Поймай меня, если сможешь. Реальная история самого неуловимого мошенника за всю историю преступлений - Фрэнк Абигнейл

Не успел он отреагировать, как я уже, протянув руку, снял трубку его телефона и набрал правильный внутренний номер Налика. Мне ответила секретарша Налика.

– Да, мистера Налика, пожалуйста… Его… Ах, да, он упоминал об этом на прошлой неделе, просто как-то вылетело из головы. Что ж, послушайте, не скажете ли ему, когда вернется, что заходил Боб Лиман, и скажите, что мы с Джин с нетерпением ждем его и Милдред в Джанкшен, чтобы поохотиться. Он поймет, о чем я… Да, спасибо.

Положив трубку, я встал.

– Похоже, не мой день, – с огорченной гримасой сказал я. – А наличные мне нужны. Смотаться в Джанкшен обратно, чтобы закрыть сделку, мне нипочем не успеть. Что ж, доброго дня, сэр.

Я начал было поворачиваться, но молодой работник остановил меня:

– Э-э, насколько крупный чек вы хотели обналичить, мистер Лиман?

– Весьма солидный. Мне нужно 7500 долларов. Думаете, сможете уладить? Я дам вам номер моего банка в Джанкшен.

Не дожидаясь ответа, я снова опустился в кресло, энергично выписал чек на 7500 долларов и вручил ему. Как я и думал, в банк Джанкшена он звонить не потрудился. Встав, он повернулся к одному из застекленных кабинетов.

– Сэр, я должен получить на это одобрение мистера Джеймса, вице-президента, в чем он наверняка не откажет. Я на минутку.

Войдя в кабинет Джеймса, он сказал (как я узнал впоследствии) в точности то, на что я его запрограммировал.

– Сэр, там мистер Лиман из Джанкшен, ему нужно получить наличные по этому довольно большому чеку. Он личный друг мистера Налика, хотел повидаться с мистером Наликом, но, как вам известно, мистер Налик в Сан-Франциско.

– Личный друг старика?

– Да, сэр, деловой и социальный, как я понял.

– Обналичьте. На черта нам сердить дружков старика?

Минуту спустя молодой сотрудник уже протягивал липовый чек кассиру:

– Выдайте наличные вот этому джентльмену, пожалуйста. Мистер Лиман, я рад, что мог вам помочь.

Это шельмовство собаки Павлова пришлось мне не очень по душе. Вернее, совсем не по душе. Я уехал в тот же день, и несколько дней спустя остановился в захолустной вермонтской деревушке, чтобы предаться размышлениям. Меня томили угрюмые мысли. Я больше не живу, понял я, а лишь выживаю. Своими нечестивыми личинами, махинациями и жульничествами я сколотил целое состояние, но вовсе не наслаждался плодами своих распутных трудов. И пришел к выводу, что пора уйти на покой, зарыться в землю, как лис, в каком-нибудь отдаленном и безопасном логове, где я смогу расслабиться и возобновить построение новой жизни, где не будет места преступлениям.

Я мысленно перебирал места, запечатленные в атласе моей памяти. Обширность собственных странствий немного потрясла меня самого, когда я принялся припоминать путешествия последних лет. Я исколесил планету вдоль и поперек, от Сингапура до Стокгольма, от Таити до Триеста, от Балтимора до Балтики вкупе с уймой мест, о посещении которых уже позабыл.

Но одно место я забыть не мог. И его название то и дело всплывало в моих мыслях, пока я искал покойную гавань. Монпелье, Франция.

«Монпелье. Вот моя спокойная гавань», – наконец решил я. И, приняв решение, больше о нем не думал.

А следовало бы.

IX. Попался, черт подери!

В количественном отношении виноградники Бас-Лангедока производят больше вина, чем все три другие великих французских винодельческих провинции вместе взятые. В качественном же, за одним-двумя исключениями, лангедокские вина обладают букетом, цветом и вкусом выдохшегося корневого пива. Заботливый хозяин подаст ординарное лангедокское вино только вкупе с остатками мясного пирога, предпочтительно гостям, которых он рассчитывает больше не увидеть.

В общем и целом это действительно скверное пойло.

К счастью для Франции, основную массу лангедокских вин потребляют виноделы, виноградари, винзаводчики и огромное большинство остального населения. Экспортирует Франция только свои великие вина с виноградников Бургундии, Бордо и Шампани, справедливо славящиеся качеством и великолепием.

О виноградарстве я все узнал в Монпелье. И первым делом выучился не пить местных vins du pays[32].

Вероятно, я был единственным водохлебом во всем городе. Впрочем, в Монпелье я отправился не ради вина или воды. Я приехал ради убежища. Навсегда, как я надеялся. Я взошел на пик криминальной вершины, и вид оттуда открылся не ахти какой. Теперь же мне хотелось, чтобы честная долина укрыла меня в своем лоне.

Через Монпелье я проехал по пути из Марселя в Барселону во время одного из своих первых чековых шахер-махеров по Европе. Припарковавшись под исполинской оливой в окрестностях города, я устроил пикник с сыром, хлебом, колбасой и безалкогольными напитками, захваченными в городе. Совсем рядом со мной сборщики копошились на обширном винограднике, как муравьи, а вдали сверкали на солнце увенчанные снегами пики Пиренеев. Я ощутил уют и покой, чуть ли не счастье. Как дома.

В каком-то смысле так оно и было. Эта часть южной Франции – родина моей матери. Она родилась здесь, и после того как вышла замуж за моего отца, а в Алжире вспыхнула партизанская война, ее родители вернулись сюда с остальными детьми. Мои дед и бабушка по материнской линии вкупе с несколькими дядьями и тетками и выводком кузенов и кузин до сих пор жили на расстоянии часовой поездки от той оливы. Подавив порыв сделать крюк, чтобы проведать родню матери, я поехал в Испанию.

Но никогда не забывал ту безмятежную, восхитительную интерлюдию под Монпелье. И в зрелом возрасте двадцати лет, решив покончить с фальшивой жизнью торговца фальшивым товаром, я избрал в качестве места уединения Монпелье. Меня вовсе не радовало, что приходится возвращаться туда под сфабрикованной личиной, но иного выбора не было.

Монпелье во многих отношениях подходил для моих нужд идеально. Он вовсе не привлекает туристов, расположен слишком далеко на материке от Средиземного моря, чтобы переманить ривьерскую тусовку, но все же достаточно близко от побережья, чтобы добраться туда после короткой поездки.

Он был достаточно велик (население 80 тысяч человек), чтобы поселившийся там американец не возбуждал нездорового любопытства, но притом слишком мал, чтобы обзавестись крупным аэропортом или соблазнить крупных операторов гостиничного бизнеса. В Монпелье не было ни «Хилтонов», ни «Шератонов», а его крохотный аэродром принимал только легкомоторную авиацию. Отсутствие авиатранспорта и шикарных отелей играло мне на руку – вероятность встретить пилота, стюардессу или работника отеля, способных узнать меня, была весьма мала.

В Монпелье я выдал себя за Роберта Монджо – успешного писателя и сценариста из Лос-Анджелеса. «Успешного» – чтобы объяснить солидный счет, открытый в одном из местных банков. А ведь я положил даже не все деньги, захваченные с собой в Монпелье. Сделай я это, не обошлось бы без вопросов об истинном происхождении моих средств к существованию. Втрое больше наличных я припрятал в багаже. На самом же деле люди в Монпелье любопытством не отличались. Пока я проходил процедуру превращения в гражданина городка – экспатрианта, мне задавали лишь самые нужные и поверхностные вопросы.

Я взошел на пик криминальной вершины, и вид оттуда открылся не ахти какой.

Я купил небольшой коттедж – очаровательный изящный домик с крохотным задним двориком, обнесенным высоким дощатым забором, где предыдущий владелец взрастил миниатюрный садик. Владелец магазина, где я покупал обстановку для дома, предоставил мне услуги своей жены – опытного интерьерного декоратора – по выбору подходящей мебели и декора. Из одной комнаты я устроил кабинет и библиотеку, подкрепив свой имидж писателя, занятого изысканиями и литературным творчеством.

Купил «Рено» – одну из самых удобных моделей, но не настолько роскошную, чтобы привлекать внимание. Не прошло и двух недель, как я уже почувствовал себя в новом окружении как дома – безопасно и уютно.

Но, обделив средиземноморский Лангедок хорошей лозой, Господь с лихвой искупил это его обитателями. В основном это крепкие, дружелюбные, вежливые и общительные люди, скорые на улыбку и всегда готовые прийти на помощь. Домохозяйки, живущие по соседству, то и дело стучались в мою дверь, преподнося мне в дар выпечку, домашний хлеб и блюда с собственного стола. Больше всех мне был по душе ближайший сосед Арман Перигё – крупный, угловатый мужчина семидесяти пяти лет от роду, в ту пору трудившийся смотрителем виноградника и добиравшийся на работу на велосипеде.

В первый раз он наведался ко мне в гости с двумя бутылками вина – по одной красного и белого.

– Большинство наших вин не отвечают американским вкусам, – пророкотал он своим гулким, но мягким голосом. – Но толика хороших вин в Лангедоке есть, и эти два из их числа.

Я не дегустатор, но, отведав хороших вин, решил других никогда не пробовать. Однако жители Монпелье пьют больше вина, чем каких-либо других напитков. Ни обед, ни ужин без вина не подают. Я видел даже, как вино употребляют за завтраком.