Стихи - Тимур Кибиров

МАРГИНАЛИИ

С Афродитою Ураньейне был я знаком заране.Я всегда служил открытоАфродите общепита.

Но тебе благодаряднесь ее оставил я.Познакомлен я тобоюс Афродитой гробовою.

III

ЗАЯВКА НА ИССЛЕДОВАНИЕ

Когда б Петрарке юная Лауравзяла б да неожиданно дала —что потеряла б, что приобрелаистория твоей литературы?

Иль Беатриче, покорясь натуре,на плечи Данту ноги б вознесла —какой бы этим вклад она внеслав сокровищницу мировой культуры?

Или, в последний миг за край хитонаее схватив на роковой скале,Фаон бы Сафо распластал во мгле —

могли бы мы благодарить Фаона?Ведь интересно? Так давай вдвоеммы опытным путем ответ найдем!

ВЕНЕЦИЯ

Как здесь красиво было бы с тобой!Как интересно, Таша, и забавноплыть по каналам этим достославным,как дожу с догарессой молодой.

Как вкусно было б красное вино,как хороша на площади полночнойбыла бы эта музыка, как точносовпало б все! Но нам не суждено,

но мне не суждено с тобою вместеобозревать одну и ту же местность.А почему уж – я не знаю сам.

И все вокруг постыло и известно.Я, как слепой, мотаюсь здесь и там,дивясь твоим, Наташка, красотам.

Твоя протестантская этикас моею поганой эстетикой(поганою в смысле языческой)расходятся катастрофически!

Историко-экономически,согласно теориям Вебера,твое поведенье нелепоевполне прогрессивно, отличница.

Но вот в отношеньях межличностных,но в сфере любовного пылабезумства мои предпочтительней! —Эх ты, немчура моя милая!

Сей поцелуй, ворованный у Вас,мучительно мне вспоминать сейчас.

Настанет ночь. Одно изнеможенье.Но ведаю – мне будет наслажденье.

Ты вновь придешь. Ко всем твоим устамприльну губами, волю дам губам.

И ты сама прильнешь ко мне, нагая,в медлительных восторгах изнывая.

И плоть моя твою раздвинет плотьи внидет в глубь желанную, и вот

проснусь я в миг последних содроганий,тьму оглашая злобным матюганьем.

Все говорит мне о тебе – закат,вершины Альп багрянцем озаривший,и Моцарт, в птичьем гаме просквозивший,и ветр ночной, и шепоты дриад.

И хохоты греховные, и взглядпопутчицы, нарочно стан склонившей,и декольте ее, и даже лифчик,представь себе, о том же говорят!

И книги все посвящены тому же!Ну ладно я, вздыхатель неуклюжий,бубнящий о тебе уж скоро год,

но ведь не весь же мир! Какой-то ужас!Филипп Киркоров, милая, и тотлишь о тебе танцует и поет!

Дано мне тело. На хрен мне оно,коль твоего мне тела не дано?

Коль мне нельзя использовать егодля ублаженья тела твоего?

Зачем оно, угрюмое, в ночиворочается, мучится, торчит?

Зачем, как ртуть, густа дурная кровь?Ах, лучше б быть из племени духов!

Я б дуновеньем легким в тот же мигза пазуху и под подол проник!

Черный ворон, что ж ты вьешьсяпо-над Ледою нагой?Ты добычи не добьешься,Леде надобен другой.

Лебедь тешится и тешит,белоснежным пухом льнет,деву млеющую нежит.Что ж ты каркаешь, урод?

Ты чернее черной ночи,полюбуйся на себя!Что же ты свой клюв порочныйтычешь в девушку, сопя?

Что ж ты когти распускаешь,в мертвой мечешься петле,на девчонку налагаешьнепроглядные криле?

Вран зловещий, враг заклятый,вор полнощный, улетай!Кыш отсюда, хрен пернатый!Нашу детку не пугай!

ВЕЛИКОРОССКАЯ ПЕСНЯ

Не брани меня, родная,что я так люблю тебя, —скучно, страшно, дорогая,жить на свете не любя.

А кого любить прикажешьв нашей темной стороне?Кто ж тебя милей и краше,сексапильней и смуглей?

Не брани же, не серчай же,не динамь меня, мой свет!Приезжай ко мне сейчас же,я ведь жду уж тридцать лет!

Жду-пожду, молюсь и сохну.Ах, Натальюшка, когда ж?Я ведь так и вправду сдохну.Пожалей меня, Наташ.

ПОПЫТКА ШАНТАЖА

И Пушкин мой, и Баратынский твойстоят, волнуясь, за моей спиной.

Твое жестокосердие кляня,они переживают за меня.

Пойми же ты, филолог милый мой,в моем лице идет в последний бой

Российская поэзия сама —мы с ней должны свести тебя с ума.

Ведь если уж и тут ей битой быть,нам с ней придется лавочку прикрыть.

Не я один – весь Мандельштамов лесидет-гудет: Не будь ты, как Дантес!

Не стыдно ли стоять в таком строю?Переходи на сторону мою!

И этот поединок роковойбратаньем мы закончим, ангел мой!

Внемли ж: Российски поэзия хоромк тебе взывает жалобно – «Аврора!»

Желаний пылких нетерпенье,по твоему, мой друг, хотенью,мы сдерживали круглый год.Зачем – сам черт не разберет!

С ИТАЛЬЯНСКОГО

В левом боку нытье.Нечего мне сказать.Жизнь прошла, у неебыли твои глаза.

Что, блаженство мое?Поздно уже назад.Смерть идет. У нееглазки чуть-чуть косят.

IV

Христос воскрес, моя Наташа!Воскрес Он, судя по всему,ведь даже отношенья нашиесть подтверждение тому.

Поскольку, как бы я ни злился,ни чертыхался как бы я,ты – то, о чем всегда молилсяя в тесноте житья-бытья.

Ты – то, чем можно защититьсяот нежити небытия,во всяком случае, частицатого, чего душа моя

с младенчества искала, Таша,чему я клялся послужить.Ты доказательство, и дажетеодицея, может быть.

Ты – обожаемая, я – осатанелый.Ты молода, а я – почти старик.Ты созерцаешь смыслы мудрых книг,я шастаю без смысла и без дела.

Ты – вешний цвет, а я – пенек замшелый,ты так строга, а я – увы – привыкдни проводить средь праздных забулдыги потакать балованному телу.

Ты – воплощенье чистоты несмелой,на мне ж и пробы ставить места нет…Чтоб перечислить это все, мой свет,антонимов словарь потребен целый…

А в довершенье всех обид и бедты – женщина, а я, Наташка, нет.

ВО ВРЕМЯ ССОРЫ

Был бы я чуть-чуть моложеи с другою рожей,я б с тобой, такой хорошей,поступил негоже:

поматросил бы и бросил —так тебе и надо! —чтобы ты узнала, Ната,эти муки ада,

коими палим всечаснобедный я, несчастный,чтобы ты, мой ангел ясный,плакала напрасно!

Чтоб ты плакала-рыдала,рученьки ломалаи меня бы умоляла,гордого нахала.

Так бы я тебя помучилминимум часочек,а потом бы, друг мой лучший,славный мой дружочек,

я бы так тебя утешил —на всю жизнь, не меньше!Каждый Божий день – не реже,нежно и прилежно!

ЖЕСТОКИЙ РОМАНС

То, что кончилась жизнь, – это ладно!Это, в общем, нормально, мой свет.Ведь не с нею, с тобой, ненаглядной,расставаться мне моченьки нет!

Жизнь закончена – ну и спасибо!Я и этого не заслужил!Но с тобою, такою красивой,распрощаться и вправду нет сил!

И поскольку ты с ней нераздельна,с исчерпавшейся жизнью пустой,буду длить я ее беспредельно,чтоб навеки остаться с тобой.

ЗАПРОС

Ответь, моя хорошая,скажи, моя отличная,я удовлетворителенили совсем уж плох?Я прусь, как гость непрошеный.Уж очень мне приспичило,уж очень удивительнотебя придумал Бог!

Уж очень ты прекрасная,уж очень ты насущная,моя необходимая,искомая моя!Не выйдет – дело ясное.Вообще – безумье сущее…Скажи же мне, родимая,ты любишь ли меня?

ДРАЗНИЛКА

Сюсеньки-пусеньки, сисеньки-писеньки,сладкая детка моя,ластонька-рыбонька, лисонька-кисонька,надо же – смысл бытия!

Зоренька ясная, звездонька светлая,смертонька злая моя,боль беспросветная, страсть несусветная,надо же – любит меня!

Делия! Ты упрекаешь меня, горемыку,в том, что бессмысленны речи мои,безыскусны и однообразны.

Что ж, справедливо.Действительно, смысла в них мало,разнообразия тоже немного,изящества нету.

Но ты подумай своей головою красивой —взяться откуда бинтеллектуальному блеску?

Как тебе кажется – мог бы Катулл состязатьсяс самым последним из риторов,Лесбию видя?

Мог бы спокойно он с ней обсуждатькрасоту и величьепесен Омира иль Сапфо?А? Как ты считаешь?

То-то же! Если ж учесть, что Катулл-тобыл по сравненью со мноюсчастливцем беспечным —вон сколько счесть поцелуев он смог без труда!

Ну а нам бы хватилопальцев десницы с лихвой!

Как же мне не беситься?

Гандлевского цитировать в слезах:«Умру – полюбите», пугать ночных прохожихозлобленным отчаяньем в глазахи перекошенной, давно небритой рожей —как это скучно, Ташенька…

Вот, полюбуйся – господин в летах,к тому ж в минуты мира роковыене за Отчизну ощущает страх,мусолит он вопросы половые!

Трещит по швам и рушится во прахпривычный мир, выносятся святые.А наш побитый молью вертопрахвсе вспоминает груди молодые,

уста и очи Делии своей.Противно и смешно. – Но ей-же-ей,есть, Таша, точка зрения, – с которойпредстанет не таким уж пошлым вздоромнаш случай – катаклизмов всех важнейокажется любовь, коль взглянешь строгона это дело с точки зренья Бога.

ПЛАТОНИЗМ