Чемпионат - Андрей Ваон

Геоноут тем временем переместил его в современную Африку, где наряду с дикой распущенностью, нравами, болезнями росли небоскрёбы и тянулись паутиной не до конца разбитые хайвеи. «Вот и зачем здесь эта цивилизация? Подсадили их на блага, а как обращаться и, тем более, строить, они и не в курсе». В этот регион прокинули свои ручонки китайцы, но и они отступили, столкнувшись с воинственностью чёрного населения. Сунулись к бурам, но те сами были с усами. Поэтому росла колония восточных людей на соседнем Мадагаскаре, который резко индустриально и постиндустриально попёр в гору.

Африканская же Республика стояла особняком — в Йоханнесбурге современные здания были низкорослы, да и сам город перестал быть плотным скопищем граждан. Люди всё больше рассеивались согласно занятости, власти избегали какого-либо средоточия в одном месте. Былые огромные здания постепенно разбирались, освобождая просторы и снабжая строительным материалом новые сооружения. Возделанные поля сменялись густыми лесами. Транспорт был в основном воздушным, поэтому дорог было немного. Зелень приятно радовала глаз — изменения климата в здешних местах сказались плодотворно — ушли засухи, количество осадков увеличивалось.

Юра уже не первый раз любовался небольшими просторами этой страны, отмечая, в который раз, как выгодно она выделялась не только на фоне соседей, но и на фоне большинства других стран всего мира, особенно, рассыпающейся Европы и скукоживающейся Северной Америки.

— О! Юрка, опять в Африку? В твою любимую Республику? — вошла Лера и заглянула через плечо.

— Угу. Как думаешь, получится у нас, как у них получилось?

Она вздохнула и села рядом.

— Вот тут как раз прогоняли варианты — очень сложно нам будет.

Юра хмуро повернулся:

— Слышится неуверенность. Это тревожит. Я как-то уже расслабился, мол, вы там лучше знаете и всё контролируете. И тут на тебе.

— Понимаешь, я, когда вчера мадридский отчёт представила, Серёжка как-то не очень на него и взглянул. Он был красноглаз и беспокоен больше обычного. В общем, не удаётся вклиниться в Систему, а варианты с управляемостью нами, так сказать, снизу все приводят к каким-то малоутешительным для нас результатам.

— Например?

— Да пока, как раз всё получалось, только вот мы же взламывали не раз Центральную систему, и рулили вместо Вершителей. Так вот с назначением Проскурина получилось, так мы удержались в Питере, так получилось выпустить тебя на пятнадцать минут. Удалось замять твои взбрыкивания в Сибири на экранолете.

— А сейчас? Что изменилось?

— А сейчас, как я поняла из сбивчивого доклада Ганжи, мы, если и попадаем в Центральную систему и чего-то там меняем, реакции никакой нет. Хотели перенести игру с «ЮАР» — нельзя с ними играть в ничью, но и выигрывать у них сейчас нельзя — единственный союзник потенциальный нам. А там футбол, как ты знаешь, часть пропаганды. А если мы их размажем (а так и именно так нужно перед Новым Годом «Московии» выигрывать). Кстати, вот календарь тебя ни разу не смущал?

— Да давно мы этим куском возмущались — две сложные игры подряд на выезде, но наши руководители как-то поплёвывают на команду же. А уж с учётом Питера вообще кошмар получается.

— Вот! И, казалось бы, тут легко поднажать и перенести игру с бурами сюда, в Москву. Ан нет! Не получается. Не поддаётся нашему влиянию. Главное, вроде воздействия все проходят, механизмы в Системе запускаются, а реакции действительной нет. Серёжа предполагает, что подсунули нам «фантом». Но если фантом, то должен быть след реальной Системы. А мы его не можем найти. И дядьки эти все как будто не в курсе.

— Дядьки, это которые на балах этих твоих светятся?

— Ну да, они… — Лера опустила глаза.

— Хм… дядьки, потеря управляемости… что-то не поднимает настроения. Может, поедим, да спать? Утро вечера мудренее.

— Юр, ты что, опять переживаешь по поводу моих вечных пропаданий?

— Да какое там переживаю. Разве в прошлый раз, когда ты ушла, не выдержав моих претензий, я переживал? Нисколечко, — из Боброва неожиданно засочилась желчь.

— Перестань, милый, — Лера подошла и обняла его за голову. Но тот не сдавался:

— Лер, ну как я могу перестать? Моя женщина, любовь всей моей жизни, вечно пропадает, причём крутится с какими-то мужиками…

— Если ты не перестанешь, мы опять поссоримся, — она подняла его лицо к себе и ледяным взглядом заставила его вздрогнуть.

— Прости, — он разом отступил. — Иди сюда.

Она села к нему на колени.

— Лерусь, ведь так вечно и будет. Это у нас вечный камень преткновения. В нашей… кхе-кхе… любви. Нельзя ли как-нибудь этого избежать?

— Юрч, если у нас «кхе-кхе любовь», то камней не может быть никаких. Если ты веришь мне, что я тебе верна и думаю о тебе постоянно, даже когда я не рядом, то это должно глушить твою ревность и собственничество. Ведь я же глушу, потому что верю.

— Что ты глушишь?

— Ревность.

— К кому?! — Юра аж поперхнулся от изумления. Он даже в молодости, в зените славы никогда не пользовался своей популярностью. Кучи и толпы фанаток вечно осаждали его после игр, а в Интернете и вовсе не было ему прохода. А уже теперь-то было время других кумиров и героев. Хотя внешне он стал даже, может, более привлекательнее — строгий взгляд серых глаз дополняли лёгкая седина на висках, а юношеская стройность выгодно оттеняла прожитые годы. Однако Бобров был патологический однолюб. И Лера знала об этом, этим же себя всегда и успокаивала, когда случались необъективные взрывы ревности. — Вот ты меня сейчас удивила.

— Как это удивительно приятно удивлять мужа после более двадцати лет жития вместе. Да, милый мой — моё внешнее спокойствие не всегда давалось мне просто. Не один ты переживаешь, когда нет твоего человека любимого рядом. Только я вспомню твои глаза серые, кричащие, и всё. Проходит. Собственно, ради тебя уходила, когда в глазах твоих поселилась усталость.

— Это я от себя устал, а не от тебя! Но подумал, что тебе как раз в тягость уже всё это… вся эта неустроенность, какие-то туманные цели, идеализм мой детский.

— В общем, тебе присуща бытовая глупость, как и большинству гениев, — лёд в её глазах постепенно таял. — Поэтому у тебя есть я.

— Да, знала бы ты, без тебя какой был ад. Пустынный, глухой, беспросветный ад. Лерусь, а как бы нам зажарить курочки на этой плите?

— Так у тебя ж руки откуда надо растут, что же ты её в старую добрую конфорку не переделаешь.

— Да я сунулся как-то, а какая-то инспекция сразу нагрянула, грозилась выселить, я и бросил. Яичницу как-то ещё можно поджарить, а на большее не хватает тепла. Паром всю кухню окутывает, а всё равно какое-то варёно-пареное получается.

— Чего-нибудь вкусное придумаем. Пойдём. Нужно заесть горечь психологическую.

Следующие дни Ганжа с товарищами бился в поисках истинной Системы. Был вызван Шапиро, с гибелью Ахметдинова отдалившийся от «Московии». Но иногда он «халтурил» по просьбе Ганжи. Они дружили. Дружба была специфической, программистской. И сам Ганжа не знал, чем и как живёт Шапиро, общались исключительно по делу или по своим деловым «мандибулам» (кто и как вонзил этот зоологический термин в их профессиональную среду, уж потерялось, но прижилось звучное словечко крепко).

— Привет, здоровяк! — Николай крепко пожал руку.

— Привет, Коротыш! — Ганжа встряхнул усохшего последние годы друга. — Всё уменьшаешься?

— Сейчас выгодно быть маленьким и незаметным.

— То есть я весь невыгодный? — Ганжа с годами несильно прибавил в весе, оставаясь громадным и громогласным.

— Твоя выгода вся в голове, как, собственно, и моя. Рассказывай, что тут у вас. Хотя я примерно и так в курсе. Затерялись рычажки?

— Да как-то так, да, — сразу попасмурнел Сергей. — Раньше как раскрытая книга была вся эта Система. Через наш с тобой ящик гляделось до сих пор всё хорошо. Легко и управлялось. Тут вдруг раз! И как обрезало. Вроде всё видим. Но ткну там, кодик подрихтую, смотрю на реакцию — ноль! А проверяю — код изменился, всё честь по чести. Из чего вывод и сделал, что фейк нам подсунули. Точнее, не подсунули, а как-то мы по ложным путям пошли. Вот в этот момент, я думаю… ничего, что я без подробностей? — Ганжа с ходу врубил визуализацию и показывал детали Николаю.

— А чего ж размусоливать?

— Так вот. Здесь вот, — в комнате расцветилось созвездие людей, взаимосвязей, дел, работ, судеб. Ганжа очертил руками локальный кружок, раздвинул его и ткнул в точку. Посыпался код, в котором он указывал на определённые места, — мы поднатужились и вымучили пятнадцать минут для Боброва… ну, там дисквалификация была… боролись мы тоже мощно, в общем, долгая история…

— Да знаю я. Слежу. Не чужие же.

— А, ну вот. В общем, пыжились мы тут знатно, и где-то схавали то ли коня, то ли червя искусно нам подброшенного. И всё. Теперь в какой-то подделке лазаем, впотьмах тыкаемся.