Цифровая пуля - Алексей Макеев

«Ну, вот, — подумал я, с усмешкой глянув на Ястребова. — Кажется, вся компания, причастная к смерти фотографа, да и кое-каким дальнейшим событиям, в сборе. Не хватает лишь патологоанатома и Гасана. Ну, да ладно, попробуем провести конечную фазу расследования убийства Арсения и Вики без них».

Мы появились в тот момент, когда Ястребов хорошо поставленным голосом трагично говорил:

— …Сегодня не стало нашего друга и соратника Анатолия Аркадьевича Вольского. Утром он и его семья пали от рук террористов. Мы знали Анатолия Аркадьевича как честного, принципиального, порядочного, умного человека, который был примером для подражания. Мы всегда знали, что там, где работает Вольский, будет порядок, грамотно выстроенные производственные и человеческие отношения. Анатолий Аркадьевич не щадил своих сил в борьбе за справедливость. Умный, талантливый, справедливый человек, он обладал уникальными организаторскими способностями. Коллективом единомышленников Анатолий Аркадьевич был выдвинут в кандидаты мэра нашего города. Если бы не эта нелепая смерть, то наверняка он был бы избран нашим градоначальником. Анатолий Аркадьевич останется в памяти коллег, соратников, единомышленников, всех тех, кто имел честь знать его, сильным и гордым человеком, мы многому у него научились. Его уход — тяжелая невосполнимая утрата для нас всех. Предлагаю почтить память о хорошем, сильном, умном человеке, Анатолии Аркадьевиче Вольском, минутой молчания.

Зашелестела одежда, люди в зале стали подниматься, поднялись и сидевшие на сцене за столом приглашенные гости. Вольский глянул на меня, подмигнул, а затем, сделав серьезное лицо, чеканя шаг, пошел по проходам к сцене. Разумеется, его шествие приковывало внимание стоявшего в гробовой тишине зала, и многие невольно повернули к нему голову и следили за передвижениями Вольского. Кто-то узнавал его, а кто-то и нет. И вот что странно: пока Вольский шел и я смотрел вслед его крепкой высокой мускулистой фигуре, в моем мозгу пронесся вихрь мыслей. Я знал, как были совершены преступления, не знал лишь кем. Но с тех пор как я сегодня вошел в Дом культуры «Прогресс», какая-то очень важная деталь, которая, несомненно, являлась ключевой в раскрытии загадки имени убийцы, мне не давала покоя, но вот какая? Если я ухвачу ее, то отвечу на вопрос, кто убийца. Я стал вспоминать всех тех людей, кого я видел с того момента, как вошел с Катей и Вольским в «Прогресс». Полицейский, Стрельцов, Лоскутов, охранник Константин, фотограф Дмитрий, Ястребов, Черников. Нет вроде ничего заслуживающего внимания. Но должно же быть, должно, черт возьми, быть что-то важное, указывающее на преступника! Перед моим мысленным взором снова прошли все те же люди, кого я перебирал в памяти, только уже в обратном порядке…Стоп!.. Кажется, я понял, что привлекло мое внимание, и теперь могу поставить в деле расследования фотографа точку…

Между тем Вольский приблизился к сцене. Ослепленный светом софитов и другими осветительными приборами, привезенными телевизионной группой, Ястребов не видел, кто именно идет по проходу, а потому все с тем же трагичным выражением лица проговорил:

— Всем спасибо! Садитесь, пожалуйста!

Однако зал продолжал стоять, по-прежнему не раздавалось ни звука. Пошла вторая минута молчания. Почуяв неладное, Ястребов стал всматриваться в поднимавшегося по деревянным ступенькам сцены человека, стук каблуков которого отчетливо раздавался в тишине. Наконец Ястребов разглядел поднявшегося на сцену мужчину, идущего уверенным шагом к нему, и на лице его отразился ужас. Подобное же выражение возникло и на физиономии еще одного кандидата в мэры — Черникова. Остальные сидевшие на сцене люди, в том числе и знаменитый телеведущий, с открытыми ртами смотрели то на стоявший на пустой трибуне портрет в траурной рамке Вольского, то на него самого.

— А-а… о-о… э-э-э… — то бледнея, то краснея, проговорил Ястребов. Наконец он обрел дар речи и, сглотнув, сказал: — Анатолий Аркадьевич! Вы?!!

— Представьте себе! — ответил Вольский. — Я… Живой и здоровый…

— Но… но… как же? — тараща глаза, спросил Ястребов. — Вы же… — он замолчал, не решаясь произнести следующее слово.

— Умер! — закончил за него фразу Вольский. — Вы это хотели сказать, Вячеслав Дмитриевич.

— Да… Нет… — пробормотал кандидат в мэры.

— Обошлось, к счастью, — Вольский обвел присутствующих на сцене людей веселым взглядом. — С вашего позволения, я займу свое место, — произнес он и, подойдя к пустующей трибуне, снял портрет в траурной рамке, поставил его на пол и занял таким образом свое законное место на сцене.

Тут пришел в себя телеведущий. До этого он стоял, не шелохнувшись, будто каменное изваяние, а тут вдруг зашевелился, забегал и в своей обычной манере говорить скороговоркой, произнес:

— Садитесь, уважаемые господа! Наша встреча с кандидатами в мэры и их дебаты продолжаются. Слово предоставляется Вольскому Анатолию Аркадьевичу.

— Спасибо! — чуть насмешливо проговорил Вольский, когда зал, зашуршав одеждами, наконец-то сел.

В этот момент дверь за моей спиной открылась, в зал вошел сначала Лоскутов, за ним высокий дородный мужчина с благородным лицом, одетый в форму генерал-полковника, на полшага отстав от него, сбоку шел подполковник Стрельцов, замыкал шествие щелкавший фотоаппаратом со вспышкой Дима. Процессия в полном составе прошла мимо меня, остался лишь Дима, который остановился за моей спиной рядом с Екатериной. Генерал Ермолаев, директор Дома культуры и полицейский прошли к первому ряду, где было заранее отставлено три кресла, и сели там.

Вольский, заметив прибывшего генерала и дождавшись, когда он усядется, продолжил:

— Мне очень приятно было выслушать в некрологе в свой адрес столько лестных слов, господа, тем более от человека, который рассчитывал меня убить.

Зал, выражая удивление, загудел, а Ястребов, негодуя, воскликнул:

— Что это значит, Анатолий Аркадьевич?!

Телеведущий же с угодливой физиономией, подскочив к Вольскому, спросил:

— Что вы этим хотели сказать, Анатолий Аркадьевич?

Вольский, смело и открыто глядя на Ястребова, проговорил:

— Только то, что господин Ястребов сегодня утром попытался устранить меня физически как реального кандидата на пост мэра нашего города, взорвав мой дом.

По залу снова пронесся ропот, люди были поражены столь необычным и страшным обвинением в адрес уважаемого человека и не могли понять, что это: опять какой-нибудь ловкий трюк со стороны не менее известного, чем Ястребов, политика или же его слова действительно имеют под собой реальную основу?

А Вольский, перекрывая шум в зале, громко, с пафосом закончил:

— Объявляю во всеуслышание, пребывая в здравом уме и твердой памяти, что господин Ястребов хотел устранить меня как конкурента…

Знаменитый телеведущий, чему-то обрадовавшись, спросил:

— И вы можете это доказать?

— Разумеется, — вскинув голову, проговорил Вольский. — У меня есть свидетель… Игорь Степанович! — произнес он громко, обращаясь ко мне.

Я встрепенулся.

— Пройдите, пожалуйста, на сцену.

Я ободряюще улыбнулся Екатерине, стоявшей рядом со мной, но, скорее всего, эта улыбка была предназначена самому себе, я робел — выступать перед такой огромной аудиторией и телевидением было страшно. Аверьянова, желая придать мне смелости, улыбнулась в ответ.

Я двинулся по центральному проходу к сцене. В зале вновь установилась тишина, все взоры были обращены ко мне, дальние, сидевшие в зрительном зале люди, кому было не видно, привставали со своих мест. Телекамера была обращена ко мне, защелкали фотоаппараты, под таким пристальным вниманием ноги мои ослабли, и пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить их идти твердо.

«Господи, и когда же кончится это восхождение на Голгофу?» — подумал я, поворачивая влево, шагая вдоль сцены, а затем поднимаясь на нее. Остановился, не зная, куда встать, и тут Вольский пришел на помощь.

— Идите сюда, Игорь Степанович! — предложил он и поднял вверх руку, очевидно, сообразив, что я растерялся, и давая мне ориентир.

— Да-да, прошу вас! — подхватил телеведущий и отступил в сторону, предлагая пройти к трибуне.

Я прошествовал мимо сидящих за столиками людей, встал за трибуну, которую уступил мне Вольский, сделав шаг в сторону, и посмотрел в зал.

— Здравствуйте! — проговорил я плохо повиновавшимся мне голосом. Да, говорить перед такой аудиторией сложнее, чем командовать: «Равняйсь!», «Смирно!» перед строем пацанов. Того и гляди от волнения в обморок грохнешься. Зал и присутствующие на сцене ждали, что я скажу. Тишина мертвая…

— Хочу рассказать с самого начала, — подавив волнение, ляпнул я.

— Логично! — подхватил телеведущий в микрофон. — Да вы не волнуйтесь, Игорь Степанович, продолжайте!