Робеспьер - Эрве Лёверс

Робеспьер отвечает с той же самой энергией, когда обсуждают его демонстрации: он аргументирует, он иронизирует, он обвиняет, он провоцирует… Собрание – это арена. Описывая его "пылкую" речь против комиссаров исполнительной власти (29 марта 1790), "Журналь де Пари" ("Парижская газета") отмечает: "Речь г. де Робеспьера, длившаяся почти три четверти часа, […] не всегда звучала посреди глубокого молчания; но г. де Робеспьер поднимается на трибуну не для того, чтобы говорить с неё, а характер его таланта, созданный, чтобы вызывать бури, создан также для того, чтобы ими пренебрегать".

Он обсуждает все великие проекты реформ: Конституции, гражданства, системы управления, правосудия, церкви… Он также выдвигает предложения и, особенно, следит за тем, чтобы каждое решение согласовывалось с "принципами". Часто отклоняясь от Декларации прав человека и гражданина, необходимого источника всех законов, он напоминает об обязательном уважении к суверенитету нации, к свободе и к равенству прав. Он часто подкрепляет свои выступления примерами из греческой и римской Античности, но уже не из истории Франции: Карл Великий и Генрих IV исчезли. Конечно, его определение прав принималось не всегда. В его руках Декларация предназначена для завоеваний. Она должна позволить пойти дальше; пойти туда, куда большинство Собрания не хочет за ним следовать…

Его мнение часто представляется депутатам необычным, неуместным и преувеличенным. Когда он предлагает в качестве формулы ратификации закона: "Народы - вот закон, который налагает на вас обязательства; пусть этот закон будет нерушим и священен для вас", один гасконский депутат шутит с акцентом: "Нам псалмов не надо". Собрание смеётся (8 октября 1789). Во время приёма депутации граждан из Соединённых Штатов, Робеспьер хочет говорить после председателя Собрания. Его речь плохо встречена как правыми, так и левыми. Сцена завершается голосованием за публикацию речей делегации и председателя, и ироническим предложением Мори напечатать также речь Робеспьера. Собрание смеётся (10 июля 1790). Однако насмешки и неодобрительный ропот способствуют тому, чтобы сделать из Робеспьера мученика и апостола демократов, "живого мученика", как он сам охарактеризует себя позднее. Их пресса отдаёт должное его смелости перед нападками, его отказу от использования силы против народа, его упорному разоблачению министров и военачальников, его борьбе за доступ всех совершеннолетних мужчин к политическим правам.

Впрочем, нужно остерегаться свести путь члена Учредительного собрания к противостоянию одного человека и Собрания. Прежде всего, потому что Робеспьер не одинок, как мы видели, и потому что Бюзо, Петион, Грегуар, Шарль де Ламет, а также Рёбель или Рёдерер, иногда придерживаются тех же самых взглядов. Более того, его замечания часто приводят к появлению сомнений или к изменению формулировки декрета. И всё же, в отличие от большей части великих ораторов Учредительного собрания, Робеспьер никогда не был избран председателем. С 21 июня по 5 июля 1790 г. он, самое большее, один из трёх секретарей под председательством Лепелетье де Сен-Фаржо. К тому же, период его пребывания на посту депутата известен в высшей степени показательным случаем. 1 июля не его ли обвиняли в создании декрета, упомянутого в протоколе от 30 июня, заменившего слово "король" на… "исполнительную власть"? Для него, роль Людовика XVI должна была бы сводиться к этому; но не для Собрания.

Однако его усилия не ограничиваются только выступлениями в Учредительном собрании. Как и все депутаты – но в меньшей степени, чем многие из них –, он отвечает на полученные из своей провинции или из других мест просьбы, старается ускорить ход некоторых дел через комитеты и часто посещает Друзей Конституции. А когда он не в Манеже или в Якобинском клубе, он занимается своей корреспонденцией или пишет речи… Он ощущает, что время ускользает от него. 13 декабря 1790 г., подтверждая образ бескорыстного мученика, Огюстен Робеспьер поясняет Бюиссару: "Брат чувствует себя хорошо. Он обнимает вас тысячу раз. Простите ему его молчание, он непрерывно работает для блага отечества, которое забывает о нем"[96].

Как и весной 1789 г., Робеспьер воспринимает свои обязательства как жертву, как самоотверженность. Именно такой образ он хочет себе создать. Образ, который должен способствовать убеждению. "Я был призван, - пишет он, - по желанию народа защитить его права, в единственной ассамблее, где, начиная с сотворения мира, к ним взывали и обсуждали их; в единственной, где они никогда не могли восторжествовать […]. Всякая надежда, всякая видимость личного интереса, добавляющаяся к подобной миссии, всегда казалась мне преступлением и позором". Он создаёт этот образ; когда он заболевает и отсутствует в течение многих дней на заседаниях Собрания и у Якобинцев до середины мая 1791 г., он приписывает свою болезнь избытку работы. Ещё больше, чем весной 1789 г. он говорит о своей смерти, о своей последней жертве ради свободы, как если бы он был воплощённой античной добродетелью.

Свобода через печать

Воспитанный школой "знаменитых дел", молодой депутат осознаёт важность печати для привлечения на свою сторону общественного мнения, и значение общественного мнения в публичных дискуссиях. В течение 1789-1790 гг. Робеспьер, прежде всего, полагается на прессу, которая создает резонанс вокруг работы Собрания или публикует часть его текстов. Даже если он шутил и пренебрежительно отзывался о заголовках, враждебных Революции, таких, как "Лез акт дез апотр" ("Деяния апостолов"), некоторые периодические издания были им завоёваны. Таков случай "Революсьон де Франс э де Брабан" ("Революций Франции и Брабанта"), его одноклассника Камиля Демулена; журналист не перестаёт воспевать смелость и постоянство своего "дорогого товарища по коллежу". Мужчины сближаются. Робеспьер просит своего друга исправить ошибки или предлагает переслать ему для публикации черновики своих речей, свои брошюры или полученные письма. В декабре 1790 г., когда Камиль Демулен женился на юной Люсиль, он писал своему отцу, что их свидетелями были "Петион [sic][97] и Робеспьер, цвет Национального собрания, г-н де Сийери, который хотел там быть, и двое моих коллег Бриссо де Варвиль и Мерсье, цвет журналистики". Два месяца спустя, в нетерпеливом ожидании увидеть анонс своей речи о Национальной гвардии, Робеспьер пишет ему: "Я должен заметить Камилю Демулену [sic][98], что ни прекрасные глаза, ни прекрасные достоинства очаровательной Люсиль не являются достаточным основанием, чтобы забыть напечатать объявление о моей брошюре […]"[99]. Друг подчиняется. Они сближаются ещё больше, проводят вечера вместе; в последующие годы, когда растёт ребёнок пары, маленький Орас (родившийся в 1792 г.),