На берегах Ганга. Раху - Грегор Самаров

— Не бойтесь, — крикнул им Гайдер-Али, — моему гостю я позволяю смотреть на вас!

Все женщины выпрямились и редко на кого смотрели с таким напряженным любопытством, как на появившегося незнакомца, которому жестокий, недоступный повелитель Мизоры оказывал такую неслыханную милость. Гайдер-Али развалился на своем диване, Самуд по его приказанию сел рядом в некотором отдалении, а красавица фаворитка заняла свое место на подушке у ног властителя. Некоторые из женщин начали играть на обычных восточных инструментах однообразный медленный мотив. Остальные вышли на середину и исполнили восточный танец, состоявший из пластичных движений.

Гайдер-Али благосклонно улыбался и поглядывал на Самуда, желая угадать, какое впечатление производит на него очаровательное зрелище. Самуд сидел неподвижно, с серьезным лицом следя за танцами.

Когда танцы кончились и все танцовщицы поклонились, скрестив руки перед повелителем, он спросил мнение Самуда. Ему казалось даже оскорбительным, что тот ничем не выразил ни похвалы, ни восторга.

— Твои танцовщицы, великий господин, лучше твоих наездников, не сумевших обуздать чудную лошадь, но они могли бы танцевать еще интереснее и привлекательнее.

— Ты строг, — почти с удовольствием заметил Гайдер-Али, — но прежде посмотри мою первую рабыню, а потом суди. Покажи ему свое искусство, — приказал он фаворитке, — и постарайся доказать, что тебя никто не превзойдет!

Марита встала, другая рабыня подала ей плоский бубен с колокольчиками и бубенчиками. Музыка смолкла, Марита выступила на середину, подняла бубен над головой и ударила в него. Некоторое время она стояла, слегка перегнувшись назад, только как бы легкая дрожь пробегала по ее телу, чуть-чуть шевеля складки одежды. Постепенно движение становились резче, она перегибалась во все стороны с удивительной грацией, соединяя обольщение со стыдливой сдержанностью и с замечательным совершенством, мимикой и движениями выражала свои чувства и ощущения, ни на шаг ни сходя с места.

Самуд не раз одобрительно кивал головой, а Гайдер-Али, видимо, радовался произведенному впечатлению.

— Я ничего не видал лучшего, — оценил Самуд, когда Марита закончила танец и опять села у ног своего господина, — и я должен тебе сказать, что эта танцовщица везде считалась бы великой мастерицей.

— Ты прав, в противном случае она не пользовалась бы моей милостью! — отвечал Гайдер-Али. — Она красива, как дева, служащая правоверным в раю пророка, но, если бы она не была при этом умелой танцовщицей, радующей мой глаз, я едва ли предпочел бы ее остальным. Посмотри, Самуд, — продолжал он с грозно сверкнувшими глазами, — как красиво выделяется ее затылок под черными волосами. Какое, должно быть, наслаждение одним взмахом сабли перерезать его, когда она изгибается в танце, чтобы алая кровь высоко брызнула, а голова скатилась на песок!

С ужасом взглянула на него Марита, дрожа всем телом, с мольбой простерла руки и испуганно прошептала:

— О, господин, господин, не говори таких страшных слов… Разве ты мог бы убить твою преданную рабыню, которая живет только твоей милостью и радует твой глаз?

— Разве меня не радует и тигр, — возразил Гайдер-Али, — когда он, вытянув свое стройное тело, ползет в кустах, а я все-таки стреляю в него? Но он еще красивее, когда борется со смертью и его кровь окрашивает песок. Я чувствую себя господином над ним, как бы ни был он красив и смел!.. А как хороша была бы ты, Марита, когда твое чудное тело содрогалось бы в объятиях смерти!

Его глаза сверкали зеленоватым фосфорическим блеском, он смотрел на белоснежный затылок нагнувшейся перед ним танцовщицы, и рука его невольно искала рукоятку сабли.

— О, господин, — взмолилась Марита, с трудом заставляя себя улыбаться. — Тигр — твой враг, он готовится к прыжку, чтобы растерзать тебя, а я тут, только чтобы служить тебе. Если б я лежала мертвая у твоих ног, ты не мог бы больше радоваться моим танцам.

— Ну, не бойся! — успокоил Гайдер-Али, проводя рукой по душистым волосам девушки, — твоя жизнь еще радует меня, но берегись подать мне когда-нибудь повод к неудовольствию!

— Разве ты убил бы твоего лучшего коня, великий господин? — спросил Самуд, пристально глядя на полное ужаса, но все-таки улыбающееся лицо Мариты. — А ведь все-таки легче заменить коня, чем такую танцовщицу, как она.

— Согласен! — кивнул Гайдер-Али. — И она навсегда сохранила бы мое благоволение, если б обладала еще искусством, которого ей не хватает. После сражений и забот правления я люблю слушать сказки, древние предания и волшебные рассказы о прежних калифах, это освежает усталый мозг, как ванна, и возвращает ему ослабевшую силу. Ах, как умела рассказывать моя рабыня Самасса! Она уже давно умерла, за ее жизнь я отдал бы все сокровища моего царства, она единственная, которую я взял в жены и сделал матерью сына моего Типпо Саиба.

— Если ты любишь сказки, великий господин, то я могу исполнить твое желание, — отозвался Самуд. — В молодости я учился рассказывать чудесные истории о старинных калифах.

— Так говори! — отвечал Гайдер-Али, откидываясь на подушки. — Мне любопытно, так ли хорошо ты рассказываешь, как объезжаешь лошадей.

Он хлопнул в ладоши, остальные рабыни подошли и сели полукругом на ковре, евнухи принесли шербеты в дорогих сосудах. Самуд взял вину и, легко перебирая струны, начал рассказывать длинную историю про великого калифа.

Марита слушала, затаив дыхание. Гайдер-Али тоже внимательно следил за рассказом. Он ласково кивнул, когда Самуд закончил, и заявил:

— Я доволен тобой, твой рассказ подействовал на меня, как освежающий шербет. И если б Марита умела рассказывать, как ты, то навсегда сохранила бы мое благоволение. Я бы хотел, чтобы ты научил ее своему искусству.

— Ну так что ж? — спросил Самуд. — Я помню много сказок, и, если Марита внимательна и хочет научиться, я могу передать ей столько, что она, как знаменитая рабыня персидского царя, будет рассказывать тысячу и одну ночь, — пообещал Самуд.

— Хорошо, я позволяю тебе, Самуд, ежедневно обучать ее, и я скоро испытаю плоды твоего учения. Однако ты нашел моих танцовщиц несовершенными, — продолжал Гайдер-Али. — Можешь ли ты их обучить, как сделал это с моей лошадью и обещаешь сделать с Маритой?

— Я сейчас сделаю пробу, — ответил Самуд. — Прикажи принести палку и корзину с белыми лотосами, но чтобы один был красный.

Через несколько минут принесли все, что просил Самуд. Рабыни смотрели с напряженным любопытством, а Самуд пестрыми лентами привязывал к золоченой палке белые цветы, которые составили нечто вроде пирамиды. На самом верху он прикрепил красный лотос.