КОМ-3 (Казачий Особый Механизированный, часть 3) - Ольга Войлошникова

Уж не случилось ли чего дурного?

Я торопливо вскрыл конверт и увидел внутри крошечный листочек, больше подошедший бы для закладки. И две строчки:

'Я всё знаю. Я не желаю вас больше видеть.

P . S . Кольцо вышлю по почте'

18. ПИСЬМО

РЫВОК

В этот момент я перестал слышать, что происходит вокруг. Мир сузился до этих двух строк. Поднялся из-за стола, едва не столкнув подскочившего полового.

— Ты куда?.. — растерянно спросил Иван.

— Мне нужно домой. Срочно.

Вышел в коридор, как в беспамятстве. Остановился, словно пьяный до очумения.

— Илья! Да что случилось⁈ — а… это Соколов меня за плечо трясёт.

Молча сунул ему листок. Тот пробежал глазами. Вернул. Исчез куда-то. Очень быстро возвратился.

— Пошли!

Мы спустились на первый этаж. В голове у меня всё ещё гудело.

— И куда идём?

— В приёмную ректора. Я бы и один быстрее сбегал, да боюсь, братец, что ты без меня начудишь чего-нибудь. Давай-давай!

В ректорской он оставил меня у секретаря, велев поднимать панику при моей малейшей попытке покинуть кабинет, а сам вошёл в начальству.

Спустя буквально минуту он торопливо вышел из кабинета и подхватил меня под локоть:

— А теперь бегом!

— Куда бежим?

— На въезде ждёт машина, а в порту — курьерский дирижабль. Ты хотел домой? Мы туда едем.

Дорогу помню плохо. Только в лифте подъёмника в себя начал немного приходить. Иван ехал рядом, разговаривал с каким-то штабс-капитаном. Уже переходя на борт дирижабля услыхал:

— … и телеграфируйте, что в Иркутском порту меня должен ожидать скоростной транспорт, способный принять двух пассажиров.

Тоже хорошо. Ждать-черепашиться не будем. Меня, однако же, продолжала душить холодная ярость. Я сел на указанное место и уставился в окно, полагая себя не в силах сдерживаться в должной мере и не желая оскорбить выплеснувшимися чувствами никого из присутствующих.

«Что? Что такого могло случиться? — я смотрел на своё отражение в стекле иллюминатора и молча у него же и спрашивал: — Какая тварь и какую гадость ей про меня напела⁈»

Долетели на курьерском феерически быстро, за три с половиной часа. Прыгнули в автомобиль с военными номерами, понеслись в Карлук.

— Ожидать! — велел Великий князь и поспешил за мной к воротам.

В сенях столкнулся с отцом и наступающим ему на пятки Хагеном. Следом мать выбежала, с лица спавшая, Марта, хорошо хоть, нянька с ребёнком на руках навстречу не кинулась.

— Серафима где?

Заголосили сразу все.

— Цыть! — прикрикнул батя. — Я говорить буду. Пошли!

Мы прошли до нижней гостиной, я сел на диван, на самый край, нервно покачиваясь, в каждый момент готовый броситься… Только куда бросаться вот — предстояло выяснить.

— Третьего дня, получается… — все домашние дружно переглянулись и кивнули, — пришёл посыльный. Сказался, что Коршуновой Серафиме Александровне личный пакет.

— Кто таков? Выяснили?

— Да обычный посыльный! С городского почтамта, письмо из Новосибирска выслали с уведомлением о вручении. Вот, из почтовой конторы прислали нарочного, Серафима сама и выходила, расписывалась, что лично в руки получила.

— Ну?

— Ну так ну! Ушла она с энтим письмом, мы ещё удивились, что только ей, лично, да конверт такой пухлый — а нам, значицца, ничего. Думали, расскажет. А она — нет. Часа два не выходила из комнат, потом вызвала Хагена, попросила письмо на городской почтамт отвезти, отправить, срочное.

Я хмуро глянул на Хагена:

— И ты ничего странного не заметил?

Он неловко пожал плечами:

— Голос мне показался немного простуженным, но я тогда не придал этому значения.

— Голос… И только? Как она выглядела хоть?

Хаген ещё сильнее нахмурился.

— Я не знаю.

— В смысле? Ты ж письмо у неё забирал?

— Я… не считаю возможным рассматривать чужую жену в отсутствии её мужа. Кроме того, я уже неоднократно отвозил в город письма по просьбе фрау Серафимы, и никогда не случалось ничего… странного.

— Чего она написала-то хоть? — озабоченно спросила матушка.

Я отмахнулся от этого вопроса:

— Она сейчас где?

— Так у себя, — ответил батя. — В тот же день сказалась больной. Не выходит, лежит. Дитё покормит и Малаше отдаст. Мать ей еду собирает подносами, так она ничего не ест, считай. Мы-то и думали, что она впрямь разболелась, доктора вызвали — не пустила. Тогда и тебе написали, на второй же день, — это письмо, понятно, до меня ещё не дошло.

Я зажмурился, пытаясь собрать в целостную картинку всё услышанное… Бред. Ну, бред же!

— Мать пыталась сходить с ней потолковать, — тревожно добавил из темноты батин голос, — так она теперь всё время запирается. Няню только впускает, когда время кормить.

Сидеть и слушать было больше не в моих силах. Я подскочил и бросился в нашу с Серафимой половину. Вся толпа, понятно, бросилась за мной.

— Нет! — я хмуро развернулся к ним. — Вы не ходите! Я хочу наедине с женой переговорить.

Но, поднимаясь по лестнице, я услышал, что кто-то всё равно тихонько идёт следом. Да и хрен с ними! Тут с Симой бы разобраться, а уж остальные потом…

НЕТ УЖ, МЫ ОБЪЯСНИМСЯ!

Первая дверь в малую гостиную была открыта и за ней обнаружилась испуганная няня, похаживающая по комнате с ребёнком на руках:

— Поди-ка в столовую! — велел я. Вдруг шум будет, испугается дитё.

Сам подошёл к двери и несколько раз решительно стукнул.

Тишина.

Постучал ещё, громче, да дверь подёргал — ничего.

— Батюшки! — тихо всхлипнула на лестнице маман. — Как бы она с голоду сознание-то не потеряла…

Как услышал я — будто забрало упало. Чисто бык, который вдруг в ярость приходит! Как шарахнул в ту дверь плечом — только дощечки затрещали!

На лестнице услышали, конечно, что я двери ломаю — заахали, посунулись в малую гостиную — мне уж плевать было. Вломился в спальню тараном.

Серафима вскрикнула и села на кровати — бледная, с растрёпанной косой, в домашнем платье. Быстро взяла себя в руки:

— Подите прочь, Илья Алексеевич, я не желаю вас видеть!

Я разбитой створкой за собой хлопнул:

— А я, знаешь ли, на курьерском примчал специально, чтоб с тобой поговорить! Выяснить: чего это любимая моя с ума сходит?

— Это я⁈ — ах, какая же она стала красивая сердитая! Я сделал шаг к кровати,