Сказки века джаза (сборник) - Френсис Фицджеральд

– Никогда раньше не приходилось ужинать с актрисой?

– Нет, – печально сказал Гораций, – и вряд ли это повторится. Я даже не знаю, зачем я пришел сегодня. Здесь так светло, и все эти люди смеются и болтают, а я чувствую себя не в своей тарелке. Я не знаю, о чем с вами говорить.

– Давайте говорить обо мне. Ведь в прошлый раз мы говорили только о вас.

– Хорошо.

– Ну что ж, я действительно Мидоу, но зовут меня не Марсия, а Вероника. Мне девятнадцать. Вопрос: как девушка попала под огни рампы? Ответ: она родилась в Пассайке, штат Нью-Джерси, и еще год назад зарабатывала себе на жизнь тем, что рекламировала печенье «Набискос» в чайной Марселя, город Трентон. Она начала встречаться с парнем по имени Роббинс, который работал певцом в местном трентонском кабаре, и однажды он предложил ей попробовать спеть и станцевать вместе с ним. И в течение месяца они собирали полный зал. А затем поехали в Нью-Йорк с огромной кучей рекомендательных писем.

За пару дней мы нашли работу у Дивинье, и я научилась танцевать шимми у одного парня из «Пале-Рояль». Мы проработали у Дивинье шесть месяцев, до тех пор, пока репортеру Питеру Бойсу Уэнделу не пришло в голову закусить там молочными гренками. На следующее утро стихотворение об «Изумительной Марсии» было напечатано в его газете, и через два дня у меня уже было три предложения сыграть в пьесах и приглашение на просмотр в «Полночных шалостях». Я написала Уэнделу благодарственное письмо, и он напечатал его в своей колонке с комментарием, что стиль весьма похож на Карлиля, только немного еще сырой, и что я должна немедленно бросить танцы и тем самым обогатить американскую литературу. Это принесло мне еще несколько предложений из театров, а также приглашение сыграть в мюзикле. Я приняла его – и вот я здесь, Омар.

Когда она закончила, на мгновение повисла пауза; она изящно наколола остатки сырного тоста на вилку и стала ждать, что скажет собеседник.

– Давайте уйдем отсюда, – неожиданно произнес он.

Марсия холодно взглянула на него.

– В чем дело? Я вам наскучила?

– Нет, но мне тут не нравится. Мне не нравится сидеть здесь с вами.

Без лишних слов Марсия жестом подозвала официанта.

– Счет, пожалуйста – быстро проговорила она. – С меня – за кролика и имбирный эль.

Гораций безучастно смотрел, как официант подсчитывал сумму.

– Послушайте, – начал он, – я собирался за вас заплатить. Я же вас пригласил.

Неслышно вздохнув, Марсия поднялась из-за стола и пошла к выходу. Гораций, в совершеннейшем замешательстве, ясно отразившемся на его лице, положил деньги на стол и последовал за ней вверх по лестнице, в вестибюль. Он догнал ее уже у лифта, и они обменялись взглядами.

– Послушайте, – повторил он, – я же вас пригласил. Я вас чем-нибудь обидел?

Марсия заметно удивилась, но затем ее взгляд смягчился.

– Вы грубиян, – медленно отчеканила она, – и даже не подозреваете об этом!

– Ничего не поделаешь, – сказал Гораций с обезоруживающей прямотой. – Но вы же знаете, что нравитесь мне.

– Вы сказали, что вам не понравилось быть со мной!

– Мне не понравилось.

– Почему?

Неожиданно в темном лесу его ресниц промелькнула молния.

– Потому что. Потому что у меня появилась привычка думать о вас. Последние два дня я только и делал, что думал о вас.

– Ну, если…

– Минутку, – перебил он. – Я еще не закончил. Слушайте: через шесть недель мне исполнится восемнадцать. Как только это случится, я приеду в Нью-Йорк, чтобы увидеться с вами. Есть ли в Нью-Йорке такое место, куда мы с вами сможем пойти, чтобы там было не слишком много людей?

– Конечно! – улыбнулась Марсия. – Приходите ко мне в гости. Вы сможете даже заночевать на кушетке, если хотите.

– Я не сплю на кушетках, – коротко заметил он. – Ноя хочу вам что-то сказать.

– Конечно, – повторила Марсия, – приходите ко мне.

От радости Гораций не знал, куда деть руки, и сунул их в карманы.

– Отлично – мы будем наедине. Я хочу разговаривать с вами так, как мы говорили в моей комнате.

– Милый мальчик, – рассмеявшись, воскликнула Марсия, – означает ли это, что вы собрались меня поцеловать?

– Да, – почти крикнул Гораций, – я поцелую вас, если только вы этого захотите.

Лифтер уже давно с укоризной смотрел на них. Марсия скользнула за решетчатую дверь.

– Я пошлю вам открытку, – сказала она.

Гораций страстно смотрел на нее.

– Напишите мне! Я приеду после первого января. Мне исполнится восемнадцать.

Когда она скрылась в лифте, он загадочно кашлянул, со смутным вызовом судьбе посмотрел в потолок и пошел прочь быстрым шагом.

Он снова был в зале. Она заметила его, едва лишь бросив взгляд в кишевший народом манхэттенский партер – он сидел в первом ряду, немного наклонившись вперед, его серо-голубые глаза смотрели прямо на нее. И она знала, что для него в этот момент во всем мире не существовало больше никого, что все эти напудренные лица и жалобный вой настраиваемых скрипок были для него так же незаметны, как пылинки на мраморной Венере. Внутри нее возникло бессознательное раздражение.

– Дурачок! – чуть слышно произнесла она и не вышла на бис. – А что они хотят за сотню в неделю – чтобы я изображала из себя заводную куклу? – ворчала она про себя за кулисами.

– Что случилось, Марсия?

– В первом ряду парень, который мне не нравится.

Во время последнего акта, в ожидании выхода, у нее неожиданно проснулась боязнь сцены. Она так и не послала Горацию обещанную открытку. Вчера вечером она притворилась, что не узнала его, и быстро покинула театр сразу же по окончании своего номера, чтобы провести бессонную ночь в своей квартире, вспоминая в очередной раз его бледное, сосредоточенное лицо, его мальчишескую фигуру и безжалостную самоуглубленность, которая ее завораживала.

То, что он все-таки приехал, вызвало у нее неосознанное сожаление – как будто на нее нежданно-негаданно свалилась какая-то нежелательная ответственность.

– Вундеркинд! – вслух произнесла она.

– Что-что? – переспросил комедиант, находившийся в этот момент рядом с ней.

– Нет-нет, ничего – просто вырвалось.

На сцене ей стало лучше. Ее танец… Она всегда чувствовала, что простое созерцание красивой девушки у некоторых мужчин вызывает ничуть не менее фривольные мысли, чем ее танец. Он стал гвоздем программы.

Окраины, центр, обеденный час.Приливы, отливы, Луна – все для нас…

А он не смотрел на нее! Она ясно видела это. Он пристально разглядывал замок, изображенный на заднике, с таким же выражением, что и тогда, в баре. Ее захлестнула волна раздражения – он критиковал ее!

Я страстью охвачен, и музыки ритмУносит меня далеко. Этот ритм —В окраинах, в центре…

Непреодолимое отвращение неожиданно охватило ее. Как в первый раз она с ужасом оглядела публику. Не вожделение ли отразилось на бледном лице в первом ряду, не отвращение ли опустило уголки губ рядом сидящей девушки? Ее плечи – эти трясущиеся под музыку плечи – да ей ли они принадлежат? Происходит ли это все на самом деле? Эти плечи были созданы вовсе не для подобных движений!

Пускай все считают, что танцы плохи —Святой Витт замолит все наши грехи.Пусть прахом летит этот мир – ну а я…

Контрабас и скрипки слились в финальном аккорде. Она замерла на цыпочках, стараясь сохранить равновесие, все ее мускулы были напряжены, юное лицо остановилось, она неподвижно смотрела в зал – этот взгляд одна девушка впоследствии описывала как «такой изысканный, загадочный», – а затем, не поклонившись, бросилась за кулисы. Вбежала в гримерную, сбросила с себя концертное платье, надела обычное и, выскочив на улицу, поймала такси.

В квартире было тепло – квартира была небольшой, на стенах висели художественные репродукции, на полках стояли книги Киплинга и О’Генри, которые она однажды купила у голубоглазого коммивояжера и изредка перечитывала. В комнате стоял гарнитур из нескольких стульев, не очень удобных, и лампа с розовым абажуром, на котором были изображены ласточки в удушливо-розовых облаках. В комнате было несколько красивых безделушек, безжалостно враждебных друг другу, жертв чужих беспокойных вкусов, изредка приводившихся в действие. Завершала обстановку огромная картина в дубовой раме – вид Пассайка с железной дороги в Эри. Все вместе выглядело отчаянной полуэкстравагантной-полуубогой попыткой создать обстановку радости и веселья. Марсия отдавала себе отчет в том, что попытка не удалась.

Вот в эту комнату и вошел «вундеркинд», и неловко взял ее за руки.

– Я все время шел за вами, – сказал он.

– Ах!

– Я хочу, чтобы вы вышли за меня замуж, – сказал он.

Ее руки протянулись к нему. Она сдержанно-страстно поцеловала его в губы.