Новый Дозор - Сергей Лукьяненко

Я протиснулся сквозь ветви, отошел немного и вернулся в реальный мир. После сумеречного холода и тишины ночной лондонский парк казался теплым и полным звуков. Где-то вдалеке слышалось тонкое пение свирели. Я пошел через парк, решив выйти поближе к своей гостинице. По пути попалась заботливо очищенная вечером урна, в которую я и сгрузил пустые пивные бутылки.

Что может быть прекраснее, чем вечерняя прогулка в пустынном парке?

Бесхитростная мелодия звучала все ближе и ближе. Внезапно я увидел музыканта – на кривом стволе огромного дерева, изогнутого когда-то давно ветром, так и растущего почти параллельно земле, сидел маленький мальчик, одетый в какие-то причудливые лохмотья. Мальчик самозабвенно играл на свирели. Вокруг него, будто танцуя, кружились огромные светлячки.

– Эй! – окликнул я юного музыканта и от растерянности спросил на русском: – Тебе не поздно здесь находиться?

Мальчик резко повернулся в мою сторону. То ли в свете светлячков, то ли в отблеске далеких фонарей с Бэйсуотер-роуд сверкнули белоснежные молочные зубы. Мальчик спрыгнул с дерева – и исчез. Следом, со звенящим звуком, разлетелись светлячки.

– Твою мать! – выругался я. – Чушь собачья! Я не верю…

Впрочем, договаривать я не стал.

Я, конечно, не верю в фей. Я даже в Деда Мороза давно не верю.

Но все-таки я предпочел промолчать.

Глава пятая

Гремела музыка. Резкая, незнакомая, на мой взгляд – совершенно диссонансная. Но похоже, окружающим она нравилась. Дискотечный зал был набит до отказа – молодежь словно и не танцевала, а колыхалась, подергивалась на месте, задевая друг друга, периодически сцепляясь руками и начиная двигаться в каком-то гротескном, запутанном хороводе. Потолок светился, и это были не лучи прожекторов или дискотечных фонарей, похоже было, что сами панели потолка испускали свет. В какое-то мгновение разноцветные всполохи сменились ровным оранжевым светом, потом потолок засиял небесной лазурью – и превратился в сплошной экран. Над нами было небо, по небу плыли белые перистые облака.

– Что это? – спросил я, уворачиваясь от сцепившейся вереницы подростков.

– Дискотека, – ответили мне.

Я повернул голову. Рядом стоял юноша лет восемнадцати, невысокий, упитанный. Чем-то знакомый.

– Кеша? – внезапно понял я.

– Что, Антон Сергеевич?

Что?

Я не знал «что». Я не понимал, где я и как здесь оказался. Но надо было что-то спросить.

– Где Надя? – Я вдруг понял, каким должен быть мой вопрос.

– Здесь, – пожав плечами ответил Иннокентий Толков. – Где-то здесь…

Я поискал глазами в толпе. Потом понял, что невольно смотрю слишком низко, туда, где должна быть голова десятилетней девочки. А надо смотреть выше…

И почти сразу я увидел Надюшку. Даже странно, как я ее узнал… она была такой же большой, как и Кеша. Но изменилась куда сильнее – голова начисто выбрита, остались только два клочка обесцвеченных до белизны волос над ушами. Длинная узкая юбка с разрезами, доходящими чуть ли ни до пояса, то ли сапоги, то ли ботинки… и совершенно обычная белая блузка. Надя была нелепой, жалкой, даже омерзительной в таком виде… но это была моя Надя. И сердце болезненно сжалось у меня в груди.

Я сделал шаг вперед, распихивая танцующих, схватил дочь за руку и вытащил из цепочки танцующих. На ее руке звякнули разноцветные металлические браслеты, закрывающие все запястье.

– Папа? – удивленно спросила Надя. – Что ты здесь делаешь?

– Что ты здесь делаешь? – синхронно спросил я.

Надя пожала плечами:

– Отдыхаю.

Парень и девушка, между которыми Надя раньше двигалась в цепочке, протолкались к нам. Выглядели они… ну, соответствующе. На парне были блестящие стринги и пушистая рубашка (да-да, именно рубашка и именно пушистая), на девушке – такая же длинная юбка с разрезами и блузка.

Видимо, это модно.

Давно я не бывал в молодежных компаниях.

– Надя, что надо этому эрзацу? – спросил парень. Не то чтобы угрожающе, но с вызовом.

– Иди в аут, – непонятно ответила Надя. – Это мой абу.

Парень глянул на меня неприязненно, но уже помягче. И спросил:

– Какие проблемы, уважаемый?

– Никаких, – ответил я. – И если ты немедленно исчезнешь, то их и не возникнет.

Парень криво усмехнулся. Похоже, я его не напугал. Дурачок. Он же у меня сейчас отправится домой уроки учить и полы мыть…

– Все гладко, Вовик, – сказала Надя. – Уймись.

– Тапай, если вдруг, – ответил Вовик, еще раз зыркнул на меня – и растворился в толпе вместе с подругой.

– Что за дурацкий сленг? – спросил я.

– Обычный, – ответила Надя и шмыгнула носом. Глаза у нее были красные. – Ты зачем пришел, папа?

– Надя, пошли домой, – сказал я.

– Зачем?

– Надя, мама будет волноваться, – попытался воззвать я к доводу, который безотказно работал в ее десять лет.

– А при чем тут мама и ты? – спросила Надя.

И у меня в груди стало совсем холодно и нехорошо.

– Надя, я не пойму, что происходит, – сказал я. Музыка резала уши, небо на потолке-экране затягивали тяжелые темные тучи. – Давай поговорим в другом месте.

– Чем это плохо?

– Тем, что это не место для Высшей Иной! – не выдержал я.

Надя засмеялась. И если вначале это был просто тихий смех, как от удачной шутки, то уже через мгновение он превратился в истерическое хихиканье.

Ненавижу женские истерики! Это совершенно нечестный прием в отношениях между мужчинами и женщинами!

Хуже женских истерик – только мужские.

– Для Высшей Иной? – повторила Надя. – Для Иной? Папа… папочка, ну ты влил! Папа… после того, что ты сделал с нами – ты еще можешь произносить слово «Иной»?

Она так и ушла в толпу, продолжая смеяться и проводя рукой по лицу, будто смахивая слезы.

А я стоял и смотрел ей вслед.

Потом перевел взгляд на Кешу.

– «Вы Антон Городецкий… – сказал я. – Вы нас… вы нас всех…» Что я «всех»?

– Не знаю, – ответил Кеша.

– Почему Надя с тобой даже не заговорила?

– Она меня не видела.

Над головой загрохотал гром. И застучали тяжелые дождевые капли. Я подставил им руку… капля упала на ладонь и исчезла. Дождь был, но он был иллюзией – как и тучи над головой.

Как все здесь.

– Почему она не видела тебя, Кеша?

– Потому что это ваше предвидение, Антон Сергеевич, – ответил юноша. – И ваш сон.

Он развернулся и тоже исчез в толпе – такой же пухлый, неуклюжий и некрасивый, как и в детстве.

И похоже, такой же одинокий и несчастный.

– Это неправда! – закричал я.

И проснулся.

Почему-то – молча.

Низкий потолок дешевенькой лондонской гостиницы. Англичане вообще живут в домах крошечных, будто почтовые марки. Наверное, чтобы проще было их оборонять, ведь «мой дом – моя крепость». В окошке брызжет солнечный свет. Утро, хотя и раннее…