Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими - Линор Горалик

БАРАШ Был такой частный издатель Юрий Вайс. По этому поводу циркулировала народная мудрость «Их Вайс издаст». Формально я вписал на титул издательство «Эпсилон Паблишерз», понятно почему. Книга называлась «Оптический фокус», по одному из стихотворений. Там было большое количество стихов, написанных еще в Москве, в частности «Гроза в деревне», и часть новых, среди прочих – «Встреча» («Он глядел на нее как библиофил / который вспомнил название тома / который заиграл у него знакомый / которого он когда-то любил…»)… 96-й год – вторая книжка, «Панический полдень». Тоже «Эпсилон Паблишере». 2002 год – «Средиземноморская нота» в издательстве «Мосты культуры – Гешарим». Оттуда – написанные во второй половине 90-х «Одиночка», «Мария Египетская», «Посвящение Деннису Силку», вошедшие в последний, 2010 года, диск «Мегаполиса». Четвертая, и последняя на сегодняшний день, книга стихов «Итинерарий» вышла в издательстве «НЛО» в 2009 году.

ГОРАЛИК Расскажите еще про «Счастливое детство».

БАРАШ Это автобиографический роман, издан в «НЛО» в 2006 году. Я всегда хотел писать прозу, но больше пары страниц не вытанцовывалось – западала какая-то энергия, ощущение той необходимости и непреложности, которое было в стихах. Не возникало драйва, пружины, механизма, который раскручивал бы на долгую дистанцию. А около сорока лет, вполне по слову классика о годах и суровой прозе, – постепенно началось, с заметок о приездах в Москву. Было у меня такое полуэссе-полухудожественная вещь под названием «Трип Москва». Высеклась искра из напряжения между разными мирами, в которых живешь одновременно… И вот написал роман о детстве и юности в Москве «Счастливое детство», с подзаголовком «Ретроактивный дневник». Сеанс, кроме всего прочего, аутопсихотерапии. Возвращение в эпизоды тридцатилетней давности – наподобие тех прилетов на незнакомые планеты, вроде бы выглядящие знакомыми, понятными… Выяснение отношений со временем, со своим бэкграундом, снятие слоев внутренних штампов, не потревоженных десятилетиями… Я тогда жил в Мевасерет-Ционе – пригород Иерусалима. Терраса над долиной, мангусты, гуляющие под окнами, и несколько фраз, несколько предложений за рабочий день. Это были своего рода медитации. Сначала кусочки, синтаксические периоды были короткие – на два-три предложения, потом это пространство стало увеличиваться, единица относительно цельного высказывания разрослась до нескольких страниц. Одна из любопытных задач была – написать насчет каких-то близких людей, которые это читают… сказать все, что я думаю и чувствую, и при этом сделать это так, чтобы все было как бы залакировано стилистически. Или транслировалось на тех частотах психологических и культурных, которые одни воспринимают, а другие нет.

ГОРАЛИК Чтобы не причинить боли?

БАРАШ Да. И не в меньшей степени – просто художественная задача. Результат же внутренний был очень сильный. Изменились мои отношения с ними со всеми.

ГОРАЛИК Легче стало?

БАРАШ Нет.

ГОРАЛИК Возвращаясь к жизни в Израиле, повторю вопрос: что в эти годы, после переезда в Иерусалим, с вами происходило?

БАРАШ Много сильных ощущений от Иерусалима. Это место такое, я уже говорил, астигматическое. Все время что-то происходит со зрением. Эти пространства – горы, долины – каким-то странным очень образом соединяются. Сложно, мне во всяком случае, понять, как соотносятся друг с другом перспективы в пейзаже. Будто нет ни одного прямого угла. Улица, казалось бы, идущая прямо, выводит к той же точке. Цикличность, как со временем? То же самое и с расстояниями. Накладывающиеся и сворчивающиеся плоскости, измерения… Одновременно «поля» прожитых здесь жизней, надышанность каждой точки пространства. Место, где человек жил, так или иначе заселено его присутствием. Во многих странах, и в России тоже, есть какие-то почти совсем «свободные квадраты» – места, где это ощущение довольно слабое и ты чувствуешь себя более спокойно. Ты видишь – вот была маленькая деревенька, вот это поле, которое они обрабатывали, потом лес. Очень слабый запах присутствия, ничего не «грузит»… Что касается Иерусалима – чуть ли не в любой точке несколько штук очень серьезных опытов метафизических, человеческих, чрезвычайно страстных во всех смыслах. Иудейский, исихастский, суфистский… Физически ощутимы, как перепады температуры, влажности, солнечной активности. И живое, горячее ощущение, вплоть до боязни что-то упустить, если не смотреть вокруг, не проходит. До сих пор, когда я проезжаю по дороге из Иерусалима в Тель-Авив, то жалко (а сколько за двадцать лет я ездил по этому шоссе) следить только за дорогой, а не вглядываться в эти холмы, как будто что-то очень важное не увидишь, как не поймешь…

ГОРАЛИК Вы сказали в какой-то момент, что сразу хотели жить в Иерусалиме. Он оказался таким, каким вы ожидали его увидеть?

БАРАШ Есть, в смысле современной цивилизации, ряд каких-то сожалений, скажем так. Город небольшой, не слишком убедительный в смысле современной архитектуры, не слишком богатый в смысле художественной жизни. Но при всем при том – ощущение жизни в каком-то напряженном поле. В смысле метафизики – это, что самоочевидно, одна из центральных точек мира.

ГОРАЛИК Вам хватает этого напряжения?

БАРАШ Да.

ГОРАЛИК Вы им достаточно «наедаетесь»?

БАРАШ Иногда чересчур. Я совершенно светский человек, но тем не менее… Что значит «избранный народ»? Избранный не потому, что он лучше, а потому, что должен служить. Мы солдаты. Мы служим. Шестьсот тринадцать мицвот – заповедей у верующих, и так далее. И это чувство при том, что человек светский, уже генетически заложено. И естественно, в Иерусалиме, рядом с Его Домом, это ощущение усиливается. Многие современные еврейские люди после «Гаскалы», уйдя от религии и вообще происхождения, бэкграунда, живут в другом мире – международной цивилизации… Отошли уже на несколько поколений. А модальность остается. Не направлена на служение Богу, но так же сильна. И она вживается в ту сферу деятельности, которой ты живешь. Это ощущение модальности, беспрекословной необходимости… Ты просто последний ублюдок, если чего-то не делаешь, ты вообще не человек. Ты солдат, который для этого создан, но не рубится все время, не завоевывает новые земли, не воюет за некий абсолют… Это личное, глубокое, интимное ощущение. В моем частном случае оно касается литературы. Но даже шире. Не обязательно писать – важно вот за эту единицу времени, за этот день что-то прочесть, или понять, или подумать, но ощутить какое-то внутреннее продвижение, проделанную работу и какое-то развитие. Неизвестно, во что это выльется, и выльется ли вообще. Но некая отработка… Иерусалим – это место на самом деле вполне суровое и грозное, где усиливается вызов, и это требование, челлендж.

ГОРАЛИК Это уже третий раз, когда мы говорим про «вызов себе».

БАРАШ Да, меня это мобилизует, приводит в форму, «в чувство»… Насчет места – еще такой опыт: наверно, не существует вообще плохих или хороших мест, а существует твое личное сочетание с тем, где живешь. У меня всегда было стремление находиться в максимально очищенном, без посредников и условностей, соотношении с тем, что ощущаешь экзистенциально важным.

ГОРАЛИК Чего вы сейчас ждете от себя?

БАРАШ В смысле ожиданий – очень сильное ощущение, может быть и запоздалое, можно было раньше это ощутить – я очень чувствую уже исчислимость своих дней и возможностей. Хотелось бы еще несколько книг написать – как жизней прожить. Вот только что издал книгу переводов. Есть примерно половина новой книги стихов. И сто из предполагаемых двухсот страниц новой книги прозы, продолжения «Счастливого детства». Москва – 80-е годы. Дальше должна быть третья часть цикла – о жизни в Израиле. Что касается человеческих ожиданий – конечно, очень важны проистекающие рядом события – это двое детей. Тоже ежедневная, ежеминутная какая-то работа, связь и вызов опять же – интеллектуально даже, на самом деле, и человечески, и психологически. Потому что от меня зависит в огромной степени, что произойдет с этими космосами дальше. Мы все, семья, в каком-то очень тесном и близком контакте… это ведь по-разному бывает… такой, я бы сказал, общиной существуем. Все очень напряженно, но интенсивность эта – она по-своему роскошна.

ГОРАЛИК Есть чувство, что у настоящего есть какой-то приближающийся момент инкапсуляции? Или пока что нет?

БАРАШ Вот стихотворение из сравнительно недавних, уже после книги «Итинерарий» – может быть, ответ:

Образ смерти:

тело – мельком и сбоку,

как тень на взлетной полосе.

Образ Бога:

взгляд в темя

в полдень на вершине холма.

Образ жизни:

превращаться в то,

что больше тебя.

Октябрь 2011 года

Алексей Цветков Отставка из рая, или Новый Холстомер

Цветков Алексей Петрович (р. 1947, Станислав, УССР). Учился на химическом факультете Одесского университета, на историческом факультете (1965–1968) и факультете журналистики МГУ (1971–1974). В 1975 году был вынужден эмигрировать в США. Редактировал газету «Русская жизнь» в Сан-Франциско (1976–1977). Учился в Мичиганском университете, защитил диссертацию (1983). Преподавал в колледже Дикинсон (штат Пенсильвания) русскую литературу. С 1989 года работал в Мюнхене и Праге на радио «Свобода». С 2007 года живет в США. Переводил с английского. Лауреат премии Андрея Белого (2007).