Морф - Анна Клименко

— Развяжи меня, — тихо попросила я.

— Только если ты не будешь делать глупостей.

Каких глупостей? Не понимаю.

— Зачем ты это сделал со мной? Ты же, вроде бы, лекарь.

— Да, лекарь, — легко согласился Шерхем, — я умею лечить, но не воскрешать. Прости, но там, где сердце разрублено на две части и не билось некоторое время, магия лекаря бессильна.

Я почувствовала, как слабеют путы — он возился сбоку лежака, развязывая тугие узлы.

— Тогда… почему ты не оставил меня там? Зачем ты сделал из меня… это?

Виаро вздрогнул, замер на мгновение. И прошептал, думая о чем-то своем:

— Умереть проще всего. Сложить лапки и заснуть навеки, отдаться бесконечному сну. Возможно, я и ошибся, возвращая тебя к такому вот подобию жизни, но… теперь у тебя есть шанс. Знаешь, эльфы умеют воскрешать. Именно воскрешать, а не поднимать трупы.

Он развязал последний узел, стягивающий лодыжку, и я медленно села, не забывая прижимать к груди одеяло. Хотя — чего он там не видел, этот Виаро? В конце концов, он меня раздевал, отмыл от крови, вытащил стрелу, да еще и зашил что-то там… Эх.

— Но это смешно, — пробормотала я, — Великий лес закрыт для нас.

— Значит, ты должна сделать все, чтобы он для тебя открылся, — лекарь выпрямился, окинул меня пристальным взглядом. Так художник смотрит на свою картину, а гончар — на вазу.

— Ну, я выйду, а ты одевайся, — глухо сказал он, — одежда на столе. Роф собрал то, что разбойники доставали из твоего мешка… Они, кажется, вовремя поняли, что убили магичку, и это хорошо…

— А в чем разница-то?

Шерхем грустно усмехнулся.

— Для девицы, которая сама путешествует от Оссена до Тальи, ты удивительно невинна, причем во всех отношениях. Магичку они просто убили, а будь ты обычной девкой из ближайшей деревни, с тобой бы еще позабавились, да так, что мне пришлось бы накладывать швы повсюду. Сама понимаешь, у молодцев из леса весьма богатая фантазия.

Он повернулся, чтобы уйти, затем позвал Рофа — мол, идем, дорогой, не будем мешать даме.

— Откуда ты знаешь, что я была в Оссене? — пискнула я вдогонку.

— Среди твоих вещей я наткнулся на крышку от фляги. Там тоже герб клана магов холода.

***

Вот такая она, благодарность. Вот так припомнил мне пару глотков водички Шерхем Айлан Виаро. С его точки зрения — прямо-таки облагодетельствовал. Я продолжала думать, что лучше бы он не лез не в свое дело, а оставил бы все как есть. Ведь умирать-то было совсем не больно, уж это-то я помнила хорошо. Больно только первые мгновения, а потом все уплывает в туман, звуки тонут в серой хмари… И наступает кромешная темнота, в которой нет и не может быть ничего.

И вот теперь, Ирбис Валле, ты стала нежитью. Превосходная карьера для юной вышивальщицы! Времени на работу — завались. Я вечно молодая, с неведомым талисманом вместо сердца и тремя швами на теле, сделанными суровой ниткой. Кровь не течет, но швы никогда не зарастут, один под ребрами слева, второй — чуть выше пупка, третий — как раз напротив сердца. Любопытно, что я теперь буду есть? Падаль? Или сырое мясцо? Или пойти к деревне, поохотиться на детишек? И, охр возьми, перспективы самые что ни на есть веселенькие: эльфы из Великого леса никогда не снизойдут до воскрешения какой-то неудавшейся магички. Даже если поверить в то, что они это действительно умеют. Так что передо мной — сама вечность. Вечная, твою мать, вышивальщица получилась. Интересно, Шерхем думает, что я должна его благодарить?.. Лучше бы не трогал, ей-богу.

Холодной волной накатило мертвое отчаяние. Как странно, да? Говорят, надейся, пока дышишь. А я вот вроде и дышу (зачем — непонятно), и даже соображаю помаленьку. Но совсем не осталось ее, надежды этой. Интересно, зомби себя тоже так чувствуют? Тогда, будь я Хайо, непременно испепелила бы всех некромантов, потому что ни одно существо в мире не должно так страдать после смерти.

…Нет, это не больно. Но мне нестерпимо хочется вернуться туда, откуда меня выдернул этот сумасшедший лекарь.

Я продолжала сидеть на лежаке, прижав к груди одеяло. Ну зачем он это сделал, за-чем? Куда милосерднее было предать мое тело земле — и все. Я всхлипнула. Глаза оставались абсолютно сухими (правильно, нежить не плачет). И чем дольше я сидела, тем упорнее, волна за волной, накатывала ненависть к самой себе, к своему неживому телу… к тому, чем я стала вопреки судьбе. А заодно и к тому, кто меня сделал этим подобием живого. Какое, к охру, право он имел так со мной поступить?!!

В плетеную дверь деликатно постучали.

— Ты оделась?

— Провалился бы ты… в охрово царство, — тихо буркнула я, даже не пошевелившись.

Зашуршали ветки о земляной пол, и в образовавшуюся щель просунулась взъерошенная голова Шерхема.

— Чего сидим? — строго спросил он. И ни грамма сочувствия в голосе!

Я стиснула челюсти и опустила голову. Было бы чем — убила бы, наверное.

— Эй, — тихо позвал он, а потом, наклонившись, неслышно просочился в лачугу, — почему ты не одеваешься?

Мне не хотелось с ним разговаривать, а уж тем более — спорить. Но лекарь этот был из тех, кто просто так от своего не отступается: приподнял мой подбородок, тревожно заглянул в глаза.

— Что случилось? — почти шепотом спросил он, — мне кажется, ты должна себя хорошо чувствовать…

И тут во мне как будто что-то полыхнуло. Я сбросила с плеча его костлявую руку, что есть сил толкнула в грудь — вопреки моему желанию лекарь не упал, а лишь попятился.

— Ты… ты! — вопль отразился от шатких стен лесной хижины, — и ты еще смеешь спрашивать… что со мной случилось? Зачем ты вернул меня, а? К чему? Чтобы ходила боги ведают сколько лет недоделанным зомби? Без радости, без надежды? Брехня все это, про эльфов! Никогда и ни один эльф не будет воскрешать человека, и тебе это должно быть известно! А я… Что я теперь? Кто я теперь, а? Ходячий труп! Доволен, да?.. Хайо, да ты даже не представляешь себе, как я хотела… как я мечтала о том, что когда-нибудь встречу… того, кто меня полюбит, и у нас будут дети! А теперь я труп, ходячий труп! Почему ты так поступил со мной? Хайо, да лучше бы я потеряла жизнь. Просто заснула — и все. А ты, ты… ты лишил меня даже надежды, того последнего, что всегда остается!

И я зашлась в хриплых рыданиях. Слез по-прежнему не было, и от этого становилось еще горше. Кутаясь в драное одеяло, я сжалась в комок, положила голову на землю. Просипела:

— Да что ж ты мне не дал умереть?

Стало тихо. Я знала, что лекарь здесь, он никуда не ушел. Наверное, стоял и думал, что — верно, он зря так со мной поступил. А может быть, он сейчас поразмыслит и вырежет обратно свой чудовищный талисман? Ну, тем лучше, тем лучше…