Поющая в репейнике - Анастасия Машкова

– Про подвиги я ничего не знаю, – морщится реаниматолог, поправляя куртку на плечах и мечтая лишь о тарелке борща и мягкой подушке после дежурства.

– Мое дело – лечить людей. Седов без сознания. Состояние тяжелое. Переломы, ушибы, в том числе внутренних органов. Но главное – повреждение позвоночника. Только когда будет изучена до конца картина с позвоночником, можно будет давать какие-то прогнозы.

– Но он выживет?!

– Мы делаем все возможное. Пока трогать его нельзя, но если состояние улучшится, думаю, родственники перевезут его в специализированную клинику.

– А родственники уже здесь? Они знают о случившемся?

– Вроде да, дозвонились, – пожимает плечами врач.

Корреспондентка благодарит его и поворачивается к камере:

– Наш канал принял решение открыть счет, на который можно перечислять деньги на лечение Трофима Седова. Напомню, что водитель большегрузной машины, рискуя собственной жизнью, не раздумывая, перестроился в соседний ряд и принял на себя удар лесовоза, выскочившего на встречную полосу. Тем самым он спас жизни троих детей и их матери, сидящей за рулем малолитражки. Начато следствие, которое должно выяснить, почему груженый лесовоз выехал на встречку. Скорее всего, водитель уснул за рулем. Его жизнь вне опасности – он также находится в этой больнице.

И еще: смотрите в вечернем выпуске программы «Наш город» большой репортаж из дома Аллы Порошиной, которая избежала смертельной опасности и считает, что только благодаря подвигу Трофима Седова может обнять сегодня своих детей. Алла и ее муж Игорь обещают сделать все возможное, чтобы помочь человеку, имя которого никогда не забудут в их семье. Мы же считаем, что имена таких людей, как Трофим Седов, – настоящих героев, должна знать вся страна. Елена Лесная, Петр Заварзин, «Городские новости».

– Ну что, дубль? – спрашивает корреспондентка у оператора и отдувает со лба челку.

– Не, и так нормалек, – отвечает тот, выключая камеру.

– Ну и отлично! В дневные новости успеем! Слушай, не слишком пафосно я про этого Седова?

– Да вроде не… – лениво говорит молоденький оператор, катая во рту жвачку. – Если он и в самом деле лесовоз таранил из-за этой легковушки, то тут уж – респект и уважуха. Но чей-то мне не верится, что такие чудеса возможны. Я бы так не смог. Вот по чесноку, не смог бы. Сам за рулем три года, и тут просто инстинкт срабатывает – уйти от опасности. А тут лесовоз поймать кабиной – это ж офигенски страшно!

– Да, верится с трудом, – скептически кивает головой корреспондентка. – Но какой материал?! А?! Раз в сто лет такая пруха.

– Ага, – оператор выплевывает жвачку и начинает сматывать провод от микрофона. И вдруг он цыкает своей коллеге, копающейся в сумочке:

– Пст, Ленка, атас! Смотри, какая тачка крутая с московскими номерами. Ну, вон, вон, баба вылезает из «тойоты» с перевернутым лицом! Зуб даю – родственница Седова.

Корреспондентка, крикнув: «Врубай камеру!», мчится наперерез Мане, растерянно оглядывающей больничный корпус. У нее бледное испуганное лицо, отекшие от слез глаза и искусанные в кровь губы.

– Здравствуйте, вы родственница Седова?! – радостно вопит журналистка, кидаясь к Голубцовой.

Маня видит странный азарт в глазах девчонки, ловко скачущей к ней на непомерных каблуках по обледенелой тропинке.

– Вы… из больницы, сестра? – настороженно спрашивает Маня.

– Я журналистка, а ваш Седов – герой! Он ведь ваш… муж? Или брат? Если можно, несколько слов для нашего канала.

Журналистка нетерпеливо оглядывается, ища глазами оператора. Тот уже приближается с включенной и нацеленной на Маню камерой.

– Что это? Зачем?! Мне нужно немедленно видеть Трофима и врачей, и… прекратите это! Совесть у вас вообще есть?!

Маня растерянно отступает к машине и вытягивает ладонь в сторону черного и наглого глаза объектива.

Ей на помощь приходит надменный водитель. Он вылезает из-за руля и начальственным тоном гаркает на беспардонных служителей масс-медиа.

– А ну-ка, вон подите со своими камерами! Ишь, воронье! Идите, Мария, к корпусу и не обращайте на этих бесстыжих никакого внимания. Я прослежу за ними и, если что… – он потрясает внушительным кулаком!

Оператор опускает камеру от греха подальше, а стушевавшаяся корреспондентка жалобно пищит в спину Мани:

– Я только хотела узнать, к Седову вы или нет? Неужели так сложно ответить? Мы ведь тоже на работе.

Голубцова, едва поворачивая голову, бросает:

– Да, к Седову.

– Супруга? – издает последний вопль надежды журналистка.

– А… нет, сестра…

Маня увеличивает шаг и через несколько мгновений оказывается в мрачноватом вестибюле корпуса больницы, куда свирепый охранник ее беспрепятственно пропускает, услышав фамилию – Седов…

Трофим открывает глаза и видит склоненную русую голову.

«Маня не любит свои кудри. Почему? Это ведь так красиво…» – думает Седов, любуясь пышными волосами, блестящими под холодным светом больничных ламп, и закрывает глаза. Все это ему лишь снится. Сквозь сон прорывается боль в голове и груди – тупая, неотвязная боль. Нет уж, лучше забытье. Пусть эти мальчишки бегают вокруг его фуры. Трофим не хочет знать, что для них все кончено, так же, как и для него самого. Наверное, нужно подождать чуть-чуть, и Аля встретит его, она ведь должна быть где-то рядом?

Он чувствует около лица быстрое движение, слышит шепот. И это ему мешает. К чему суета? Больно даже думать о суете, усилии, жизни.

– Тосик… Тосик…

Вот те и на! Голос Мани. Кто еще будет так звать неуклюжего водилу?

Трофим приоткрывает глаза. Маня наклоняется к нему, едва касается губами щеки. Правая сторона его лица пострадала не так сильно от осколков, лишь два глубоких пореза. Если бы Маня могла облегчить прикосновениями боль, вылечить раны – она бы не отходила от Трофима ни на секунду! Жалость… Конечно, она жалеет его, страдает, как за родного человека, за брата. Ну да, брата… Так Маня привыкла думать и говорить. Но так ли это?! Сейчас, сидя у больничной койки, она осознает, что ничего важнее спасения Трофима в ее жизни не существует. Страсти по Супину, любовная горячка, которая завладела ею, как дурманящая зависимость, кажутся сейчас такими ненастоящими, далекими. Будто все то, что она придумала про Полкана, из чужой иллюзорной жизни. Или из сна? За которым следует пробуждение…

– Тосик, милый, ты слышишь меня?

Он открывает и закрывает глаза. Свет режет, мешает ему. Маня рядом. Это странно.