Комсомолец - Федин Андрей Анатольевич

– Что? – сказал я. – Сообразил, о чем толкую?

Каннибал и глазом не повел, никак не среагировал на мои слова. Он не казался испуганным. И даже не выглядел взволнованным. Я буквально видел по его взгляду, что мозг мужчины напряженно работал: анализировал мои слова, отыскивал все связанные со мной воспоминания, просчитывал развитие сложившейся ситуации. Жидков напомнил мне шахматиста, подвисшего в разгар решавшей исход всего матча партии. Его спокойствие впечатлило меня: я усомнился, что повел бы себя на его месте так же – без лишних эмоций.

– Вижу, – сказал я, – что маски сброшены. Замечательно. Что-то хочешь мне сообщить?

Мужчина кивнул. Вытянул шею, чтобы мне было удобнее развязать шарф.

Я показал ему кукиш. Усмехнулся.

– А я не хочу тебя слушать. После наговоришься, сучонок. В милиции.

Выслушивать откровения Зареченского каннибала в мой план не входило.

– Мне не о чем с тобой беседовать. Что было нужно, я уже выяснил. На этом – все. Гейм овер. Асталависта, бэйби. И мне по барабану, почему ты дошел до такой жизни, обижали тебя в детстве родители или ты обиделся на соседскую девчонку.

Я пожал плечами.

– Сам по себе ты меня не интересуешь. Но я тебе обещаю: в этот раз награда найдет своего героя. Тихая и спокойная жизнь тебе не грозит. Во всяком случае, на свободе. Уж я-то об этом позабочусь. Ну а пока… у меня осталось в этом доме несколько дел. Разберусь с ними, и потом мы с тобой кое-куда прогуляемся.

Я прошелся по дому, воскрешая в памяти, где именно мог оставить свои отпечатки пальцев, хотя изначально и пытался по минимуму прикасаться к вещам в жилище Каннибала. Протер чашку и стул в комнате с печью, ручки шкафов и шкафчиков, выключатели на стенах. По ходу прихватил найденные в шкафу под грудой белья три банкноты достоинством в десять рублей каждая – в возмещение своих расходов на общественный транспорт и как штраф за порванную футболку.

Уложил на стол чемодан. Положил в него деньги (засунул их на самое дно). А заодно проверил содержимое. Если Рихард Жидков и рылся в моих вещах, то делал это аккуратно, следов не оставил. И груда белья, и кеды, и книга Островского лежали на прежних местах. Кража у Рихарда Жидкова денег не показалась мне постыдным делом, но я пожалел, что отыскал в его доме столь малую сумму. Отнес свои вещички в сени, где с пола за моими действиями следил хозяин дома.

Шагнул было к выходу: хотел ринуться заметать свои следы в хозяйственных пристройках. Но взгляд зацепился за огрызок винтовки системы Мосина. Я замер, силясь понять, почему обрез вдруг привлек мое внимание. Разглядывал укороченное дуло, остатки спиленного едва ли не под корень приклада. А еще смотрел на пять патронов.

«Пять выстрелов, – промелькнула в голове мысль. – А ведь скоро наступит и седьмое ноября… Да и двадцать пятое января не за горами…»

Руки сами потянулись к оружию. Затолкали патроны в магазин (неуклюже, но со знанием дела), вернули на место затвор. Подумал: «Даже не стер с него свои отпечатки. Болван». Покачал головой. Провел рукой по гладкой древесине, будто гладил живое существо. Решительно направился в комнату, где стояли шкафы и кровать. Взял с полки старенький плед, вернулся в сени и завернул в него пахнущий оружейной смазкой обрез. Воровато посмотрел в окно. Но не на хозяина дома. Спрятал оружие в чемодан.

В сараях я прежде всего протер дверные ручки и кнопки включения-выключения света. А больше я там ни к чему и не прикасался. Разве что к топору и лопате, но те дожидались меня около спуска в погреб. Немного постоял около велосипеда. Подумал, что такая замечательная вещица мне бы не помешала, вот только не представлял, как объяснить наличие у меня велосипеда даже соседям по комнате. Да и понимал, что «Урал» станет яркой связующей нитью между мной и сегодняшними происшествиями в доме Рихарда Жидкова.

– Пора, – сказал я.

Развязал полотенце, что соединяло лодыжки Зареченского каннибала (я уже не сомневался, что Рихард Львович Жидков и есть тот самый Каннибал) с кистями его спутанных за спиной рук. Выдержал паузу, дожидаясь реакции пленника на его изменившееся положение. Ее не последовало: взбрыкнуть Жидков не попытался – сразу. Потому и не получил от меня новый тычок в живот. Только замычал, силясь развести меня на разговор. Но я не собирался нарушать план. Поднял мужчину с пола, перебросил его тело через плечо.

Раньше подобная ноша не показалась бы мне тяжелой. Штанга, с которой я до первого инфаркта делал дюжину приседаний в тренажерке, была как минимум раза в два тяжелее Рихарда Жидкова. Да и я тогда не походил на хлипкого подростка, даже в семнадцать лет. Но у нынешнего меня не имелось опыта переноски тяжестей, а выносливостью силу не заменить. По ступеням крыльца я спустился, хоть и не без труда. Но когда Жидков уже около двери сарая решил использовать меня в качестве тренажера для прокачки мышц спины, бросил его на землю.

Хозяин дома застонал, испытав на ребрах и затылке прелесть резкого приземления. Растянулся у самой двери погреба. Мне почудилось, что он на время вновь отключился. Кровь снова потекла из рваной раны на его голове, окрасила камни около инструментов (лопаты и топора), не так давно оставленных мной у стены. Пес взвизгнул при виде страданий хозяина. Я вновь порадовался, что Жидков ограничил своему питомцу пространство для маневров, иначе мне пришлось бы сегодня воевать на два фронта.

– Помолчи немного, – рыкнул я на собаку.

Мои слова не возымели никакого эффекта: пес и не думал успокаиваться. Я махнул на него рукой, подошел к двери погреба. Взглянул на уходившую вниз под крутым углом лестницу. Попытался вообразить, как именно Каннибал спускал туда своих пленников. И как буду я спускать по ней Каннибала. Понял, что точно не понесу Жидкова вниз на своем плече: так и собственную шею сверну.

«А как я со сломанной шеей дотащу до общаги чемодан?» – Улыбнулся собственной глупой шутке.

Взглянул на Рихарда Жидкова. Тот перевернулся на бок, следил за мной. Я увидел в его глазах отражение своей головы и буденовки. Прикинул, как именно спущу хозяина дома в подвал: для осуществления запланированного разоблачения Зареченского каннибала Рихард Жидков обязательно должен был там оказаться. Вот только ни один способ его транспортировки под землю не обещал оставить тело Жидкова в сохранности.

«А может, мне его еще и в жопу поцеловать?» – промелькнула мысль.

– Нет, сучонок. Я понимаю твое желание хранить дома обрез: все мужики любят играться с оружием. У меня по молодости тоже кое-что припрятано было. Но женщина на цепи – это за гранью моего понимания. Такая мрачная фигня уже ни в какие ворота не лезет. Так что ты точно моральный урод, в этом я теперь не сомневаюсь. Пощады такие, как ты, не заслуживают. И хорошего обращения – тоже.

Я схватил Жидкова за ноги, развернул его животом вниз, подтащил мужчину к двери. Тот задирал вверх голову, чтобы не чиркать по земле подбородком; пытался брыкаться: сгибал ноги в коленях, вилял тазом; громко мычал, силясь принудить меня к диалогу. Этим концертом он смутил даже пса – тот добавил в лай жалобных ноток. Но меня потуги Зареченского каннибала лишь разозлили. Я поленился воздействовать на совесть Рихарда Жидкова добрым словом – отправил свою разношенную туфлю на встречу с его печенью.

Печеночные колики на время отвлекли внимание хозяина дома от моих действий, заставили того сосредоточиться на собственных ощущениях, подарили ему яркие впечатления. Я хмыкнул, вспомнив выражение, что удар по почкам заменял бутылку пива. Подумал: «А что заменяет удар по печени?» Сумел расположить тело Жидкова в нужном мне положении: поясницей на пороге, ногами на верхних ступенях лестницы. Обошел мужчину по дуге, склонился над его головой, схватил за плечи, подтолкнул тело Жидкова к спуску в погреб.

Зареченский каннибал вновь попробовал сопротивляться, снова неразборчиво забубнил сквозь шарф, явно угрожал. Но в этот раз его попытка запоздала. Процесс перемещения под землю вошел в стадию необратимости. Плечи мужчины выскользнули из моих рук, но продолжили движение относительно порога. Я успел взглянуть на бледное лицо Рихарда Жидкова, на его широко открытые глаза (неужели испуг?), на тонкую шею со вздувшимися темными венами… прежде чем тело хозяина дома исчезло в люке подвала.