АДОНИЯ - Том Шервуд

— Тогда ты, Цынногвер, скачи вперёд. Мы — скромные путешественники, нас только трое…

Джордж Гаррет непроизвольно прижал руку к сердцу, когда его экипаж остановился возле криво стоящей на трёх колёсах кареты. Он выпрыгнул, подошёл к терпящим бедствие путникам. Навстречу ему, открыв дверцу, охая, выбрался старый монах.

— Колесо отвалилось, — поведал он очевидное. — Ох, что ж делать? Кучер говорит — кузнец нужен.

— Хорошо — от таверны недалеко отъехали, — озабоченно добавила, показываясь в раскрытой двери, золотоволосая девушка.

— Для чего возвращаться в таверну!! — широко разводя руки, воскликнул барон. — Я имею честь, — и даже дерзну проявить настойчивость, — пригласить вас в мой экипаж, с тем чтобы доехать до находящейся неподалёку моей фермы и подождать там, пока мой кузнец прискачет сюда и исправит вашу карету.

Одним духом выпалив эту тираду, он поклонился и завершил:

— Позвольте представиться: барон Джордж Гаррет.

— Очень приятно, — отозвался монах. — Я патер Люпус, а это — моя воспитанница Эстэр.

Смотревшая из кареты девушка, глядя на Гаррета, приветливо улыбалась, но при этих словах сопровождающего её монаха скромно потупила глазки.

— Так я вас прошу! — барон, одну руку прижав к груди, второй повёл в сторону своего экипажа. — Люди должны помогать друг другу!

— Золотые слова, сын мой, — проговорил, осеняя барона крестом, усталый монах, — и золотое у тебя сердце.

Он подошёл к кучеру — отдать необходимые распоряжения, а Гаррет, подскочив к покосившейся на один бок карете, галантно подал девушке руку. Она, опасливо посматривая на коварную дверную защёлку, подала свою и сошла со ступеньки. Барона снова облил её тёплый, чарующий запах.

Очень скоро они катили втроём, утопая в мягких сиденьях и спинках роскошного экипажа, и барон, непринуждённо и весело рассказывая о случавшихся в его жизни забавных происшествиях, сладко колол себя приятными мыслями: как хорошо, что, не скупясь, потратился на отделку своего экипажа, и что оставил возле потерпевшей дорожную неприятность кареты Мюрра с его унылым лицом, а также — что эта весёлая, юная, очаровательная хранительница их общей маленькой тайны — его официальная гостья.

Древний герб

Едва только экипаж остановился, барон, выкликнув из дома кого-то из слуг, послал за кузнецом. Затем повёл гостей в дом. Монах тут же устало плюхнулся в кресло, а его воспитанница, часто-часто моргая, не отрываясь, лупила глазки на роскошное, со знанием дела выполненное убранство. Юное лицо её выражало неподдельное восхищение.

— Не желаете ли осмотреть дом, мисс Эстэр? — взволнованным мальчишеским тенорком предложил Гаррет.

— С удовольствием! — Эстэр быстро сделала книксен.

— А для вас, падре, — сообщил барон Люпусу, — лучшая гостевая комната, где вы можете прилечь, а также двое исполнительных слуг, которые, пока готовится обед, принесут вам и вина, и лёгких закусок!

Люпус, осенив его начертанным в воздухе крестом, отправился за почтительно кланяющимся слугой. Барон, неотразимо галантно предложив гостье руку, повлёк её в поход по своим владениям.

Высокая, почти на полголовы выше самого барона, юная гостья была неподражаемо искренна в своём восхищении. Иногда она, встретив блистающую нашитым золотом портьеру или заморскую диковинку вроде высокого лакового ларца с двигающимися внутри него куколками, указующим жестом выбрасывала свободную руку вперёд, и тогда её грудь как бы случайно касалась его плеча. Тогда у барона перехватывало дыхание. Тогда грохот собственного сердца оглушал его. Тогда он обмирал от нежности и восторга.

Обошли весь дом, и посетили ровный, с невысокой зелёной травкой, дворик для чаепитий. Здесь топтался, грузно переваливаясь с ноги на ногу, вызванный бароном кузнец, и барон, рассыпаясь в извинениях, оставил спутницу — на минутку, чтобы распорядиться о доставке и ремонте их дорожной кареты («если починишь раньше, чем через два дня — повешу, как беглого каторжника!!»).

— А что там, за двориком? — поинтересовалась Эстэр, издалека ещё протягивая руку к руке возвращающегося к ней барона.

— Там начинается собственно ферма, — алея румянцем, поспешно удовлетворял её любопытство взволнованный Гаррет.

Прошли и на ферму.

— Вот, — указывал Гаррет, — загоны для овечек. Вот — крытые загоны, там они содержатся, если во время стрижки пойдёт дождь. Шерсть должна быть сухой! Вот — поилки…

— А это что такое? — рука Эстэр указала на ряд невысоких деревянных станков-полуклеток.

— А, это для стрижки! Сюда, мисс Эстэр, видите ли, заводят овечку, вот сбоку сидит стригаль, вот сюда отбрасывается шерсть… Чик-чик-чик! И — следующая овечка.

— Ох! А как овечки заходят сюда? Ох, милый барон, покажите!

Гаррет, страдальчески сдвинув брови, оглянулся — не приведи Господь, увидит кто-либо из слуг, и, встав на четвереньки, полез в стригальный станок. Эстэр, неудержимо смеясь, наклонилась и быстро чмокнула его в щёку. А затем, когда ставший совсем уж малиновым Гаррет освободился из деревянной клетки, она, так же встав на четвереньки, полезла туда и сама! Влезла и, подняв сияющее лицо, звонко крикнула:

— Му-у!

Гаррет, заливисто хохоча, хлопая себя ладошками по острым коленям, выдавливал:

— Ов… ца… Так не… кри… чит!

— А как же кричит овца? — смеялась из клетки Эстэр.

— Йе-е-е! — перегибался в поясе плачущий от хохота Гаррет.

В дом они вернулись много лет знающими друг друга друзьями.

Ужинали в роскошной обеденной зале, втроём. Гаррет рассказывал о своей родословной. В конце рассказа он, сделав многозначительную паузу, встал из-за стола и подошёл к стене, завешенной золочёной портьерой. Он сдвинул портьеру в сторону, и гостям открылся построенный из резного дерева щит, на котором в центре образованного алыми лентами поля красовался привставший на задние ноги единорог. Люпус вполголоса стал читать по-латыни надписи, желтеющие на лентах, а Эстэр обрадованно узнала:

— Это единорог!

— Да, мисс Эстэр! — Гаррет задрал подбородок. — О, если бы вы были хоть немного сведущи в геральдике! Вы бы знали, какой древний дворянский род имеет в своём гербе единорога! Род Гарретов!..

— А он большой, этот род? — наивно поинтересовалась Эстэр. — Сколько у вас родственников, мистер Гаррет?

Барон, печально склонив к плечу голову, вернулся и сел за стол.

— Из всех Гарретов, — трагическим голосом произнёс он, — остался лишь я.

— О, как печально! — воскликнула Эстэр, затуманив глаза лёгкой слезой. — Совсем-совсем один?