Любовь до белого каления - Арина Ларина

– Лучше, чтобы ни тебя, ни твоего сына в природе не было, – с ненавистью сообщила Татьяна. – Как она теперь может не родить, если она беременна?

– Ну, мало ли, – намекнул Юрий Михайлович и сразу сник под тяжелым Таниным взглядом. – Я это к чему: давайте тогда как-то обдумывать их совместное будущее. Собственно, материальную сторону вопроса я беру на себя, но ребенку нужна будет бабушка, ведь девочке надо учиться.

– И что вы на меня уставились? – Татьяна уже немного успокоилась и снова начала «выкать». – Где я возьму бабушку? Нет у меня знакомств в богадельне.

– Я имел в виду, что вы могли бы заниматься с внуком…

– Я-а-а-а? – ахнула Таня. – Я – бабушка? С внуком? Да ты что себе позволяешь? Материально он обеспечит. А я что, по-твоему, под забором ночую? Дома я сяду! Нет, люди добрые, вы гляньте на этого наглеца. А работа? Мне что, уволиться теперь?

«Люди добрые», уже давно и с интересом следившие за ходом переговоров, послушно начали разглядывать съежившегося Носкова.

– Перестаньте устраивать спектакль, истеричка! Да я могу платить вам как няньке! Это всяко будет больше вашей библиотекарской зарплаты! Мы нищие, но гордые, скажите на милость! Это и мой внук тоже, между прочим. Хватит ломаться: будете жить у нас, на всем готовом. У меня еще есть приходящая домработница, она будет помогать частично. Будете нормально питаться, оденетесь как человек…

– Я оденусь как человек? – ахнула Татьяна. – Да что вы себе позволяете?! Жену свою в бабки записывайте! Или она у вас молодая и красивая, на роль бабульки не годится?

– Ладно-ладно, извините. Нет у меня жены. И вообще мы теперь почти родственники, давайте как-то попробуем ладить.

– Ладить? – эхом повторила Таня. – Я сейчас с ума сойду. Посидите, я через минуту вернусь.

Она рысью побежала в дамскую комнату и уставилась на свое отражение в небольшом зеркале.

– Какой ужас, – простонала она и в отчаянии вцепилась в волосы. – Бомжиха! И он же теперь все расскажет Крыжовникову! Осталось только повеситься! Опустилась, спилась, дочь по рукам пошла! А-а-а-а!

Из кабинки послышался звук спускаемой воды и появилась объемистая женщина с доброжелательным румяным лицом. Она оценивающе посмотрела на Таню и весело утешила:

– Если осознала, уже хорошо. Брось пить, приведи себя в порядок, займись дочкой.

– Займусь, – злобно пообещала Татьяна. – Пусть только вернется домой – так займусь, как никогда не занималась!

Она снова повернулась к зеркалу: под глазами темные пятна от туши, недосохшие волосы торчат грязными, как будто сальными, прядями, красное лицо, прихваченное после ванны морозом, домашняя растянутая футболка с надписью «Хочешь – догони!» и старые джинсы со стразами во всех местах. На фоне всего этого дубленка, оставленная на стуле в зале, выглядела, видимо, краденой.

Уложив под сушилкой для рук волосы и смыв тушь, после чего под глазами образовались красные распухшие мешки, Таня вернулась к Носкову. Он внимательно наблюдал, как она торопливо одевается.

– Уже уходите?

– Нет, просто замерзла, – скованно ответила Татьяна. Чувствовала она себя – хуже некуда. Что про нее мог подумать бывший шеф, даже страшно было представить. Самое ужасное, что он имел полное право думать все, что угодно. Сначала она разговаривала с ним, как престарелая кокетка с ревматизмом, которую зовут на вечер «кому за шестьдесят», потом как базарная хамка, а теперь вообще непонятно, как себя вести. В свете того, что они действительно, как это ни странно, почти родственники. В таком виде бить себя в грудь и орать, что она креативный директор, – только позориться. Лучше молчать и пытаться выправить ситуацию. Хотя как выправить, если она выглядит как аварийный автомобиль, валяющийся в кювете кверху колесами?

– Ваш луковый суп и буханка хлеба, – давешняя официантка плюхнула на стол одуряюще вонючий суп и хлеб в плетенке.

Юрий Михайлович потрясенно моргнул, но ничего не сказал.

– У них нельзя сидеть просто так, пришлось заказать, – попыталась оправдаться Татьяна, но получилось только хуже.

– А я буду неоригинален, – не принял подачу Носков. – Чашечку кофе и сливки. Отдельно, пожалуйста.

Когда официантка ушла, он вопросительно посмотрел на Таню.

– Я понимаю, вам тяжело это пережить. Давайте вы все обдумаете, поговорите с дочкой, а послезавтра мы встретимся у нас и все обсудим.

– У нас?

– Не у вас, а у нас, дома, – терпеливо пояснил Юрий Михайлович. – Вот, я сейчас напишу вам адрес. Это недалеко от метро, двадцать девятый троллейбус…

– Спасибо, не объясняйте, я на машине. Найду.

– На машине? – недоверчиво переспросил Носков.

– Да-да, – в отчаянии подтвердила Таня. Наверняка он думает, что у нее желтый «Запорожец» или оранжевый ржавый «Москвич». Надо же так влипнуть! Нет, он точно сейчас все расскажет Крыжовникову, и они со Светочкой посмеются над горемыкой, потерявшей человеческий облик.

Она пошарила по карманам. Надо же, и мобильный с собой не взяла!

Смешно, но Татьяне казалось, что хоть какой-то атрибут ее реальной материально обеспеченной жизни необходимо сию минуту предъявить Юрию Михайловичу.

– Вы не беспокойтесь, я заплачу. – Он неправильно истолковал ее судорожное копание в карманах. И тут до Тани дошло, что и кошелек она забыла дома.

Покрывшись красными пятнами, Таня попятилась к выходу под жалостливым взглядом Юрия Михайловича. Вот у мужика горе-то – бомжиха-алкоголичка в родственницы набилась. Это он еще достаточно по-джентльменски себя ведет. Другой давно предложил бы сто рублей и шуганул куда подальше вместе с дочкой.

Она вышла на мороз и заплакала. Было горько, больно и стыдно. Даже машина осталась скучать на стоянке рядом с домом. Сгорбившись, Татьяна побрела мимо ярко освещенного окна, за которым Носков пил кофе и нюхал ее отвратительный луковый суп.

Глава 7

Семен держал Элю за руки и улыбался как совершенный имбецил. В крови бурлил адреналин, а в голове звенела чарующая пустота, в которой невесомыми пузыриками плавали прозрачные мысли. Спортивный азарт сменила глупая юношеская влюбленность, с которой было ничего не поделать, да и делать ничего не хотелось. Крыжовников помолодел и стал легкомысленным, как зеленый студент, для которого самая большая беда – несданный «хвост». Никаких обязательств, никакой ответственности, никаких проблем, только сиюминутное счастье и беззаботная легкость бытия. Где-то под ошметками сознания еще трепыхалась совесть, но огонек в малахитовых глазах Эли придавливал ее острым каблучком. Чвак – и нет никакой совести!

Чумея от собственной покладистости, Крыжовников весь вечер ел с ней пирожные, слушал институтские сплетни, а потом поперся гулять по морозу и даже прокатился с горки, окончательно и бесповоротно изуродовав дорогой костюм. Но дело того стоило.