Загадочное убийство в Эрфурте - Оллард Бибер

Предметы интерьера, окружавшие Вольфа, ему не принадлежали, а находились в квартире Моники, подружки Вольфа, с которой он был знаком еще до отсидки. Моника не состояла ни в одной из криминальных группировок, и Вольф решил пожить некоторое время у нее, считая, что здесь он в безопасности. Кроме того, он находился у Моники еще по одной причине. Моника любила его и была щедра на женские ласки, которых Вольф долгое время был лишен. В настоящий момент Вольф дожидался ее возвращения. Моника должна была принести жратву и выпивку. Откуда у нее деньги, Вольфа не интересовало. Он знал лишь, что поступают они к ней законным путем, хотя Моника уже давно нигде не работала. Его устраивало ее собственное объяснение, что деньги ей дают богатые родственники.

Молодая женщина вошла в комнату так, что он не услышал ее шагов, потому что как раз в этот момент он поймал музыкальную передачу, где красотка-певица душераздирающим голосом пела о любви. Моника обняла его сзади за шею и прошептала в ухо:

– Как дела, мой уголовничек?

От неожиданности Вольф дернулся и резко освободился от обнимавших его рук. Моника расхохоталась, а дружок почти крикнул:

– С ума сошла?! Так я начну заикаться.

– Я думала, ты слышишь, как я подхожу. Я ведь не пыталась это скрыть.

Потом она сморщилась, приложила ладони к ушам и, отыскав глазами пульт дистанционного управления, схватила его и уменьшила громкость телевизора.

– Ах вот оно в чем дело. Немудрено при таком звуке не только начать заикаться, но и оглохнуть.

Он сидел молча, потихоньку остывая. Моника, пытаясь задобрить дружка, принесла бутылку пива, откупорила ее и протянула Вольфу:

– Ладно, не дуйся.

Он жадно начал глотать пенящуюся жидкость, затем, отставив бутылку все на тот же столик, сказал:

– Моника, у меня к тебе небольшое дельце.

– Сложное?

– Скорее пустяковое.

– Рассказывай, дорогой.

– Ты должна позвонить в кельнскую тюрьму, где сидит Курт.

– Твой младший брат? Я помню его. Он всегда появлялся некстати именно в тот момент, когда мы занимались любовью… Впрочем, симпатичный малый и не такой грубый, как ты.

– Вот и отлично, что помнишь. Позвони и выясни поточнее, когда он освобождается. Он должен откинуться в ближайшие дни, – сказал Вольф, сделав вид, что не заметил ее последнее замечание.

– Милый, почему ты не хочешь сделать это сам?

– Хотя я и уверен, что замел следы, тем не менее хочу исключить случайности выхода на меня. Если полицейские подозревают меня, то они проверили все мои связи и знают, что на днях освобождается Курт и я попробую связаться с ним, чтобы провернуть одно дело. Я не исключаю, что тюремные телефоны прослушиваются.

Моника не представляла, о каком деле идет речь, да и не проявляла по этому поводу никакого любопытства. Ее устраивало объяснение, которое Вольф дал в тот день, когда возник на пороге ее квартиры. Оно сказал, что кое-что «обтяпал» и теперь станет сказочно богатым.

– А как я представлюсь? – спросила Моника.

– Это обычное явление. Бывшая подружка звонит в тюрьму и интересуется, когда выйдет ее дружок, которого она ждет не дождется. Тебе это ничего не будет стоить.

Моника согласилась. Ей пришлось позвонить по нескольким телефонным номерам и поговорить с разными должностными лицами, прежде чем удалось выяснить, что Курт Зибер освобождается через три дня и что освобождаемые в соответствии с положением колонии выпускаются через ворота в десять утра. Вольф внимательно слушал ее вопросы и ответы и, когда она положила трубку, весело сказал:

– Отлично, Моника. Я поеду его встречать. Парень должен сразу понять, что на свободе его ждут, что в нем здесь нуждаются… Да я и обещал ему. Надеюсь, ты дашь мне свой «Гольф»?

Ни минуты не колеблясь, она ответила:

– Конечно, Вольф. Когда ты собираешься отчалить?

– Думаю, отправлюсь ночью того дня, когда освобождается Курт. Кажется, это будет четверг?

Она кивнула, подошла и села к нему на колени. Обвила за шею рукой и прижалась щекой к лысому черепу. Вольф левой рукой обнял Монику за талию, а правую положил на ее голые колени. Молодая женщина замерла в сладостном ожидании. Некоторое время рука Вольфа путешествовала по ее телу, затем он вдруг освободился от объятий подружки, и она послушно слезла с его колен. Моника молча смотрела на Вольфа. В ее больших глазах стоял немой вопрос.

– Извини, крошка, чуть позже, – сказал Вольф и добавил: – Мне нужно посидеть и подумать.

Моника послушно отправилась на кухню, а он вновь положил ноги на пуфик, прикрыл глаза и задумался.

Он владел информацией, которой было недостаточно, чтобы на раз-два добраться до богатства. Информация была рассчитана на человека, который был близок к тому, кто изобразил на клочке бумаги все эти символы, надписи и значки, и, значит, без труда понял бы их значение. Для того чтобы разобраться в написанном, потомку Паулю Зиберу требовались дополнительные пояснения. Лучше всех из оставшихся в живых, конечно, разобрался бы в написанном этот старый сморчок дядя Отто, но Вольф на основании собственных понятий о справедливости лишил его права на часть богатства. Помощь от алкоголички-матери ждать не приходилось, поскольку порой она неадекватно воспринимала реальность. Вольф рассчитывал на другого потомка баронессы фон Штразен – младшего брата Курта. Он был в семье, пожалуй, самым сообразительным. Как он ловчил со своими наркотиками! Интуиция его никогда не подводила. И попался он исключительно потому, что его просто сдали. А так бы он по сей день гулял на свободе.

Потом Вольф начал думать, как они с Куртом распорядятся богатством. Сначала они купят, конечно, по крутой машине. Потом, возможно, купят по дому или дом на двоих (эта поправка пришла ему в голову, когда он подумал, что еще не представляет размер богатства). Да, именно так, ведь им до тошноты надоело проживать в этих социальных квартирах, где соседями немцев часто являются турки и прочие иностранцы… Потом они купят… Дальше его фантазия не простиралась, и Вольф решил, что они купят еще много нужных им вещей.

Из кухни вернулась Моника. Она принесла незатейливый ужин. Готовить Моника не умела, и ужин состоял из разогретых полуфабрикатов. Привычный ко всему, Вольф с аппетитом уплетал и их. Настроение у него после только что разыгравшейся фантазии было приподнятым. Он отпускал сальные шутки, поглядывая при этом на Монику блестящими глазами. Она, не смущаясь, отвечала ему тем же. Они не рассматривали подобный способ общения как некую грубость. Это был их язык, их образ мышления, их жизнь.

В ту ночь они