Великолепная пятерка - Сергей Гайдуков

Таким образом Морозова избавилась от Карабаса. Монгол сам отошел в дальний конец коридора и изобразил, будто пытается решить какие-то серьезные проблемы посредством мобильного телефона.

Дровосек, позевывая, рассказывал анекдот, но вдруг запнулся, обнаружив, что его слушает лишь Морозова, скрестив руки на груди и понимающе покачивая головой. Морозова уже слышала этот анекдот.

— Чего? — настороженно спросил Дровосек, и Морозова удивилась этой настороженной оборонительной реакции. Когда она взяла Дровосека под руку, тот дернулся, будто бы ожидал удара. Морозова призадумалась — не переборщила ли она с укрощением этого резвого коника? Быть может, за наглой мордой и накачанными мышцами таилась тонкая ранимая душа? Морозова на всякий случай еще раз взглянула снизу вверх на Дровосека и решила, что все-таки никто там не прячется. Просто у Дровосека выработался условный рефлекс на Морозову.

— Без обид? — сказана она для начала.

— Ха, — откликнулся Дровосек. — Это в смысле того, что было? Или на будущее?

— В смысле того, что сейчас скажу.

— Опять какую-нибудь гадость, — скривился Дровосек. — Тебе делать, что ли, нечего? Вон на Монголе отрывайся или на Карабасе...

— Я на Кирсане буду отрываться, — пообещала Морозова. — Как только он из больницы выпишется. Честное слово, отрываться на молодом красивом мальчике куда интереснее, чем на таком мордовороте, у которого было две жены и шесть курсов лечения от триппера.

— Хорошая у тебя память на личные дела, — оценил Дровосек. — Так что ты хотела сказать? Только без наездов, потому что терпение у меня не резиновое...

— Это не наезд, — Морозова вела его под руку как большого неразумного ребенка. У окна, выходившего во внутренний дворик, она остановилась. — Это вопрос. В чем для нас ценность господина Романова?

— Не надо так прикалываться, — обиделся Дровосек. — Я же не дебил все-таки, я же понимаю...

— Ну, — поощряюще пихнула его локтем Морозова. — Давай-давай...

— Ну... Потому что он переводил бабки за границу. Знает всякие там номера счетов во всяких банках, знает, кто куда чего перевел...

— Правильно, — Морозова хлопнула его по плечу, и ладонь заныла. — Все ты говоришь правильно... Ты ведь понимаешь, что гоняемся мы не персонально за Романовым, а за источником информации?

— Ну...

— И премию дадут не за поимку человека по имени Романов, а за информацию, которой можно будет шарахнуть по башке «Рослав», — это понятно?

— Ну, ё...

— Слова на букву "ё" буду говорить я! — Морозова с силой дернула Дровосека за рукав, тот удивленно посмотрел на нее и едва не зажмурился от режущего взгляда. — Если ты все понимаешь, почему ты вчера выпустил этого клопа?!

— Какого клопа?

— Ты сам сказал: Бурмистров — клоп, работал вместе с Романовым...

— Ну...

— Раз он работал с Романовым, — Морозова посмотрела в окно, как бы прикидывая, удастся ли ей скинуть отсюда прямо в зимний сад этого великовозрастного и великорослого придурка, — то он обладает такой же информацией. Раз он работал в том же отделе, что и Романов, он делал то же самое. Мы могли не гоняться за Романовым, а просто сесть в кружок вокруг Бурмистрова и послушать, что он скажет. И сегодня ты бы уже пропивал свою премию. Но ты этого не сделал, ты его отпустил. После вчерашней заварухи черта лысого ты больше сможешь вот так вытащить Бурмистрова на стрелку. Большое тебе спасибо, и пошел с моих глаз!

Она резко крутанулась и услышала произнесенное ей в спину:

— Да ты меня уже задолбала...

— Стараюсь.

— Ты думаешь, что ты умнее всех...

— Мне положено по штату.

— А мне положено дать тебе сдачи за то, что ты себе позволила тогда...

— Рискни здоровьем, — сказала Морозова, по-прежнему стоя к Дровосеку спиной.

— Хватит делать из меня придурка!

— Придурка из себя делаешь ты сам... В частности, сейчас.

Звук, раздавшийся у Морозовой за спиной, заставил ее вздрогнуть и резко обернуться. Монгол так же стремительно среагировал, но остановился на полпути, сокрушенно вздохнул и покачал головой...

— Больно? — сочувственно спросила Морозова, глядя на изрезанный стеклом кулак Дровосека. Кровь забрызгала подоконник, рамы и самого Дровосека, который все еще стоял в боксерской позе и покачивал левым кулаком, стряхивая на ковровую дорожку алые капли.

— Больно — когда с тобой так обращаются, — сказал Дровосек. — Это даже больнее, чем... — Он задумчиво посмотрел на свою руку. — Намного больнее...

— Я не буду извиняться, — ответила ему Морозова. — Я не буду разрывать свое нижнее белье, чтобы перевязать тебе руку. Я скажу тебе только одно. Когда я была в квартире Романовых, я там сделала «закладку». Ее нужно слушать, радиус действия — пятьсот метров. Поезжай к «Славянке», сядь там в какое-нибудь укромное место и слушай. Твою боль можно вылечить только так — если ты понимаешь меня...

— Он понимает? — спросил Монгол пять минут спустя, когда они с Морозовой шагали по коридору, чтобы навестить Карабаса и узнать о результатах его деятельности.

— Не знаю, — ответила Морозова. — В последнее время он производит на меня какое-то странное впечатление...

— У тебя тоже есть свои странности.

— Например?

— Когда мы были у Шефа, ты и словом не обмолвилась насчет «Славянки».

— Как это? — Морозова остановилась и недоуменно посмотрела на Монгола.

— Ты не сказала, что нас подставили. Кто-то навел их Службу безопасности, кто-то сказал им, что мы будем в квартире Романовых.

— А я должна была это сказать?

— Разве это не проблема?

— Это проблема. Но когда я вспоминаю, что о наших планах насчет «Славянки» знали ты, я, Дровосек, Кара-бас...

— И Шеф, — добавил Монгол.

— ...и больше никого. В таком случае наша проблема становится очень деликатной, и ее не решить, если кричать о ней на каждом углу.

— Дровосек показался тебе странным в последнее время...

— Но именно он вытащил тебя из «Славянки».

— И отпустил Бурмистрова, хотя мог получить от него ценную информацию...

— Он просто недотепа.

— Или он хорошо прикидывается недотепой.

— От Бурмистрова он мог и не добиться того, что нам нужно. Бурмистров и Романов — это две разные ситуации, Романов пошел против «Рослава», он морально уже готов к тому, чтобы применить против «Рослава» любое оружие, в том числе свои знания о нелегальных финансовых операциях. А Бурмистров все еще работает на «Рослав», он все еще внутри той системы... Пытать его, что ли, если он не захочет разговаривать?

— Получается, что ты зря устроила Дровосеку выволочку.

— Дровосеку — выволочку — зря? Не смеши меня, Монгол. Это все только ему на пользу.

— Ты считаешь, что умеешь обращаться с людьми?

— Мне платят не за это.

— А за что?

— За то, что я добиваюсь нужного результата. И еще за то, что я — именно тот человек, с которого потом снимут семь шкур, если дело не выгорит. Не с Дровосека же спрашивать, ей-богу...

— Действительно, — согласился Монгол.

Челюсть: охотник на тропе

Начальник СБ выскользнул из зала заседаний вслед за Сучуговым и шепнул:

— Я думал, будет хуже...

— Я тоже так думал, — признался Челюсть.

— О чем с тобой генерал шептался?

«О том, что, если я схвачу за руку кого-то из вице-президентов, быть мне на твоем месте, дурень».

— Просил показать видеоматериалы по Романову. И тот фильм...

— А-а-а, — удовлетворенно протянул начальник СБ. — Значит, ему идея понравилась.

«Ты не представляешь, насколько она ему понравилась».

— Ну, ты тогда прямо сегодня передай генералу эти материалы. Чтобы он не ждал... — И начальник, копируя жест генерала, похлопал Сучугова по плечу: — В целом — молодец, хорошо отбомбился!

Это Челюсть и сам прекрасно знал. У него был еще резерв — тот самый телефонный звонок с приглашением Романову зайти в СБ. Челюсть мог бы представить это как свидетельство своей блестящей интуиции или же как проявление непреходящей бдительности по отношению к Романову. И все же на совещании он не стал упоминать про звонок, потому что и без того все сложилось не худшим образом, а упоминание интуиции или непреходящей бдительности могло вызвать ехидные вопросы: «Что же это у вас интуиции хватило только на телефонный звонок, а чтобы просчитать побег Романова — не хватило?»

На самом деле тот звонок заставил Челюсть поверить в существование неких высших — выше генерала Стрыгина — сил, которые покровительствуют «Рославу». Не позвони он тогда Дарчиеву и не вызови Романова к себе — беглеца хватились бы в лучшем случае вечером, когда Романов успел бы подобрать жену и вместе со всей семьей двинул... Туда, куда собирался.

Но так не вышло, потому что в пятницу, двенадцатого октября, Челюсть еще раз прослушал кассету с записью своего доверительного разговора с Романовым. Он тогда предложил Романову по-дружески заглядывать в СБ и делиться информацией о внутренней жизни отдела. Прошло почти полгода, но Романов так ни разу и не зашел. Может, сказывались интеллигентские предрассудки насчет «стукачества», а может, парень просто не понял, что он может получить, если станет сотрудничать с СБ. Тогда разговор зашел о Дарчиеве, и Романов довольно эмоционально стал доказывать, что Владимир Ашотович ведет себя абсолютно нормально, не вызывает никаких подозрений... «Интересно, — подумал Челюсть. — А если бы Романов знал про Дарчиева все, что знаю я? Про Васю Задорожного, например. Как бы он относился к своему непосредственному начальнику? А главное, наведывался бы Романов в СБ, если бы знал наверняка: в случае компрометации и увольнения Дарчиева его место стопроцентно займет он, Романов Б. И.?» Челюсть подумал и решил, что тогда Романов был бы более разговорчив. И еще Челюсть подумал: «Может, это моя ошибка? Может, мне стоило тогда, в мае, четче расставить акценты? Назвать вещи своими именами? Может, парень плохо читает между строк? Значит, нужно ему помочь с чтением...»