Я тебя у него украду - Лиза Бетт

– Все обошлось, откачали, – попытался успокоить. – Я в тот день перед тем, как отключиться, подумал: если есть смысл в моей жизни, выживу, если нет…Так тому и быть. Выжил.

Не скрывая слез, всхлипнула и крепче сжала полы пледа на груди, а потом шагнула к машине и забралась назад, на разложенные сиденья. Хотелось предаться эмоциям, но не привыкла плакать, когда кто-то рядом. Сжалась в комочек и зажмурилась, слезы покатились по щекам, нос заложило, выдохнула через рот и услышала, как дверь открылась. Паша забрался на заднее сиденье. От него пахло сигаретами и тонким ароматом геля для душа, чисто мужским с нотками свежести и моря. И мне казалось, я навсегда запомню этот запах.

– Иди сюда, – опустил руку на мое плечо и сжал, слегка покачивая, а я ощутив дикую необходимость в его поддержке перебралась на его колени и устроилась в кольце его рук. Слезы не высыхали, они лишь заставляли снова и снова вздрагивать, но Суворов терпеливо укачивал меня на своих коленях, поглаживая плечо, скрытое пледом. – Никогда не думал, что ты так расстроишься, узнав, что я выжил…

Пошутил, и я фыркнула и шутя шлепнула его по груди.

– Дурак.

Пашка негромко рассмеялся и сжал меня чуть сильнее, но лишь на секунду, а потом замер, продолжая молча поглаживать мое плечо. В его руках мне стало жарко, и я поерзала, раскрывая полы пледа. Слезы уже высохли и мне полегчало, и, признаться по правде, больше не было повода сидеть на его коленях, даже если хочется.

Медленно легкий ступор завладел моим телом, и я не знала, что сделать, чтобы поступить правильно: остаться на месте, нежиться в его руках пока есть возможность, или поступить как порядочная девушка и поскорее перебраться на сиденье рядом, ведь будь я на месте Пашкиной невесты, мне не понравилось бы что он утешал какую-то там бабу.

Ощутила горячее дыхание на своем виске и подняла голову, натыкаясь на задумчивый взгляд Суворова. Он напоминал черный мёд, беспроглядную бездну, черный омут, в котором так хотелось утонуть, и я облизала пересохшие губы, под дикий бой сердца, кричавший, что все заходит слишком далеко. Суворов склонился ко мне завороженный этой аурой, что возникла между нами и замер в миллиметре от моих губ так же тяжело и учащенно дыша.

– Паш… – выдохнула, чувствуя, как душу медленно разрывает на куски от этой неутоленной жажды и сердце тяжелеет, и отстранилась, неверными руками натягивая на себя плед. Перебралась на сиденье рядом и вытянув ноги в сторону багажника отвернулась от Суворова, чувствуя дикую прожигающую ядом тоску.

Нельзя заступать за черту. Это неправильно.

***

Журавлёва затихла, ее дыхание выровнялось и она, кажется, уснула. А я дернул ручку и вышел из машины, стараясь не хлопать дверью. Температура упала ниже двадцатки, по ощущением градусов восемнадцать, теплая ночь, но все равно прохладная по сравнению с вечером накануне. Но холодно не было.

Внутри тела будто разгорался пожар, который не удается унять. Он сжигает вены, плавит кожу, обугливает сердце. Журавлёва родила от меня дочь. Если бы два года назад мне сказали, что так будет я бы рассмеялся, но сейчас остается только поражаться как на самом деле материальны мысли.

Мечтал получить ее, сделать своей, мечтал, чтобы была от меня беременна. И все это получилось, правда я об этом узнал только сегодня. И складывается ощущение, что праздник жизни продолжается, а я все еще стою в дверях банкетного зала и наблюдаю за ним издалека. Все пропустил.

Первые месяцы в Афгане не жил, просто существовал. Думал о ней постоянно как одержимый. С ума сходил. А потом устал от этого, мысли о прошлом добивали, резали без ножа, и я понял, что просто сойду с ума, если не прекращу вспоминать Журавлёву.

А потом тот обстрел и ранение. И я дал себе слово больше не жить прошлым забыть о ней. Забыл. Алёнку как раз прислали на заставу. И первое время я не подходил к ней, просто боялся, что снова буду думать о другой. Как было с предыдущими девушками. Вроде бы разные тела, лица, улыбки, а я закрывал глаза и представлял одну и ту же, ту, что мне никогда не принадлежала.

Но с Алёнкой было иначе. Может данное обещание сработало, но я впервые не думал об Ире, когда проводил с ней время. Понял, что наверно забыл. Вылечился от это больной любви, пережил ее.

А потом эта телеграмма, поездка домой и… она.

Кажется, и не изменилась совсем, осталась той же что помнил, но…

Обернулся на машину и прислушался. По-прежнему тихо, темно, ни шороха.

Не мог вернуться туда, просто не мог находиться рядом с ней и опять не иметь возможности коснуться.

Но в этот раз я сам сделала выбор, решил жениться на Алёне, хотя не испытывал к ней и доли того сумасшествия, что накрывало год назад. С Алёной все шло спокойно, правильно, так как и должно быть, и даже примитивно. О том чтобы поиграть с ремнями не было и речи. Она из тех, на ком женятся. Она не создана для того, чтобы заставить тебя страдать от желания высечь ее, от желания обладать, чтобы захлебывалась твоим именем, когда ты будешь глубоко внутри. Она создана для спокойных вечеров, для того чтобы с родителями знакомить, для того чтобы стать матерью ваших идеальных детей. А Журавлёва другая.

Она проникает в мысли, в сердце, крутит мужиками, себе на потеху, взять хотя бы Иваныча. Жалкий тип, хотя и таскается за ней как щенок, хотя, казалось бы, возраст солидный. А она держит на расстоянии, но наверняка дает иногда, чтобы придержать, чтобы не убегал, продолжал ковром стелиться у ее ног. И пользуется. Даже страшно подумать, что раньше и я таким был. Смаковал каждую секунду, проведенную в ее постели, готов был жить ради этих моментов, душу продать, только бы она отдала мне свою. Не любовь, а помешательство, болезнь, мания. Обладать ей, быть рядом, подчинять. Чтобы не только себя чувствовать таким ослом, но и ее волю и разум сводить с ума, чтобы хотела меня так же, как я ее, до дрожи, до учащенного пульса, до зуда в кончиках пальцев.

Шагнул к машине и уперся рукой в капот, пытаясь унять пульс. Ледяной металл холодил ладонь, а тело по-прежнему горело, какого хрена снова завелся?

Дома Алёна такая правильная и порядочная, спокойная и покладистая. А здесь Журавлёва, которую хочется вжать в спинку сиденья, стиснуть тонкую шею и выпить весь кислород с ее губ, чтобы хватала ртом воздух, когда буду вбиваться, таранить, иметь, клеймить. Чертово сердце.

Хлопнул по карману, нашарил пачку, оказалась пуста.

Тело горело,