Падение - Соман Чайнани

вот дальше случилось что-то непонятное. Все мы видели разное. Адела, Эстрелла и я увидели Рафаля. Мои сыновья – Пэна. Мариалена – Райана.

– Ясновидящие не расходятся в своих предсказаниях без уважительной причины, – сказала Адела. – Что еще более странно, мы даже предвидели, как явились на Совет и озвучили наши противоречащие друг другу предсказания. Это значит, что наши расхождения – это часть истории. Следуя нашим предсказаниям, ручаясь за наши отдельные видения, мы все сыграем свою роль в появлении Единственного. Кем бы этот Единственный ни оказался.

– Только вот Мариалена с нами не согласилась, – проворчал Матиас. – Она считала, что только она увидела все правильно, а мы – нет. Так что она не просто назвала Совету имя Райана: она назвала его в ответ на вопрос короля и постарела на десять лет, заставив их думать, что это единственная истина. Хотя каждый из нас увидел свою правду и имя Единственного до сих пор не определено.

– Такая она, Мариалена. Эгоистка, как всегда, – добавил Лука. – Думает, что она лучше нас. Уже во второй раз мы попали в тюрьму, а она осталась на свободе.

Матиас кивнул:

– Она пустила все под откос. Теперь Совет считает, что она сказала правду, а все остальные солгали… Директор правильно поступил, выбрав ее в Школу Зла.

– Если ход событий нарушен, кто теперь станет Единственным? – спросил Гефест. – Кого вы видите?

– Мы не можем отвечать на вопросы, – напомнила Адела. – Но твой вопрос неверен. Дело не в том, кого мы видим, а в том что.

– Школа парализована, – сказал Матиас.

– Замерла в хаосе, – добавил Лука.

– Единственный не вознесется… вместо этого школа падет, – сказал Янник.

Гефест и Капитан переглянулись.

– Назвав имя, Мариалена попыталась найти краткий путь к будущему. Будущему, где всех ждут мир и равновесие, – сказала Адела. – Но это будущее основывалось на противостоянии троих. Вот почему в наших видениях появлялись три Директора школы. Трое, имевшие равные шансы стать Единственным. Но теперь надежды на мир и баланс больше нет. На этот раз мы все видим одно и то же. Райан нападет на своего брата, бросив на него всю мощь Бескрайних лесов, и это приведет к падению.

В камере повисло мрачное молчание.

Но потом юный Лука уставился на что-то:

– Если только…

Его семья вслед за ним посмотрела на связку ключей в руках Капитана Пиратов.

Они изменились в лицах, словно испытали коллективное прозрение.

– Если только… – повторила Адела.

Гефест выпрямился:

– Если только… что?

– Если только три Директора школы не продолжат бороться, – послышался голос заключенного из соседней камеры.

Заключенного, который все это время их слушал.

– А это значит, что третьего нужно освободить, – весело добавил Питер Пэн.

– У тебя же есть магия Директора школы, нет? Вот сам себя и освободи! – крикнул ему Капитан Пиратов.

– Она перестала действовать! Едва эта ведьма назвала имя Райана! – запротестовал Пэн. – Ты слышал, что сказали провидцы. Освободи меня, или школа падет!

– Освобожу, только если ты поцелуешь меня прямо в зад! – закричал Капитан Пиратов.

Пэн умолк.

– Школа не может пасть, Капитан, – испуганно сказал Гефест. – Думаешь, я не хочу, чтобы Пэн остался под замком? Но еще я хочу, чтобы школа стала такой, как раньше. Уравновешенной. Мирной. Такой, как нам всем рассказывали в детстве. Такой, какой ее знают все, отсюда и до самых Дюн Паши. И если для того, чтобы сделать школу такой, как раньше, нужно дать Пэну пойти войной на Директоров, значит, оно того стоит.

Капитан Пиратов громко расхохотался:

– Директор Блэкпула, наставник пиратов, учитель всех Крюков из Нетландии… должен освободить Питера Пэна? Да иди ты!..

А потом он увидел Садеров.

Пять пар каре-зеленых глаз, так пронзительно смотревших на него, словно Пэн действительно говорил правду.

– Ой, да ладно вам, – махнул рукой Капитан Пиратов. – Падение школы. Это же никак не повлияет на меня, верно? Я буду самым страшным пиратом в мире, бороздить Свирепое моря…

– Ты умрешь, – сказал Лука.

Капитан Пиратов фыркнул:

– Очень смешно.

Взгляд Луки стал еще суровее.

Как и остальных ясновидящих.

Капитан прокашлялся.

– Вы серьезно?

Ответа не последовало.

Он переступил с ноги на ногу.

– А-а, разрази меня гром, – прорычал Капитан и швырнул ключи Гефесту. – Освободи этого проклятого грязного чертенка.

2

Мидаса ждало впереди много плохого.

Такова была цена за съеденную икру золотых рыбок – а съел он ее немало. Но, сказать по правде, он так обрадовался, когда смог обращать вещи в золото, что забыл, что за это вообще придется платить. Но время расплаты все же пришло.

Потому что разгневанная фея – это очень, очень плохо.

А двадцать разгневанных фей?

Их оказалось достаточно, чтобы он пожалел, что вообще ел эту икру.

Рой фей Питера утащил его в Синий лес, связал руки бечевкой и скинул с приличной высоты в Голубую речку; его тело ударилось животом о яркую поверхность воды. Боль пронзила его, но он сумел вынырнуть, хватая ртом воздух. Впрочем, феи были уже рядом, снова и снова погружая его под воду и крича что-то нечленораздельное – наверное, на фейском наречии это означало: «Где Рафаль?»

Он хотел им сказать, что Рафаль – это Фала, а Фала – это Рафаль, но чем это поможет? Он лишь признается тем самым, что он, избранный лидер Гвардии Питера, сговорился с Директором школы, которого Пэн хочет убить. Пэн сказал, что перерезает горло Потерянным мальчишкам, которые подвели его. Что же он тогда делает с предателями?

Но у Мидаса была и еще одна причина молчать.

Что-то было в Рафале… такое.

Что-то, что притягивало его к юному Директору школы, из-за чего ему хотелось всеми силами помочь ему вернуться и снова править школой. Не просто для того, чтобы к Рафалю вернулись прежние силы и он отправил Мидаса домой. Что-то другое. Ужас и одновременно ожидание чего-то захватывающего…

Его голова снова погрузилась под воду, он захлебывался, в ушах стучало и звенело. Визг фей разносился эхом, они требовали признания.

Его мысли замедлились, словно мозг постепенно заливало водой…

В сказках, которые он читал в Гавальдоне, феи были маленькими и изящными, в длинных платьях. Они прятали в твоих волосах цветы, шептали на ухо тайны и плясали в фонтанах, когда шел дождь. Добрые малышки, которых целовали в носики, потому что они состояли из чистой любви. Феи Питера были совсем другими. Они носили облегающие корсажи, мазали губы яркой помадой, пользовались отвратительными духами, были злыми, мстительными и, похоже, только радовались возможности убить мальчика в отместку за все те поцелуи, что им не достались.