Кропоткин - Вячеслав Маркин

Наконец жандармы решили, что беглец, видимо, исчез из Петербурга. Его начали искать за границей, но почему-то не на севере, а на юге. Для этого в пограничные области Германии и в Швейцарию был командирован жандармский подполковник Смельский. К счастью, он вернулся с еще более невероятным предположением о том, что Кропоткин отправился в Америку, в Филадельфию — на Всемирный съезд социалистов.

В Петербурге решено было привлечь к суду смотрителя Николаевского военного госпиталя полковника Стефановича. На него, как на главного виновника побега, было указано в очередном докладе царю в начале сентября. Стефанович был арестован и предан военному суду вместе с двумя рядовыми и надзирателем. Проведя полгода в заключении, он умер. Но дело о побеге мятежного князя не было закрыто. В январе 1879 года жандармы получили сообщение о том, что Кропоткин якобы намерен «тайным образом» проникнуть в Россию. В пограничные пункты были разосланы приказы о задержании государственного преступника Петра Кропоткина. А еще через два года без всяких доказательств ему приписали организацию закончившегося убийством покушения народовольцев на Александра II.

Процесс над созданным «чайковцами» разветвленным обществом пропаганды состоялся в конце 1877 года и вошел в историю как «процесс 193-х». На суде не раз упоминалось имя бежавшего из заключения князя, который был однозначно признан организатором и главарем антиправительственного движения. Это обвинение только подтвердилось, когда через несколько лет Кропоткина обнаружили в Европе как активного деятеля бакунинского крыла Интернационала.

Глава вторая ЭМИГРАЦИЯ

Мои симпатии влекли меня к тому, чтобы связать свою судьбу с рабочими массами… углубить и расширить идеал и принципы, которые послужат основой будущей социальной революции.

Из Бергена в Эдинбург

Я увидел на корме британский флаг, под которым нашло убежище столько изгнанников. И я от души приветствовал этот флаг…

Без помех он проехал через Финляндию, Швецию и прибыл в Христианию (ныне Осло), раскинувшуюся на берегу живописного фьорда, несомненно, сотворенного ледниками. О беглеце сообщили во все портовые города, и названа была его главная примета — пышная русая борода. То, что Кропоткин ее сбрил, позволило ему остаться неузнанным, причем жандармы, похоже, даже не догадывались о такой возможности.

Пять лет минуло с того времени, когда он прошел по финским болотам пешком вдоль строившейся железной дороги в поисках следов ледника и нашел их. Фундаментальный труд, содержащий теорию последнего оледенения Земли, над которым он продолжал работать в Петропавловской крепости, был завершен. Друзья рассказали ему, что Александр вместе с Иваном Поляковым отредактировал рукопись и подготовил ее к печати. Когда состоялся побег, ее уже начали набирать в типографии Стасюлевича.

Совместимо ли его теперешнее положение с научной работой? Время покажет. Пока же он думает не о продолжении занятий наукой, а о том, как быстрее возвратиться в Россию, где ему конечно же придется жить в подполье, и уж вряд ли у него будет возможность появиться в Географическом обществе…

Несколько дней, проведенных в Христиании, были посвящены знакомству с жизнью норвежской столицы. Тогда самостоятельной, независимой Норвегии еще не существовало. Была уния со Швецией: общий король, общее правительство, но имелся свой парламент (стортинг). Положение Христиании по отношению к Стокгольму чем-то напомнило Иркутск, где некоторая самостоятельность сохранялась благодаря значительной его удаленности от столичного Петербурга. Кропоткина особенно интересовала работа в стортинге фракции Крестьянской партии. Ведь норвежские крестьяне никогда, со времен викингов, не знали крепостного права. Они боролись за свои права с полным сознанием своего достоинства, не испытав, как русские крестьяне, унижения рабством. Их интересы отстаивала в стортинге особая партия, издававшая свою газету. Не то что в России, где «чайковцы» жестоко поплатились за одну лишь попытку объяснить людям физического труда их элементарные права.

Из Христиании Кропоткин переехал на берег Атлантического океана, в Берген, один из старинных городов средневекового Ганзейского торгового союза, в структуре которого Кропоткин находил черты милой сердцу анархиста самоорганизации, независимости от государственной власти. Там он простился с Марком Натансоном, который сопровождал его вместе с Софьей Лавровой. С Марком они многое обсудили, пересекая Финляндию, Швецию и Норвегию. Умелый, волевой организатор, он станет одним из основателей общества «Земля и воля», а потом, проведя лет пятнадцать в сибирской ссылке, вступит в партию социалистов-революционеров (эсеров); в 1917 году, как «левый эсер», он сотрудничал с большевиками, но через два года умер в Швейцарии, там же, где и Бакунин, — в Берне.

О том, что Софья Лаврова (урожденная Чайковская), сестра жены брата Саши, сопровождала его вплоть до прибытия в Англию, Петр Алексеевич в своих мемуарах умалчивает — то ли не желая выдавать тайн побега царской охранке, то ли боясь скомпрометировать Софью Себастьяновну, которая формально оставалась замужем, хотя с мужем давно рассталась. Лаврова сразу же вернулась в Россию, где несколько лет жила на нелегальном положении, под чужой фамилией, то в Царицыне, то в Саратовской губернии, то в Николаеве. В начале 1878 года она присутствовала на съезде «Земли и воли» в Петербурге, а в начале следующего года была арестована и после нескольких месяцев заключения в Петропавловской крепости выслана в город Уржум Вятской губернии. По окончании ссылки она уехала в Париж, сдала там экзамен на акушерку, жила в рабочих кварталах города. Умерла в 1916 году в Петербурге. Их отношения с Петром оставались дружескими: они переписывались, встречались, но уже никогда не были так близки, как в год его побега, в 1876-м.

Используя свое пребывание в Бергене, Кропоткин поднялся на скалы, нависшие над фиордом, исследовал слагающие их породы, преобразованные под воздействием температуры и давления, и описал их в заметке, которую решил как-нибудь позже опубликовать (она появится через шесть лет в английском журнале «Nature»). На палубе парохода он разговорился с одним норвежским профессором из Христиании. Собеседники хорошо понимали друг друга — оказалось, что Кропоткин, готовясь к поездке в Швецию, в общих чертах освоил не шведский, а именно норвежский язык. Эти родственные языки, в самом деле, очень сходны, и Петр Алексеевич уподобился жюльверновскому Паганелю, выучившему португальский вместо испанского… Норвежец дал Кропоткину газету с отчетом о только что возвратившейся из Северной Атлантики экспедиции профессора Мона, исследовавшей глубоководную часть океана. Сразу возникла мысль предложить английское изложение статьи известному английскому научно-популярному журналу «Nature», с которым Кропоткин предполагал наладить сотрудничество.

Еще в 1871 году в этом журнале была напечатана его небольшая заметка о полярных сияниях на Байкале, подписанная инициалами «Р. К.». Он надеялся, что по этой заметке его вспомнят и он сможет продолжить работу, подписываясь другими инициалами «A. L.». Ведь теперь у него был паспорт Александра Левашова. Отдав свой паспорт беглецу Кропоткину, Левашов, как и Сергей Кравчинский, уехал на помощь повстанцам Сербии, поднявшимся против турецкого угнетения. Потом он дважды попадал в камеру Петропавловской крепости, где и умер в 1902 году.

Итак, один, с чужим паспортом, гладко выбритый, в цилиндре, вышел Кропоткин на берег в Гулле. Опасаясь, что и в этот порт проникли царские сыщики, он сразу же выехал в Эдинбург, шотландскую столицу, где снял небольшую комнату на окраине города. Первую написанную по-английски заметку о путешествиях русского географа H. М. Пржевальского в Центральной Азии Кропоткин послал сразу в газету «Times» и в журнал «Nature» («Природа»).

Сотрудник «Природы»

Мне отвели в редакции стол, на котором сложили груду научных журналов на всяких языках…

В газете статья появилась немедленно, журнал тоже принял заметку к публикации. Кропоткин решил, что сможет таким путем что-то зарабатывать, но для этого лучше поселиться в Лондоне, поближе к редакциям. Несмотря на риск быть опознанным, он переехал в английскую столицу и пришел в редакцию «Nature». Секретарю редакции Джону Скотт-Келти[62] он представился русским географом Левашовым. Тот принял бывшего сотрудника Русского географического общества очень тепло и предложил работу: просматривать все получаемые редакцией журналы и на выбор реферировать статьи по географии.