КРИМИНАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ ХРИСТИАНСТВА - КАРЛХАЙНЦ ДЕШНЕР

Тертуллиан дул в ту же дуду. Хотя он, двуличный, как признается христианами, мог выступать и за терпимость, позволить молиться Юпитеру и у алтаря фидеизма, мог протестовать против того, что «кого-то лишат свободы религии и ему предложат свободный выбор своих божеств». Но он же издевается что общего имеют философ и христианин, ученик Греции и неба, исказитель истины и ее обновитель, вор и страж истины? Так он всеобъемлюще, жестко отвергает философию, сам же ею живя, более того - выносит смертный приговор греческой культуре в целом У нее нет ничего общего с христианством, но, может быть, лестью, глупостью, демонизмом она иногда приближается к истине, будь это случайность или воровство.

Но как олицетворение греха, как вершина семи особо тяжких преступлений, которые Тертуллиан вменяет язычеству в целом, ему представляется культ богов - в существенном же не больше, но и не меньше как, чаще всего, персонифицированные и одновременно обожествленные силы природы или сексуальной потенции. Однако, как едва ли какой другой ранний христианин, Тертуллиан борется почти систематически именно с этим культом. Он удовлетворенно отмечает небольшое уважение язычников к своим собственным идолам, собственным религиозным обрядам. Он берет на мушку безжизненность богов, недостойность их мифов, он высмеивает, делает смешными, он возмущается тем, что христианин не может никуда пойти, не натолкнувшись на богов. Он запрещает христианам всякую деятельность, которая может иметь отношение и к «служению идолам», изготовление изображений богов и продажу их, так же как профессии, которые служат язычникам, включая военную службу.

Но даже друг греческой философии, Климент Александрийский, на рубеже III столетия поносит в своем «Увещевании язычникам» все «высокочтимые мифы», «безбожные святилища», «а также никому не нужные места былых оракульских предсказаний, скорее безумств», все «воистину бессмысленные софистские школы для неверующих людей и игорные дома, полные законченного помешательства». Что же касается «безбожных мистерий», то Климент хочет в них «раскрыть тайное надувательство», «их священное безумие». И эти «оргии» тоже «полны обмана», «совершенно бесчеловечны», «семена «беды и порчи», безбожные культы, которые, очевидно, действуют лишь «на самых дурных варваров из фракийцев, на самые глупые головы среди фригийцев, на суеверных среди греков».

Все, что действительно прекрасно, полно смысла, освящение звезд, солнца, которому особенно молились персы, освящение Земли, ее растений, плодов, воды, которую прежде всего чтили у египтян (долгое время - лишь воду Нила), не меньше, чем эротику и сексуальность, отпугивает этого отца церкви, как уже перед ним Аристида (стр.165 и след.), а после него, например, Фирмика Матерна или учителя церкви Афанасия в его «Oratio contra gentes»1, где этот епископ не только проклинает обожествление изображений людей, зверей, но также звезд и стихии, причем причина всей языческой набожности видится не в чем другом, как в сексуальных извращениях, в аморальности.

Античные христиане по большей части имели мало представления о захватывающем, язычеством торжественно отмечаемом круговороте растительного мира, его природномифологическом, восходящему к древнейшей символике плодородия истолковании, о соучастии в теллурическом, космическом действе, о глубоко благом отзвуке, который вызывали в каждом человеке красота и полнота бытия «Все, что касается этих богов, - пишет Плутарх о египетской религии, - поставлено в связь плугом, посевами и сбором плодов поля». Они были, как многие другие, символическими фигурами становления и исчезновения.

1 «Речь против язычников» (лат)

Но и Климент Александрийский не признает в формах почитания Солнца, луны и звезд, земли с ее плодородностью, ее радостями ничего кроме «высшей точки глупости», «отрицания Бога и суеверии», «двусмысленного и опасного отхода от истины, который низводит человека с неба и бросает в пропасть». «Горе такому безбожию» - восклицает Климент «Почему вы оставили небо и почитали землю? Вы (так как я хочу это повторить еще рад) низвели благочестие на землю. Но я привык попирать землю ногами, а не молиться ей».

Здесь, где земля попрана, попрана ногами, прямо-таки слышится - еще отчетливее, чем у Аристида, - грозное эхо ветхозаветного «Подчинитесь». Здесь вносится нечто все более и более разрушительное, последствия которого едва ли можно переоценить. Здесь на место «естественного космоса» заступает «религиозный космос», радикальный религиозный антропоцентризм, чье многостороннее воздействие и «прогресс» переживут средневековое церковное воздействие и приведут, как образно писал. А Хилари Армстронг, к «а wholly mancentred technocratic paradise, which is beginning to look to more and more of us more and more like hell 1.

Однако протестантский теолог Альбрехт Петере еще в 1968 г многозначительно поет аллилуйю с выразительной ссылкой на упомянутый библейский наказ. «Причем человек в присутствии Бога одновременно освобождается от космических элементарных сил, от понуждения к сотворению кумира из наличного мира, причем перед лицом одного Бога один мир для него сливается в единстве, человек приобретает возможность для секуляризации, получает внутреннюю свободу, подчинить расколдованный мир и технически. Эта секуляризация в пространстве христианства превосходит все прежние проявления секуляризации во внутренней двигательной силе и затягивает в своем техническом покорении мира все культуры в свой водоворот».

1 «целиком антропоцентрическому технократическому раю, который есть начало все большего нашего влечения к аду» (англ)

2 «Увещевание» (греч)

Как и обожествление космоса, Климентом Александрийским проклята и сексуальность, тем более что она тесно связана с языческим культом, систематически поражаемым в «Protreptikos»2, «с вашими демонами и богами и полубогами, которых даже называют, словно говорят о полуослах (лошаках)». В своих домах, возмущается Климент, который отождествляет богов с дьяволом, язычники представляют «нечистые желания демонов в образах», посвящают» памятники бесстыдства богам», «маленькие фигуры панов и обнаженных девушек и пьяных сатиров и вздыбленные детородные орг ны» - «при добродетели вы станете зрителем, при злом начале соучастником» «О как очевидно бесстыдство».

Климент уже мог сказать так «каждый поступок язычника греховен», он мог каждому, «кто поклоняется идолам», приписать (что скоро, слово в слово, будет отмечаться бесчисленными христианскими монахами) «грязные волосы, покрытая дерьмом, разорванная одежда, они никогда ничего не слыхали о купании, их длинные ногти подобны когтям диких зверей», уже Климент мог обругать старые святилища «лишь гробы и темницы», он мог уже сказать об изображении бога египтян, что он зверь, которому годится пещера или куча навоза, так что едва ли можно удивляться, если христианство после своей победы набросилось на язычников до сих пор не слыханным образом.

Да и синод в Элвире уже к началу IV столетия принял длинный ряд антиязыческих предписаний - постановление против «культа идолов», языческой магии, языческих обычаев, против браков христианок с язычниками, с их священниками, - и определил за это высокие и высшие церковные наказания (За языческий культ - как за убийство в драке и разврат - отказ в причащении даже в articulo mortis1). Но несмотря на такие запреты, собор ограничил излишне резкие демонстрации благочестивости, поскольку канон 60 не признавал мучениками никого из тех, кто погиб при разрушении «идолов». В конце концов, христианство все еще не считалось разрешенной религией.

1 минута кончины (лат)

Но после переворота берется совсем другой тон. В конфликте с староверующими теперь начинается большой поворот, помеченный 311 г., когда император Галерий признал, пусть даже против своей воли, христианство (стр.176), и 313 г., с тех пор как император Константин эту религию все больше одаривает своей симпатией вместе с полнотой привилегий (стр. 197 и след. 203 и след.) Объединение с сильнейшей властью мира теперь не только изменяет тон христианских трактатов, но отчасти также их характер видения - заметно и почти мгновенно.

ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ХРИСТИАН В ЗЕРКАЛЕ ЦЕРКОВНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

Прежде всего язычникам теперь, вскоре после последних преследований христиан, как раз эти преследования будут ставить в укор и притом гигантски преувеличивать - до глубин XX-го столетия, во второй половине которого еще видят, что христианство уже с конца 1-го столетия «купается в своей собственной крови», болтают об «огромной толпе героических фигур», «которая, со лбами, помеченными мученической кровью, протянулась через все второе столетие» (Даниель - Ропс), при этом, в 1956 г, еще и прямодушно добавляют это были «не миллионы» (Циглер) Серьезные исследователи оценивают число христианских жертв по случаю, не бесспорно, в 3000, в 1500 человек - за все три столетия. Сколь проблематичной может стать эта цифра христиане убивали в Средние века и в Новое время евреев часто больше в одном единственном году, иногда за один единственный день.