Так поговорим же о любви - Николай Павлович Новоселов

упасть. Несла неведомая тяжесть вниз, как будто в море, для ускорения погружения взял камень и с камнем быстро ухожу на дно. И как в море, по мере погружения все дальше и дальше от поверхности воды уходит отражения света и с каждым метром погружения становится темней и темней –до полной темноты; так и погружение в пустоту страшит беззысходностью, никчменостью, жуткой и очень ясной реальностью духовной грязи и морального падения. В пустоте той нет света, нет объяснения, нет оправдания.

Наконец, прекратилось падение. Душа замерла –неужто? И с облегчением стремительно понеслась наверх, к свету; в голове мелькали сполохи цветов, вначале более темные, потом все светлее и светлее; оставив ненужный, тяжелый камень, ношу, на том предназначенном месте, где и должно. И я открыл проясневшие глаза и первые мои слова: « Спасибо вам, друзья!». И Сергеевна и Иванович с братом сидели вокруг кровати. Помогли мне подняться и я, по примеру блаженной, постарался окутать их светом, благословить. И почувствовал, что получилось. Двое суток сидели возле меня друзья мои, моля Бога, как умели, возвратить меня к жизни.

Пошла Сергеевна, пошла. И очень любила ходить, ощущать радость от одного того, что идет, передвигается –надо видеть и ощущать с какой радостью она принимала реалии жизни, с каким удовольствием ходила в парк специально покормить птиц кусочком сала и стояла не шелохнувшись держа на ладони этот кусочек, пока два, три снегиря «орудовали», больно опустив коготки в её ладонь. Если садился более тяжелый зяблик, ладонь под его тяжестью прогибалась, зяблик недовольно улетал с ладони, возмущенно стрекоча. Смеялась Сергеевна, смеялись и мы с ней на его возмущение. Подвесив этот кусочек на ветку, полюбовавшись как птицы его быстро уничтожают, шли домой. Радость обновленной жизни.

И после падения в пустоту стал видеть четче не только светлый свет человеков, но и ту пустоту без границ, которой нет объяснения, в которой люди живут блаженствуя, объяснить которую нет смысла. Не исправятся и даже не поймут. Темно-бардовый, до полной черноты свет человеков.

Две дороги, два пути. Путь добра и света. И путь непотребства. И осталось мне совсем немного, чтобы пойти по второй, оставляя в схронах памяти первый. Еще приезжали близняшки с родителями, радуясь за Сергеевну и я уезжал к ним в поселок, и была еще пока истинная радость, но все чаще и чаще «запирались» с Ивановичем у меня в комнате, сидели молча, не говоря ни слова –один только мысленно начнет предложение, другой уже закончил. Глянув друг на друга с симпатией, дальше продолжаем «говорить». И все реже и реже стали приезжать Николай Савельевич с семьей, все реже и я бывал у них. Они свою «роль» в моей жизни, как, может быть, и в жизни Сергеевны с Ивановичем, « отыграли» и отошли для меня в мысленное небытие. Для меня ничего не было важнее «бесед» с Ивановичем, мы проводили вместе сутками. « Разговаривали» обо всем на свете; о мироздании, поэзии, литературе. Приходила Сергеевна, посидит с нами немного, но ни на лицах, ни наши мысли «прочесть» не сможет –наши мысли только друг для друга –уходила обиженно и недоуменно. Пришла и «моя» Люба, пришла как будто мы не расставались на пять месяцев, а вышла ненадолго; пришла как хозяйка. Но не до тебя –и посидев немного, передернув возмущенно плечами, ушла. И не помню я при наших молчаливых беседах, был ли шум в общежитии нашем молодежном и шумном, кто заходил или выходил в комнату, ничего не помню. Ничего не было важней для нас наших бесед. Под его мысленную диктовку я писал его стихи, или под мою диктовку он писал изречения из Библии, старался научить меня писать стихи, но ничего у меня не получалось, как ни старался. Странно было видеть двух совершенно молчаливых мужиков, сидевших друг против друга, которые поднимали глаза посмотреть влюбленно в глаза друга, чтобы только убедиться в правильности « прочтения» течения мысли другого; но чаще мы не сводили с друг друга взора, ловя малейшие нюансы мысли, поправляя и дополняя мысль. Или сосредоточенно писать поочередно излагаемую другим мысль. Нам напоминали наши Сергеевны, что пора на работу, пора поесть –и мы слушались. И « любил» я «свою» Любу, пока что только в кочегарке, когда был на работе, более время для неё не избирая. И опять отвернулось от меня общество, но меня это так не волновало, как в первый раз, по приезду в поселок –всему свое время; да и были у меня Иванович с Сергеевной, и никого мне более не надо было, и ничего более не волновало. Из всех «бесед» , которые мне поведал Иванович, привожу одну:

« В древнее, далекое время, когда люди жили в чистоте, любви и свете, когда говорили с Богом, вот как мы сейчас с тобой, жили под ведением и руководством Бога; был единный язык, понимание, –возгордился народ от своих способностях и гордость –бичь людей, разгорелась до такой степени, что решили люди построить башню, чтобы глянуть в лицо Бога, Тому, Кто ими водительствовал, Кто их направлял. И даже бы если у непокорного неблагодарного народа и получилось бы, что Бог допустил до конца достроить башню, лицо Бога никак бы он увидеть не смог. Бога не видел никто никогда. Что для мелких насекомых –пчелы, муравья, комара –не существуем мы, они нас не знают и не видят,–так и для человека бесконечный свет, любовь, милосердие, вселенский разум, бесконечный единный Дух –Бог недосягаем, даже до полного лицезрения совершенно святым, как Христос и Пророки. И для муравья или другого какого насекомого –он не увидит человека что на уровне пояса, что на уровне лица –для букашки все едино. Но Господь возмутился людским непотребством, неблагодарностью за Его благодеяния, и разрушил башню и разбросал людей по всей планете, наделив их многими языками, чтобы понимали друг друга малое число людей и отнял у них Свое водительство, наделив единицы святых и пророков, чтобы они направляли человеков, чтобы совсем люди не падали в скотское состояние, чтобы говорить непокорным что хорошо, что плохо. Но много ли мы понимаем, даже говоря на одном языке и на одну и ту же волнующую нас тему, слышим ли друг друга? И чувство понимания Бог тоже отнял за никчменную нашу гордыню. Как и понимания чувства любви Божеской, оставив животное, даже ниже животного. И разбросав людей по планете, наделив их многими языками, отобрав элементарные понятия чистоты и света, Он также разбросал и человеческие «половины», предназначенные Им друг для друга,