Тролли в городе - Елена Хаецкая

– Кто? – Михля, как обычно, не улавливал последовательности в рассуждениях приятеля, и это его странным образом успокаивало. Всегда на душе становится тепло и уютно, когда обнаруживаешь вещи, неизменные от начала времен. Такие, как разведенный на привале костер, глоток воды в жаркий день или скачущую логику тролля.

– Ты понял! – восхитился тролль. – Они – «кто», а не «что». У них есть душа. У всякой хорошей обуви есть душа, а эти… – Он задохнулся от восторга и, чтобы прийти в себя, несколько раз быстро произнес: «Антигона, Антигона, Антигона!» Затем, когда все ритмы выровнялись, тролль продолжил: – Я заказал башмачки из чистого серебра. У ювелира. Очень дорого, но!.. – Он поднял палец. – Это абсолютно.

– Что абсолютно? – Михля смутился (ему польстило, что тролль восхитился его мнимой догадливостью, и он не хотел разрушать этого впечатления). – То есть кто абсолютен?

– Их красота абсолютна, – ответил Петр Иванович. – Это туфельки. Для женской ножки. – Он облизнулся, обтирая языком капли пота, выступившие на переносице. – Для узкой, стройной ножки. Для недоступной, капризной ножки. Каблучок… – Он показал пальцами нечто очень, с его точки зрения, хорошенькое, и брови его умиленно задрожали над глазами.

– Ты хочешь сказать, что эти… сабо из серебра можно носить, как самые обычные туфли? – поразился Михля.

Петр Иванович торжественно кивнул.

– Очень удобная колодка. Я проверял.

– Ты мерил их на свою ногу?

– Нет, на руку. Тролль может рукой определить, будет ли удобно ноге.

– Это такой троллиный секрет?

– Это вообще не секрет, потому что все об этом знают, – заявил Петр Иванович. – Более того, – прибавил он заговорщическим хриплым шепотом, так что Михля поневоле придвинулся ухом к его губам, – некоторые люди это тоже умеют.

Михля недоверчиво посмотрел на приятеля.

– Ты редко шутишь!

– Я вообще не шучу, – Петр Иванович дернул плечом, – я каменный.

Михля провел ладонью по голой голове. Он обрился и теперь на ощупь воспринимал свой череп как замшевый.

– Ты всегда был каменным?

– А что?

– Я просто подумал… – После больницы у Михли действительно появилась склонность анализировать некоторые вещи, прежде представлявшиеся ему очевидными. – Я подумал, что тебя, наверное, в детском доме осматривали. Ну, врачи. Детей всегда осматривают врачи.

– Всегда?

– Это обычай. Постоянно что-то щупают, берут на анализ то кровь, то что-нибудь похуже, взвешивают, измеряют, изводят горы бумаги. Детство – это ужасное время, – сказал Михля. – Это время, когда ты постоянно считаешься больным и только тем и занят, что либо делаешь уроки, либо сидишь в очереди к врачу в поликлинике.

– Надо же, – сказал Петр Иванович и вдруг заплакал.

Михля испугался:

– Что с тобой?

– Я не знаю, – сказал Петр Иванович и, длинно всхлипнув, замолчал. Потом он шумно высморкался в газету, бросил ее, скомкав, в угол и объяснил: – Я понятия не имею, каким бывает детство у троллей. А когда я думаю о детстве Антигоны, у меня сердце падает в желудок и там растворяется.

– Сильное чувство, – согласился Михля.

– В детском доме я не был каменным, – признался Петр Иванович. – Был мягонький, как рукавичка. Любую кишку можно было пальцем нащупать. Только не говори никому, – предупредил он, отводя глаза.

– Да никто и не спросит, – заверил Михля. – Кому это интересно?

– Возможно, тролли в детстве вообще не сразу каменные, – прибавил Петр Иванович задумчиво. – Меня занимал вопрос. Долго занимал. Но я никого не спросил. Ты понимаешь! Невозможно.

– Да, – сказал Михля. – Тяжко тебе пришлось в детстве. Один из своей расы среди чужих ребятишек.

– Но я все же был тверже их всех, – сообщил Петр Иванович не без гордости и покивал каким-то своим далеким воспоминаниям.

Воспоминания выступили из густой дымки настоящего и радостно закивали Петру Ивановичу в ответ, замахали руками, заплясали на месте: мы тут, мы никуда не исчезли!

Петр Иванович отослал их обратно, в ясные дали минувшего, и вернулся к своей прежней мысли:

– Или, гипотетично, только те тролли в детстве не вполне каменные, которые предназначены для обмена. По этому признаку мать и узнает подменыша. Трагично! Антигона, наверное, родилась каменной, и мать смеялась от радости. А я родился мягким, и она плакала. – Он свирепо шмыгнул носом. – Но потом я тоже стал каменный. Все устроено мудро и правильно, не только для людей, но и для троллей.

– Наверное, все вышло полностью по-дурацки только с динозаврами, – вставил Михля. – А с людьми и троллями полный порядок.

Михля как раз недавно посмотрел по погибшему телевизору документальный фильм про вымирание динозавров. Ученые мужи обсуждали резкое изменение климата и неспособность ящеров к адаптации. Из просмотренного и услышанного Михля твердо усвоил, что динозавры были созданы значительно халтурнее, чем люди, и что глобальное потепление не в силах убить человека с той же легкостью, с какой глобальное похолодание расправилось с трицератопсами.

– Я стал каменный потом, – гнул свое Петр Иванович. – Когда опасность врачей миновала. Понимаешь?

– Это ты точно подметил, – кивнул Михля. И быстро сменил тему: – Плохо, что холодильника нет. Без холодильника я вымру. Ты ведь понимаешь – глобальное потепление…

– Питайся пока альтернативно, – распорядился Петр Иванович. – Ты не динозавр. Сухофрукты, крупа, суп в пакете. Умные люди изобрели.

– Холодильник очень нужен, – настаивал Михля. Он подозревал, что у Петра Ивановича еще остались деньги, просто тролль по неизвестной причине жмотится. – Его тоже умные люди изобрели.

– Холодильник потом, – строго произнес Петр Иванович. – Пока – засушенные. Макароны, молоко в порошке.

– Это не полезно для здоровья, – сказал Михля.

– Сгореть заживо – не полезно, – сказал Петр Иванович. – Спорить с троллем – не полезно. Сухофрукты – полезно. Я привез тебе. Много. Долго не погибнешь.

И он кивнул на туго набитый рюкзак, лежавший в прихожей.

Михля похолодел. Судя по количеству подготовленных Петром Ивановичем припасов, существовать без холодильника Михле предстояло очень долго.

К ноябрю Петр Иванович обзавелся шубой, и это определило для него весь характер наступившей зимы.

Он много размышлял над тем, что каждый год и каждый сезон внутри каждого года могут обладать собственным привкусом. Этой теме он отдал несколько напряженных дней жизни, которые провел безвылазно в магазине, устремив неподвижный взор на серебряные башмачки.

Взор тролля был таким интенсивным, что серебряные башмачки начали звенеть, сперва тихо, потом все громче: они резонировали. Услыхав этот звук, Петр Иванович ощутил первый в своей жизни прилив бешеного восторга. Он по-настоящему осознал, что является истинным троллем, без дураков, и что ему теперь доступно абсолютно все, на что вообще способны тролли как таковые.