Укротить Чудовище. Часть 1 (СИ) - Кириллова Наталья Юрьевна

Мое появление вызвало смешанные чувства.

Фабиан с искренним облегчением в глазах шагнул мне навстречу, горничная уставилась со священным, суеверным ужасом человека, впервые столкнувшегося лицом к лицу с неоспоримым проявлением божественной воли. Катерина же, оттолкнув Фабиана, метнулась ко мне, словно вышеупомянутая хищная птица, и засыпала вопросами. Как могла я постаралась ответить на все — ну, или хотя бы на большую часть, — и заодно вкратце рассказала, что произошло на развалинах. Наверное, если бы я сейчас сообщила, что у Фреа есть целый гарем из мужиков, и она тайком развлекается со всеми ними по очереди и с несколькими разом, это и то вызвало бы меньший ажиотаж. Во всяком случае, заявление про сдерживающую печать и возможную одаренность Фреа вызвало у ее родственников бездну недоверия, вполне закономерное недоумение и реакцию в стиле «ты лжешь, потому что будь это правдой, мы бы точно знали». И только Фабиан не особо удивился.

Демоны побери, да он знал!

Или догадывался, но все равно подозревать и впервые слышать нечто подобное о человеке — разные вещи.

Фабиан подошел к Элану, прошептал что-то тому на ухо, отчего Элан нахмурился и удивленно посмотрел на грудь Фреа.

— Что еще? — Катерина обернулась к мужчинам резко, со скоростью бросающейся на противника змеи.

— Сказать что-либо наверняка можно будет не раньше, чем Фреа придет в себя, — беспомощно пояснил Элан. — Ни к чему рисковать без веской на то причины, Катерина.

Старшая Ренье смерила кузена крайне недовольным, вымораживающим насквозь взглядом и отвернулась, явно категорически не согласная с Эланом, но, так и быть, не желающая спорить на эту тему в столь тяжелый час. Убедившись, что больше вопросов нет и в моей помощи никто не нуждается — ведунов возле Фреа и так более чем достаточно, — я вернулась в свою комнату, ждать возвращения Рома и за компанию срочно связаться с корпусом. Хорошо бы, конечно, в первую очередь с лирским — и в идеале, и согласно правилам, коих адепты корпуса должны неукоснительно придерживаться, особенно после выпуска, — но я совершенно непатриотично отдала предпочтение Флорансии. Уж леди Еву точно можно найти на месте, в отличие от прочих моих друзей, разбросанных по двум мирам сразу.

В ближайшие несколько часов Ром так и не вернулся.

Фреа в сознание не приходила, что лишь усиливало общую тревогу и усугубляло состояние нервозности и взаимных обвинений.

Зато к вечеру объявился Мортон. Грязный, потрепанный, злой и изрядно комарами искусанный — видимо, насекомые не убоялись грозного некроманта, — но вполне себе живой и здоровый.

— –

Фреа

— …Ты собираешься вернуться осенью ко двору?

Слегка пожимаю плечами.

— Наверное… не знаю. Я еще не решила. Папа не настаивает, Катерине двор неинтересен, как и обычно, впрочем, а я… — медлю с ответом, пытаясь подобрать верные слова.

— Придворные увеселения потеряли былую прелесть?

Дядя Кристофер идет рядом со мною, легко подстраивая свой широкий шаг под мой. Он немолод, высок, одет, как всегда, во все черное, никакой вычурной роскоши или чрезмерной щеголеватости, столь свойственной придворным кавалерам и самому королю. Короткие темно-каштановые, с проседью волосы обрамляют высокий, испещренный морщинами лоб, задумчивый взгляд синих глаз устремлен вдаль, словно лорд Холдан способен увидеть нечто новое, неизвестное в давно и хорошо изученных, исхоженных вдоль и поперек аллеях парка Нуалона.

— Да… пожалуй, — соглашаюсь. — Я при дворе с восемнадцати лет и не потому, что в этом была какая-то необходимость, а потому что я сама так хотела.

— С тех пор много воды утекло.

— Верно. И двор изменился.

— И ты тоже изменилась.

— Возможно, — не возражаю я.

Двор был строже, придворные сдержаннее, а королевская чета больше походила на монархов правящих, действительно обличенных властью и ответственностью. Сейчас же из года в год одно и то же, легкомысленные развлечения бесконечной чередой и хотя мне нравятся современная мода и возможность говорить более открыто, свободно, нежели шесть лет назад, но я не могу восторгаться вульгарностью, отсутствием границ, непониманием края и вседозволенностью.

— Я всегда говорил твоему отцу, Фреа, что ты достойна большего, — дядя Кристофер смотрит на меня искоса, с отеческой нежностью, и я невольно улыбаюсь ему из-под полей белой шляпки.

— Я обычная девушка, и только. В свой срок мне предстоит выйти замуж на благо моей семьи, потому что это единственное, что я смогу дать своему роду, прежде чем уничтожу его, приняв имя супруга. Как бы ни менялся наш мир, но некоторые вещи еще долго будут неизменными.

— Как знать, Фреа, как знать…

Выныриваю из воспоминаний, будто поднимаюсь из темной водной глубины, навстречу солнцу и воздуху, открываю глаза, пытаясь понять, где я и что произошло. Несколько минут лежу неподвижно, прислушиваюсь к себе и миру вокруг. Узнаю линялый балдахин над кроватью и стены — наша спальня в доме лорда Данмара. За окном день в разгаре, с другой стороны постели сидит Катерина в придвинутом к кровати кресле. Сестра дремлет, уронив голову на плечо, лицо ее бледно, под глазами тени. Из-за плотно закрытой двери не доносится ни звука, сама я чувствую себя хорошо, как если бы проснулась после обычного сна.

Затем я вспоминаю.

Эдмунда и развалины замка.

Слова призрака и собственное тело, отказывающееся подчиняться, словно существующее без моего участия.

Голоса и ощущение силы.

Торопливо высвобождаю руку из-под одеяла, запускаю в ворот ночной сорочки — кто-то переодел меня? Впрочем, неважно, Катерина в любом случае не допустила бы ничего непристойного, — провожу кончиками пальцев под левой грудью.

Один раз. Другой. И даже третий, чтобы убедиться наверняка.

Шрама, чем бы он ни был на самом деле, нет. Вместо него гладкая кожа без малейшего следа рубцов, будто их никогда и не было, будто они привиделись мне в страшном сне, что терял всякое значение с наступлением рассвета.

Убираю руку, сажусь и замечаю тень за спинкой кресла, серую, размытую наполовину.

— Теперь ты свободна, Фреа Роза, — произносит тень едва слышно. — И ничто уже не будет так, как хотел твой отец, как было прежде.

— Вы заманили меня в ловушку, — шепчу я. — Использовали меня…

— Как и ты меня, — парирует Эдмунд спокойно. — Ты так желала получить ответы на свои вопросы, так желала избавиться от печати…

— Еще неделю назад я о ней даже не подозревала, — не воображает же он, будто сможет возложить всю вину на меня?

— Но едва узнав, ты пожелала избавиться от нее немедля, пусть часть тебя и сомневалась в правильности этого решения…

— Нет!

От моего вскрика Катерина вздрагивает и открывает глаза. Смотрит на меня непонимающе, потом бросается к кровати, опускается на край постели, заглядывает обеспокоенно мне в лицо.

— Роза, ты очнулась. Как ты себя чувствуешь?

Эдмунд исчезает, но я не могу избавиться от ощущения, что он насмехается надо мною, такой наивной, доверчивой, так легко отринувшей любовь к папе и принявшей за истину слова привидения, о котором и знать не знала три дня назад.

— Роза?

— Все… все хорошо, — если бы так! — Я прекрасно себя чувствую, ничего не болит и… — я спохватываюсь вдруг. — Сколько прошло времени?

— Ты была без сознания почти сутки, — отвечает сестра ласково, гладит одной рукой меня по щеке, а второй проводит вдоль плеча, не касаясь его, и я понимаю — Катерина пытается провести диагностику, оценить мое физическое состояние, не полагаясь на мои заверения.

Качаю головой, сбрасывая ладонь сестры, и отодвигаюсь от нее на другую половину постели, разрывая возможный контакт.

— Как я вернулась?

— Тебя перенес горгул, агент Департамента Глубокого Искусства, — Катерина морщится, заметив мое недоумение. — Я позже тебе объясню, что это за организация такая.

Горгул?

— Как его зовут? — уточняю с неожиданным волнением. — Он представился?

— Конечно. Агенты ДГИ любят тыкать своими «корочками» по поводу и без, впрочем, он, как выяснилось, уже появлялся здесь на днях, правда, в человеческой ипостаси. Стром Гивенс.