Там, где течет молоко и мед (сборник) - Елена Минкина-Тайчер

Это было самое классное – стоять на воротах, настоящих футбольных воротах, а не между двух камней, как пацаны-ровесники, и не отрываясь смотреть на мяч, только на мяч, и чувствовать его тайное движение, его свистящую тяжесть, и бросаться вперед, и обрывать в последний миг этот сокрушительный полет. Михаэль тренировал его с пяти лет, сначала в шутку, на заднем дворе, бил и бил с разных сторон, а он, стараясь не расплакаться, все бросался и бросался на жесткий проклятый шар. И вдруг поймал равновесие, сам не понимая как, но мяч уже не пролетал мимо, а послушно падал в руки или отлетал от подставленной ноги. Брат страшно гордился своей наукой, несмотря на мамины громкие протесты по поводу разбитых ботинок и коленок. Никто из больших ребят не мог похвастаться такой ловкостью. В неполные восемь лет, конечно, по настоянию Михаэля, который был первым нападающим, его официально приняли в сборную!

И никто не расскажет, да ты и не поверишь, как скоро все исчезнет – стремительно постареет мама, наглухо замолчит отец и брат сляжет окончательно и бесповоротно с диким непонятным диагнозом «рассеянный склероз». Нет, сначала он просто начнет спотыкаться на ровном месте, мазать по мячу, хромать то на одну, то на другую ногу. «Переутомление, – скажут все вокруг, – выпускные экзамены, с кем не бывает!» И правда, наступит улучшение, но всего на несколько месяцев, Михаэль даже не успеет уйти в армию. А он так гордился, что распределен в летные войска! Потом начнутся какие-то бесконечные осмотры и врачебные комиссии, подключится все отделение, где мама работала операционной сестрой, будет еще одно улучшение, более длительное, мама даже перестанет плакать и устроит Пасхальный седер для родных и знакомых…

Чего-то распсиховался на ровном месте, мысли банальные лезут в голову, хорош! Просто устал. На Старика злиться глупо, не с кем бороться! Раньше в плохую минут мечтал все ему высказать, все обиды – и за себя, и за мать. Теперь смешно вспоминать, сам не таким прекрасным отцом оказался.

Но как подумаешь про эту поездку!.. На две недели в Венгрию с беспомощным Стариком. И жить с ним в одном номере? И что вообще там делать? «Проведать Родину, сходить на могилы…» Какая Родина, если ты уехал в сороковом году?! Какие могилы, черт побери, всех же расстреляли, сам говорил.

Зачем злиться? Может, Старик чувствует конец, хочет взглянуть в последний раз? Не все объяснишь словами. Сам, когда работал в Штатах, часто мечтал повидать Хайфу, старые привычные улицы, набережную. Йоланда бы сразу поняла и стала поддерживать. Она всех готова поддерживать и оправдывать. Девчонки совсем на голову сели, ничего дома не делают, на уме одни подружки и наряды.

Сам много делал в их возрасте?! Тоже праведник!.. Нормальные девчонки, болтушки малость, но ласковые и смешные, две стрекозы на тонких ножках. Раньше по сто раз на дню звонили со всякими глупостями и секретами, вся ординаторская смеялась. Теперь в лучшем случае пару слов выдавят, и то когда нужно подвезти с дискотеки или заплатить за какой-нибудь кружок. Хотя не так уж много и платить приходится, обе начали работать. Официантки, твою мать! Раньше не обращал внимания, а сейчас с ужасом стал смотреть на все эти подносы – пивные кружки, огромные тарелки, кувшины с лимонадом. Как девчонка может поднять такое?! Но ничего не скажешь, потому что они решили от него не зависеть. Когда-то так же мечтал не зависеть от отца. Но отец был страшным жмотом, копейки не выпросишь, мама тайком совала мелочь на фалафель или кино, а эти мартышки с детства не знали ни в чем отказа, мчался покупать любую ерунду, даже просить не успевали. Так быстро готовы все забыть и предать? Но если ты сам предал их мать? Почему предал, банальная история, сколько мужиков уходят от жен. Разве они знают, что такое настоящие трудности? Когда приходится ночь вкалывать на заправке, чтобы приличные штаны купить или кроссовки. И скрывать от ребят, что тебе не дали денег на экскурсию в Эйлат.

Почему у них была такая скудная жизнь? Нормальная семья, отец – электрик, мама – медсестра, всего двое детей, а не восемь-десять, как у религиозных соседей. Компания отца, огромная монополия, славилась хорошими условиями и добротными бесплатными обедами, электричество тоже было бесплатным, раз в год выдавали вполне приличную одежду – куртки, ботинки, рубашки. Ни разу на его памяти отец не купил ни одной вещи самостоятельно, хотя с годами это стало вовсе смешным: собирались с приятелями – все в одинаковых штанах и свитерах, как школьники. Мама многие годы дежурила ночами, так ей легче было ухаживать за Михаэлем, но за ночи больше платили, это тоже имело значение. И при этом в доме ничего не менялось, не покупались новые электроприборы, например, не строились кухонные шкафы, как у всех соседей. Даже на кондиционер отец согласился со скрипом, и только благодаря бесплатному электричеству. Правда, один раз поехали всей семьей в Италию, мама мечтала посмотреть великие произведения искусства, про которые слышала от родителей. Но это было так давно, еще до болезни брата, он сам запомнил только скульптуры на площади, как поразился, что они совершенно голые. Может быть, много платили за лечение Михаэля? Но мама все делала сама, лекарства получала бесплатно как сотрудница профсоюзной больницы (здоровы они жить на халяву, эти профсоюзы!), на сиделку согласилась только в последние годы, когда брат окончательно перестал вставать.

Он сам никогда не спрашивал, какой смысл! Хорошо, что хватило ума как можно раньше сбежать из дому, в 14 лет начал подрабатывать на заправке, потом убирал столы в пиццерии, мыл лестницу. Ничего, даже полезно, ни от кого не зависел, не оправдывался ни за новый магнитофон, ни за ночные гуляния с девчонками. Только футбол пришлось бросить окончательно.

Нет, одна статья расходов в их семье точно была – каждый год отец уезжал в отпуск. Уезжал капитально, надолго, всегда выбирал какой-нибудь заграничный дорогой курорт с отелями и ресторанами. Помнится, еще малышом, он тоже страстно мечтал поехать, ходил за отцом по пятам, ныл, упрашивал. Так хотелось сбежать от домашней скудости и тоски! И виделся чужой прекрасный мир с роскошными дворцами, лесами и озерами, как в учебнике географии. Конечно, Старик никогда не соглашался. Просто не вступал в переговоры, только смотрел в сторону и молчал. И уезжал всегда один, потому что мама не хотела оставить Михаэля. А может, хотела, но отец не предлагал?

Боже, да он с какой-нибудь бабой ездил! Или с девицей по сопровождению. Только сейчас пришло в голову! Отрывался раз в году, не так глупо, если задуматься. Вот старый хрен! Нет, чего судить зря, про тебя еще не то могут сказать. Неужели мама не догадывалась? Мама – святой человек! Она его всегда только защищала: «Папа тяжело работает, по сменам, на улице. Не забывай, какой у нас климат, разве он не заслужил нормальный отдых?» Отец работал на аварийных вызовах, это правда, часто брал сверхурочные. Ну и что, она сама всю жизнь по сменам отпахала, а никуда дальше Эйлата не выбиралась. Но для отца всегда находила оправдания: «Он хороший преданный человек, просто нуждается в отдыхе. Ты знаешь, как он любит нас всех».

На предмет всех она, конечно, загибала, никакой особой любви отца он не помнил и не ощущал. Но мать Старик, может, и любил, черт его разберет. Например, он часто сидел с ней рядом на кухне, просто сидел и смотрел, как она крутится у плиты, чистит овощи или перебирает крупу. Потом вставал и начинал убирать грязную посуду, выносил пакеты с мусором, до блеска надраивал кухонный стол. И семечки! Мать обожала жареные семечки, целыми днями могла щелкать, как девчонка, но ее рано скрутил остеоартрит, последние годы пальцы почти не сгибались. Ничего удивительного при такой работе, да еще дома инвалид! По вечерам Старик садился на кухне, высыпал семечки из кулька на чистый стол и молча чистил, аккуратно собирая зерна в стеклянную банку. И плотно закрывал специальной крышкой, чтобы не отсырели. Кстати, он все делал молча – работал, обедал, принимал гостей.

Ничего особенного, наше поколение и не таких родителей навидалось, из тех, что пережили Катастрофу. Кто-то молчал, кто-то истерики закатывал по любому поводу и почти все тряслись над продуктами, не могли видеть, если выбрасываешь. Хорошо, что мама была из кибуцников первого поколения, не попала в эту мясорубку. В кибуце Старик маму и высмотрел. Буквально высмотрел, она часто рассказывала и смеялась. Он там по найму работал, налаживал что-то с электричеством, и они все время пересекались – в столовой, на спортплощадке, просто на дорожке. Он ничего не говорил конечно, даже не улыбался, но она сразу заметила, как он прячется за углом и потом выходит ей навстречу вроде бы случайно. Потом на соревнования по волейболу специально стал ходить. Сядет где-нибудь сбоку и смотрит. Только на нее. Понятно, что она влюбилась, – обычная кибуцная девчонка в выгоревших шортах, а тут серьезный мужик, на десять лет старше, бежал от фашистов, пережил войну. К тому же он красивым был, говорят. Мать часто вспоминала и рассказывала гостям, как отец встречал ее после тренировок, всегда в белой рубашке, такой красивый и взрослый, с ума сойти. А однажды принес цветы, но не отдал, а положил на скамейку, рядом с ее курточкой. И даже прикрыл газетой. Но девчонки все равно заметили и чуть не умерли от зависти. Черт их разберет, этих женщин, как они помнят всякие мелочи?