Талисман любви - Луанн Райс

– Да нет же. У хиппи нет утонченности, а обедневший аристократ обожает внешний лоск. Скорее застенчивая деревенская девушка, за обманчивой простотой которой прячется утонченная загадочность. Мартин говорил Рэю, что твоя улыбка напоминает ему о Монне Лизе.

– Ты смеешься. – Мэй колдовала над чайником.

– Нет, – заверила ее Дженни. – Еще у нас, на Лак-Верте, в самом начале.

– Она такая таинственная, – сказала Мэй. – Ничего общего между нами.

– Это ты так думаешь, – сказала Дженни, разглядывая Мэй. – У тебя такое выражение… не знаю как сказать… «проницательное, что ли. Ты выглядишь умнее своих лет. Но никто ведь никогда не воспринимает себя таким, каким его видят окружающие.

Размышляя над услышанным, Мэй накрывала чайный стол. Из соснового буфета она достала чайник из тонкостенного китайского фарфора, разрисованный капустными розами, две чашки с фиалками и синими лентами, тарелку с бисквитами и остатки яблочного масла, присланного Дженни.

За чаем Мэй показала Дженни знаменитые свадебные альбомы своей бабушки. Там было буквально все о свадьбах: в соборах, церквях, на маяках, в яхт-клубах, пентхаусах, розариях, старинных бабушкиных гостиных и на театральных подмостках в театре Силвер-Бэй.

Дженни рассказала об их с Рэем венчании, в приходской церкви Лак-Верта.

– Рэя крестили в той церкви, и там состоялась его первое причастие, – сказала Дженни. – Все было скучно и традиционно.

– Свадьба не бывает скучной, – поправила ее Мэй. – А уж коли выходишь замуж за хоккеиста, тем более.

– Это уж наверняка. Как вы ладите?

– Я уже затосковала без него, а еще ноябрь. По край ней мере каникулы уже скоро.

– Не возлагай на них больших надежд. Рождество вы падает как раз на середину хоккейного сезона.

– Я знаю, И пытаюсь не думать об этом. Да и работа мне не дает разнюниться.

– Когда я слышу, как люди говорят о своей работе, я думаю: «И я хочу этого». Я посещаю галереи и жалею, что я не художница. В книжном магазине я думаю, как, интересно, чувствуют себя те, кто написал книгу. Я хочу делать что-то, что у меня хорошо получится.

– Но ты же знаешь, что я придумала для тебя.

Мэй знала, что Тобин наблюдает за ними. Почему бы ей не присоединиться к ним и не попить всем вместе чаю?

– Мои джемы?

– Я ведь серьезно, Дженни. Невесты любят тратить деньги. Мы продаем здесь травы, заготовленные нами. У нас есть фирменные ароматизированные свечи, мыло, всякие безделицы. Я так и вижу корзинку, заполненную баночками с твоим джемом и яблочным маслом, и все это под названием «Свадебный завтрак».

– Я могла бы написать карточки, что все это изготовлено из выращенного на берегах Лак-Верта, самого романтичного озера в Канаде.

– Корзинки распродадутся влет.

– Не знаю. – Дженни начала улыбаться. – Звучит заманчиво и забавно.

– Так оно и есть. Земляника в июне, черника в июле… что там следующее?

– Персики, нектарины, вишня, ежевика. Потом яблоки… Ты же видела наш сад. Но сейчас только ноябрь. Ничего вплоть до следующего лета. – Дженни рассмеялась. – И это здорово. Мой обычный стиль. Помечтаю, помечтаю, а потом отложу до «когда-нибудь» и ничего ради этого делать не буду. И так постоянно.

– Не осуждай себя и не критикуй, – поправила ее Мэй.

Она вспомнила бабушку, всегда наставлявшую женщин, приходивших к ней за советом:

«Никогда не унижай своих достоинств, даже в шутку, а то кто-то начнет верить этому».

– Ну… – Дженни затихла, как будто устала до поры до времени обсуждать Дженни Гарднер.

– А Триша работала? – неожиданно спросила Мэй.

Мама Мэй всегда напутствовала тех, что сочетался вторым браком, никогда не задавать вопросов о первой жене, чтобы оставить прошлое прошлому, и не заимствовать из прошлого проблемы, но сейчас Мэй не смогла противиться своему любопытству.

– Она «трудилась». – Дженни засмеялась. – Если ты понимаешь, что я подразумеваю под этим. Она стремилась все получать для себя… ездила на курорты, ходила в салоны, путешествовала, посещала «друзей». Рэй говорил, у нее все время были любовники. Знаешь, это Серж познакомил Мартина с Тришей.

– Неужели?

– Триша была больше подстать Сержу, чем Мартину. – Витиеватые дизайнерские вещи, загорелая, с совершенной фигурой.

– Удивительно. – Мэй посмотрела вниз на свои изношенные ботинки.

– Нет, она никогда не подходила для Мартина, – продолжала Дженни. – Рэй, да и я знали это с самого начала. Даже Серж понял свою ошибку. Она – настоящая лос-анджелесская девочка: вечеринки, показы, шоу, сплошной гламур, романтика… шикарная девочка.

– Значит, в Мартине есть какая-то часть, которой нравится все это, – вымолвила Мэй.

– До некоторой степени и до некоторого времени, – согласилась Дженни, глядя на Мэй. – Когда он был моложе, он думал, что это все для него.

– Надеюсь, это правда. Поскольку не похоже, чтобы у меня здесь было можно найти многое из этого списка. – Мэй почувствовала, как ее обдало холодным потоком воз духа из совиного лаза.

– Тебе в этом нет никакой нужды. – Дженни улыбнулась. – Ты простая и загадочная, не забыла?

Мэй пожала плечами, улыбаясь в ответ:

– Ох, правда. Я и забыла!

– Даже Серж сожалел, что познакомил их, учитывая, как развивались события. Однажды он сказал мне, как он жалеет, что Мартин не встретил девушку, похожую на меня. Ту, которая любила бы его таким, какой он есть. Серж был бы очень счастлив узнать, что Мартин нашел тебя.

Мэй молча слушала.

– Грустная история, – задумчиво продолжала Дженни. – Знаю, Серж натворил много плохого. Но он по-своему любил Мартина. Если бы ты видела, как тот смотрел на сына на льду… с такой особенной гордостью.

– Я хочу встретиться с ним, – призналась ей Мэй.

– Этого никогда не случится. Слишком уж Мартин ненавидит его.

– Однажды мне показалось, что я ненавижу отца, – задумчиво произнесла Мэй. – А потом он погиб.

– Это ужасно.

– Все было совсем иначе. Мне тогда было только двенадцать. Если бы он не умер, о нашей стычке никто бы и не вспомнил. Но он погиб. – Мэй вспомнила, что доктор Уитпен говорил ей о завесе, отделяющей мир живых и мир мертвых.

– Так давно.

– В известном смысле это происходило только вчера. Ох, как бы мне хотелось, чтобы эта ссора не осталась навеки между нами. Всю свою жизнь я ощущала это. Как мне жаль, что я не могу вернуться в тот день.

– Я даже представить себе не могу, как ты все это пережила. – Дженни коснулась плеча Мэй.

Мэй кивнула, и опять в голове мелькнули мысли о Тобин, которая продолжала заниматься своим делом. Тобин знала ее отца; она помогала Мэй пережить годы печали. Молча, разглядывая сов на стропилах, Мэй подумала о своем отце и Серже, о том, как в ней растет ощущение, что она отдаляется от Тобин, и о том, что это все означало.

Тюрьма всегда стояла холодной в ноябре. Именно тогда, когда все вокруг не жалели тепла, чтобы согреть свои жилища, когда все семьи жарили индюшек и каштаны или что там еще делают в хороших семьях, котлы здесь лопались и прекращали работать. Поэтому Серж, одолеваемый воспоминаниями о тех днях, когда ему довелось побыть семейным человеком, предпочитал выходить на тюремный двор и делать там гимнастику, глядя на пар от своего дыхания.

– Холодно же снаружи, Серж, – заметил Джим, охранник.

– Для слабаков, да божьих одуванчиков, – сказал Серж, отжимаясь на брусчатке.

– Это верно, Ты-то играл в хоккей всю свою жизнь.

– Все годы.

– И сколько раз ты уже отжался?

– Две сотни сорок… сорок один, – еще упорнее продолжал Серж.

– Что ж, не буду сбивать тебя со счета, – сказал Джим, уходя.

Сержу стало почти грустно, что парень уходит. Джим был примерно такого же возраста, как и Мартин. Нормальный, спортивный парень, похоже, он время от времени бегает и подтягивается на перекладине.

– Эй! – крикнул Серж ему вслед, все еще продолжая отжиматься. – Ты играешь?

– Играю во что? – спросил Джим, повернувшись к нему вполоборота.

– В хоккей.

– Нет. В футбол играл в средней школе. В бейсбол.

Серж слегка опустил голову и начал еще усерднее отжиматься. Он еще прибавил темп.

– Мартин играл в бейсбол каждую весну. Как только озеро таяло, – тихо пробормотал Серж.

– Что ты сказал? – переспросил Джим.

– Ничего, – ответил Серж, но так тихо, что Джим его не расслышал и продолжал ходить по кругу.

Серж отжался свои три сотни раз, затем поднялся на ноги. Он подошел к стене, уперся в нее и стал делать растяжку.

Мартин разделался с Детройтом, а еще днем раньше с Чикаго. Он был горяч в этом году.

Газеты писали, что это его сезон и что женитьба тому причиной. Женитьба не усмирила Золотую Кувалду; она только закалила его, придала ему мощь. Но Сержа беспокоили глаза Мартина, его лодыжки, колени. Как только тебе пробило тридцать, травмы могут погубить хороший сезон, разрушить все планы.