Мари-Бланш - Джим Фергюс

краешек дивана. Из пустыни уже налетел ветер, предваряющий грозу, и одна из суданских прислужниц вбежала в контору, закрыла ставни. Комната погрузилась в полумрак. Служанка зажгла керосиновую лампу на столе и тихонько удалилась.

— Я не собираюсь заменять тебя, — сказал Габриель. — Не тревожься об этом, дорогая.

— Тогда почему? Вы говорили, мы поженимся.

— Перед отъездом из Египта твоя мать взяла с меня слово, что я не женюсь на тебе, пока мой брак с Аделаидой не будет официально признан недействительным. Если бы я не согласился на это условие, они бы забрали тебя с собой и отправили в Англию, в монастырь. Скажи спасибо, что я уберег тебя от этой участи.

— Почему вы ничего мне не сказали? И разве ваш брак еще не признали недействительным?

— Нет, Аделаида отказалась. Она всегда боялась, что, если согласится, я женюсь на твоей матери.

— Опять та же ложь, какой вы годами потчевали мамá. Это вы не желали, чтобы ваш брак признали недействительным, потому что вовсе не хотели жениться повторно. Вы не желали расстаться с состоянием Аделаиды.

— Как же ты цинична.

— Цинична? Оттого что больше не верю вашей лжи? А вы, Габриель, когда вы вернетесь во Францию?

— Пока не могу. Весь год придется разъезжать между Каиром и Армантом. Я должен заниматься плантациями, и ты прекрасно представляешь себе, сколько труда и внимания они требуют.

— Если уж возвращаться, то в Ла-Борн, а не в Париж. Там хотя бы мои лошади и собаки.

Габриель обнял ее за плечи и усадил на диване.

— Будь большой девочкой. Ты же знаешь, Ла-Борн продан. Ты не можешь туда вернуться. Сегодня пришло письмо от Дюгона. Он записал тебя в превосходную женскую школу в Париже. А жить ты будешь с родителями в «Двадцать девятом».

— Вы давно все спланировали, верно? Просто ждали, когда наскучите мной.

— Нет.

— Я не хочу жить с родителями. Хочу остаться здесь, с вами. Вы говорили, я могу остаться.

— Послушай меня. Второе письмо пришло сегодня от доктора ваших родителей в Париже. Он пишет, что, если мы с тобой поженимся, есть риск, что дети будут идиотами.

— Дети-идиоты? Прекрасная отговорка. И письмо доктора впервые заставило вас подумать об этом? Да ладно, Габриель, найдите другую дурочку, чтобы делить с нею свои ночи и послеполуденные сиесты. Заведите себе сколько угодно женщин, мне плевать. Теперь я знаю, вы держали меня здесь по одной-единственной причине: после того как вы отослали Алинду, вам была нужна другая наложница… подходящая для вас!

— Как быстро ты утратила невинность, — сказал Габриель, словно бы не замечая иронии этой реплики.

— Да, пожалуй, я теперь для вас чересчур взрослая и чересчур практичная, — ответила Рене с горьким смешком. — В нашей семейке быстро теряешь невинность, глядя на то, как все себя ведут — вы, и моя мать, и мой отец, да все вы. Это вы уничтожили мою невинность, Габриель. Вы ломаете все, к чему прикасаетесь. Уничтожаете каждого, к чьей жизни прикоснетесь. Вы никогда не любили мою мать и не любите меня. Вы никого не любите. Любите только себя.

Габриель неловко попытался обнять Рене, не столько ради примирения, сколько чтобы заставить ее замолчать, не слышать этих слов правды.

Она со всей силы оттолкнула его и прошипела:

— Не трогайте меня! Вы для меня слишком стары! Вы старик! Вы мне противны… дядя! Вы мерзкий старик!

В этот миг на дворец обрушилась гроза — оглушительный раскат грома и дождевой шквал, проникший даже сквозь жалюзи. Одновременно вспышка молнии озарила лицо виконта, внезапно побелевшее, словно вся кровь отхлынула от него. И действительно, в эту минуту, когда его ужасному, самоуверенному тщеславию был нанесен удар, Габриель выглядел стариком.

Некоторое время оба молчали, слышались только звуки бури, беснующейся за стеной. В конце концов Габриель кивнул, словно принял решение.

— Ладно, — тихо сказал он ледяным тоном. — Ладно, моя дорогая. Только запомни, что все это, — он взмахнул рукой, охватив этим жестом не только Армант, но и Каир, весь Египет и все, что было между ними, — запомни, что все это не более чем пустынный мираж.

Париж

Июнь 1914 г

1

Рене и мисс Хейз прибыли на парижский la Gan de l’Est[10] вскоре после полуночи 29 июня 1914 года. Спускаясь по ступенькам спального вагона первого класса из Бриндизи, последнего этапа долгого путешествия из Египта, Рене испытывала чуть ли не головокружительное волнение — она снова во Франции. Хотя и не ждала, что на перроне их встретит графиня, она нетерпеливо оглядывалась по сторонам, высматривая отца, который, без сомнения, непременно будет здесь. Но с удивлением увидела двух старых семейных слуг из Ла-Борн-Бланша — дворецкого Адриана и кучера Ригобера; широко улыбаясь, они шли по перрону ей навстречу.

— Ригобер! Адриан! — воскликнула Рене. Она думала: оба навсегда затерялись в воспоминаниях о детстве в провинции, и так обрадовалась, что забыла о своем разочаровании отсутствием графа. — Господи, что вы здесь делаете?

Старик Ригобер со слезами на глазах обнял молодую хозяйку, а за ним и Адриан.

— Мы снова на службе у вашего батюшки, господина графа, — отвечал Адриан.

— И Тата тоже? — спросила Рене.

— Да, мадемуазель Рене, — сказал Адриан. — Конечно, и Тата тоже. Она ждет вашего приезда в «Двадцать девятом».

— Никак не думала, что снова увижу кого-то из вас! — воскликнула Рене.

— Новые владельцы Ла-Борн-Бланша предложили нам с Тата работать у них, — сказал Адриан. — Только вот, откровенно говоря, мы сочли их как работодателей неважнецкими. Мы всегда работали на вашу семью, и когда ваш папенька, граф, вернулся из Египта и предложил нам места у себя на Елисейских Полях, мы не могли ему отказать.

— Мне, мадемуазель Рене, — сказал старик Ригобер, — тоже так недоставало вашего семейства, что я согласился переехать в Париж. Конечно, как вы знаете, у меня немалый опыт править каретой в городе, я ведь часто возил членов вашей семьи из Ла-Борна и в Ла-Борн в давние времена, до автомобилей. Да и вы совсем крошкой впервые ехали по городу в моей карете. А теперь посмотреть на вас — какая же вы взрослая!

— И такая красивая, — сказал Адриан. — Только уж больно тоненькая. И бледная как полотно. Мисс Хейз, чем вы кормили ее в Египте? Как приедем домой, Тата надо угостить ее горячим бульоном с телятиной, чтобы вернуть чуточку краски щекам и чуток мяса костям.

— Почему папà с вами не приехал? — спросила Рене.

Оба вдруг сильно помрачнели, и Рене тотчас поняла: