Темные туннели - Сергей Антонов

— Собираемся, поспим пару часов, и в путь.

Аршинов уложил гостей на длинных ящиках, а сам, прихватив керосинку, исчез среди шкафов и стеллажей. Подложив руки под голову, Анатолий смотрел в потолок. Он думал, что не сможет уснуть, но довольно скоро обернулся в мягкий кокон сна. Ему приснился город…

Он увидел на Москву с высоты птичьего полета. Дома, улицы, проспекты и скверы выглядели как разноцветные кубики, параллелепипеды, квадраты, круги и линии. Среди игрушечных на вид жилых массивов то тут, то там мелькали обозначения станций Метрополитена. Анатолий понял, что видит не сам город, а во много раз увеличенную, объемную карту Аршинова.

Карта была живой. По улицам двигались машины, а во дворах домов и на тротуарах можно было рассмотреть фигурки людей. Они спешили по своим делам, спускались по игрушечным лестницам под землю, выходили наверх, соединялись в группы, вновь разделялись, чтобы растекаться по улицам людскими реками и маленькими ручейками. Обитатели гигантского муравейника влюблялись, женились, рожали детей, дрались и убивали друг друга, не подозревая о том, что их расписанной по минутам жизни вот-вот придет конец. Анатолий это предвидел, поскольку сейчас был Богом, бестелесным существом, парившим над Москвой.

И вдруг воздух сгустился настолько, что стал похожим на стекло. Вслед за этим невидимая, гигантских размеров воздушная волна прокатилась по городу, сметая все на своем пути, ломая деревья, как спички, оставляя после себя остовы строений с пустыми глазницами окон. Менее устойчивые домики сминались и рушились, словно карточные, погребая под обломками оказавшихся вблизи человечков. Машины взмывали в воздух, как игрушечные, сталкивались, отлетали к тротуарам, прямо под падавшие фонарные столбы, Какое-то время взрывались фонтанами голубых искр поврежденные линии электропередачи. Яркие краски стремительно тускнели.

Теперь Анатолий видел Метро. Оно тоже изменялось. Сначала остановились поезда, затем на станциях и в туннелях погас свет. Когда он загорелся вновь, то был уже не электрическим. Тусклые оранжевые огоньки осветили остовы составов. Вновь появились люди. Совсем не похожие на тех, кто ходил по поверхности. Вездесущая, проникающая во все щели серая пыль обесцветила одежду и лица. Обитатели Метро брели от станции к станции в поисках лучшей жизни. Многих поглощали темные туннели, а те, кто добирался до цели, разочаровывался в ней и продолжал бесконечное путешествие под землей.

Изменились обозначения станций. Теперь вместо красных букв «М» в кружки были заключены другие знаки: коричневый круг Ганзы, красный флаг коммунистов, трехногая свастика Рейха, пентаграмма сатанистов. Анатолий отыскал Дзержинскую-Лубянку. Она обозначалась глазом. Черным, окруженным серебряным нимбом зрачком. В отличие от других символов око профессора Корбута пульсировало, втягивая в себя энергетические потоки соседних станций. Оно пожирало жизненные силы Метро, чтобы смешать их в жуткий коктейль и выплеснуть его обратно в туннели.

Последними, кого увидел Анатолий перед тем, как вырваться из пучины кошмара, были существа, оккупировавшие поверхность. По завалам битого кирпича, потрескавшихся бетонных блоков и ржавых металлических конструкций хаотично метались черные и серые тени…

Анатолий почувствовал сквозь сон, как кто-то трясет его за плечо.

— Томский, кончай дрыхнуть. Пять часов спишь, — раздался над ухом голос Аршинова. — Я здесь не для того, чтобы тебя сторожить!

Анатолий сел, потер глаза и зевнул. Прапорщик с помощью Краба уже собрал все необходимое для путешествия. Снаряжение упаковали в большие рюкзаки на алюминиевых рамах. Пока Анатолий споласкивал лицо остатками воды из чайника, прапорщик еще раз изучил карту и спрятал ее в рюкзак.

Обратный путь до Белорусской показался Толе коротким.

Он больше молчал, думая о том, что увидит, когда выйдет на поверхность, и что ожидает его в лаборатории Корбута. Ему вспомнилась Елена. Там ли она еще? Надеется ли, глупенькая, повести в последний бросок удивительный метропаровоз? Или смирилась уже с тем, что ей уготована роль безгласной подстилки для мерзкого толстяка? Нет, такая девушка ни за что не смогла бы жить обманутой и использованной! Тогда что же — сбежала? Брошена в тюрьму? Изнасилована и покончила с собой? Убила Никиту? Чем больше Толя думал о ней, тем больше распалял свое воображение.

Ведь он действительно влюбился.

Конечно, на Гуляй Поле у него бывали женщины — посвящение в боевики по-анархистски без этого не обходилось. Женщины бывали, а любви не было. Так просто, остудить пыл, позабавиться.

А тут… Но что, если она уступила Никите? Нет, добровольно она с ним никогда не станет… С этим мерзавцем… Хоть он для нее и начальник, и благодетель… Или станет?!

Одно было точно: Никиту Толя хотел задушить голыми руками. Даже к Корбуту он такой зверской злости не чувствовал. Одно дело — злой гений, другое — элементарный ублюдок и подлец.

А если она там? Если сидит в тюрьме, отказав сластолюбцу? Тогда, конечно, Толя освободит ее! Но сможет ли забрать с собой? Пойдет ли она, комсомолка, с ним — анархистом?

Толя улыбнулся. Он вдруг понял, что его Елена Прекрасная тянула его на Дзержинскую ничуть не меньше Корбута, и желание увидеть чудесную девушку вновь вело его на проклятую станцию ровно настолько же, как и намерение спасти мир. И не факт, признался себе на миг Толя, что целый мир был важнее.

Тем временем Аршинов и Краб в очередной раз полаялись и в очередной раз помирились.

Люди в форме, с автоматами на плечах и диппропусками Ганзы в карманах вызывали у дозорных центральных станций недоуменные взгляды. Но задерживать их никто не решался. Оставив позади Белорусскую, группа приближалась к Маяковской, когда произошла небольшая заминка. Фонарик выхватил из темноты странную груду, лежавшую прямо поперек путей. Свет заставил груду ожить и зашевелиться. Прикрывая глаза рукой, с земли поднялся явно не успевший протрезветь мужичок. Он долго смотрел на троих парней в камуфляже, а потом рванулся к Крабу:

— Здорово! Ты чего так вырядился?! Ссучился, падла? К вохрам подался?

— Отвали!

Краб оттолкнул кореша, достал из рюкзака подсумок с рожками и швырнул его к ногам пьянчуги.

— Кресту отнесешь. Передашь, чтобы обо мне больше не вспоминал. Скажешь, мол, помер Краб.

— Так ты мертвый? — разинул рот мужичонка и протер пьяные глаза.

— Труп-трупом! — кивнул Краб и отвернулся от старого знакомого.

Подниматься на платформу станции не стали. Держась у путевой стены, быстро проскочили эту клоаку и двинули дальше.

Уже в туннеле, ведущем к фашистскому треугольнику, чувствовалась напряженность.

Что-то, что не позволяло расслабиться. Аура страха. Нервы пошаливают, сказал себе Толя, но автомат сжал покрепче. Вскоре появился и первый признак приближения Рейха.

У стены лежал человек. Одежда, давно превратившаяся в лохмотья, едва прикрывала почерневшее от побоев тело. Он был мертв. Покойник прикрывал голову руками, но Анатолий заметил лысину, окруженную венчиком седых волос, багровый след от кольца на шее и горб. Цербер. Несчастный старик вырвался наконец на свободу. Ему больше не надо лаять, развлекая скучающих фашистов. Анатолий снял с себя куртку и накрыл горемыку. Больше ничего сделать было нельзя.

На блокпосту их встретил знакомый офицер. Он узнал Анатолия и развел руками:

— Опять ты, шутник. И снова к Малюте?

— К нему.

— Прокол. Нет Малюты.

— В отлучке?

— В отключке. Похоронили мы его вчера. Он хватил лишнего и решил с Цербером побаловаться, а старикан совсем взбесился. Ну и перегрыз рыжему горло. Собака загрызла хозяина. Такие вот дела. Теперь у нас ни Малюты, ни Цербера. Так что ты вовремя, цепь свободна.

Толю передернуло. Однако пришлось сдержаться.

— Не спеши. — Краб предъявил веселому офицеру пропуск Ганзы. — Мы здесь по дипломатической части.

— Ага. Дипломаты, — скептически оглядел Краба фашист. — Ты вообще на цыгана смахиваешь. А с цыганами у нас переговоры короткие.

Вперед выступил Аршинов, выразительно позвякивая патронами.

— У нас, партайгеноссе, дипломатическая неприкосновенность. Отойдем?

— А может, и не цыган. Темень такая, попробуй разгляди, — задумчиво произнес офицер, вернувшись через три минуты с оттянутыми карманами.

— Бизнес есть бизнес, как говорят у нас в Ганзе, — довольно улыбнулся Аршинов.

— Пропустить этих! — крикнул офицер своим подчиненным и опять обернулся к Аршинову: — Часика два придется подождать. Гермоворота за здорово живешь открыть не получится. Придется к начальству идти, своей головой ручаться. А там гестапо, проверки… — Он вздохнул.

— Зачем гермоворота? Зачем гестапо? К чему весь этот шум? — Аршинов протянул взяточнику очередную пригоршню патронов. — Может быть, есть путь поскромнее? Дыра, через которую можно без лишнего шума наверх вынырнуть?