В сетях шпионажа, или «Час крокодила» - Александр Александрович Резванцев

Лелька захлопнула входную дверь и, как много лет назад, сказала:

— Дома никого нет.

Потом повернулась к нему лицом, расстегнула блузку, сдернула и отшвырнула лифчик.

— А теперь целуй меня!

Он молча подхватил ее на руки и понес к тахте.

Через час Лагутин ушел от Лельки. На лестничной площадке у ее квартиры они обменялись фразами, содержание которых было интересно только им.

— Почему твои волосы пахнут теперь другими цветами? — спросил он.

— Тогда я полоскала их в бабушкиных настоях из трав, — ответила она, — а бабушки давно нет.

Он отправился на службу, прямиком в группу кадров — писать покаянную объяснительную.

А еще через час Рита вышла из дома и опустила в ближайший почтовый ящик письмо, которое тут же было изъято и доставлено нам…

Перед вечером Почтмейстер заглянул ко мне с новой «клубничкой». Это было коротенькое заявление некоей гражданки Востриковой, адресованное начальнику областной милиции. «Гражданин начальник! — писала Вострикова. — Вчера, 16 августа 1968 года, в 9 часов вечера мой сын Василий, 15 лет, проходил мимо дома нашего соседа Гасана Мамедова, который в это время стоял пьяный у своих ворот. Мамедов затащил моего сына к себе во двор и там учинил ему насилие через задний проход. Прошу, чтоб такое больше не повторялось. Заранее благодарная вам Анна Вострикова».

— Так, — резюмировал я. — Значит, гнусное насилие над жопой Василия.

Почтмейстер захихикал:

— Да ты у нас поэт!

— И до чего же смиренен русский человек! — продолжал я. — Она ведь не требует наказать насильника, а нижайше умоляет, чтобы он так больше не делал! Кстати, от Канцельсонов ничего нет?

— Есть, да не про твою честь. Велено доложить лично генералу.

Почтмейстер гаденько ухмыльнулся, забрал свою «клубничку» и покинул мой кабинет. Я понял, что мне на работе сегодня больше делать нечего, и ушел домой…

О начальнике управления генерале Латышеве подчиненные говорили, что он не только «слуга царю», но и «отец солдатам», и это вполне соответствовало действительности.

Когда генерал ознакомился с письмом Риты, он сразу понял, что писалось оно не для венской подружки, а для него, Латышева. В письмо, помимо разной бабьей дребедени, были вкраплены такие строки: «Я встретила одного хорошего парня — старую мою любовь. Говорят, он у них тут теперь главный контрразведчик. Мы замечательно провели время. Я сделала с ним все, что хотела. Он по-прежнему любит меня. Когда мы прощались на лестничной площадке у моей квартиры, он сказал, что хочет поехать в круиз по Дунаю и остаться в Вене, чтобы быть рядом со мной». Это был приговор Лагутину, которого Латышев любил и ценил. Генерал взял письмо и пошел с ним в свой персональный туалет. Там он чиркнул зажигалкой, намереваясь уничтожить компромат, но вовремя вспомнил, что письмо читал Почтмейстер, а тайна, известная двоим, уже не тайна. Он вернулся в кабинет и начертал на конверте: «Группа кадров. В личное дело майора Лагутина Н.И.». Затем позвонил кадровику.

— Разыщи Лагутина и зайди с ним ко мне.

— Лагутин у меня, — ответил кадровик.

— Вот как! Что он там делает?

— Объяснительную пишет.

— Ишь какой прыткий! Как только напишет, заходите оба.

Ознакомившись с докладной, генерал сказал Лагутину:

— Знаешь, в чем твоя ошибка? В том, что ты утаил от нас всю подноготную твоих взаимоотношений с Ритой. Мы бы тебя в командировку услали или в отпуск и спасли бы от нее. Ты до сих пор ее любишь?

— Люблю, товарищ генерал.

— Ну и дурак! Она же тебя ненавидит.

— Неправда.

— Правда. На, прочти!

Латышев положил перед Лагутиным письмо Риты.

— А вот здесь она врет! — возмутился Лагутин, дойдя до того места, где Лелька пересказывала их беседу на лестничной площадке. — Не было разговора о круизе и о Вене!

— Конечно, врет, но как докажешь? Вот тут и есть твоя погибель, Николай Иванович. За что она мстит тебе?

— Не знаю. Может быть, в моем лице она мстит всей нашей конторе за отца и брата.

— Может быть, может быть… Не будем пороть горячку. Сдавай потихоньку отделение Ростовцеву и думай заодно, что скажешь жене и детям.

— Скажу все как есть.

— Опять дурак. Хочешь семью развалить? Ладно, я послезавтра вечером приду к тебе домой и сам все объясню супруге и потомству твоему.

— Как будете объяснять?

— Ты допустил серьезный просчет в работе, который повлек за собой тяжелые последствия, поэтому принято решение тебя уволить. Так пойдет?

— Так пойдет.

— Мужа и отца вашего прошу уважать и любить, как прежде. Он хороший, честный человек.

— Спасибо, товарищ генерал.

— Насчет твоего трудоустройства подумаем. У тебя гражданская специальность какая?

— У меня нет гражданской специальности.

— Так это же замечательно! Значит, быть тебе, пока живешь, начальником. А этой сучке Рите мы за ее художества закроем въезд на родину на всю оставшуюся жизнь…

Лагутин вышел от Латышева поздно, где-то около полуночи. Домой идти было страшно, и ноги почти сами принесли его в городской парк. Там уже никого не было. Только на одной из скамеек сидела группа поддатых молодых людей, громко распевавших хором под гитару бардовскую песню:

Была у дурака жемчужинка,

Да и ту дурак потерял.

Была одна-единственная,

Да и ту дурак просрал.

Стоит дурак посреди двора,

Ищет в кармане и никак не найдет.

Да и как тут найдешь, когда в кармане дыра,

Да и в голове-то ветер гудёт.

Ой, слеза с кипятка, ой, кручина-тоска,

А у дурака была жемчужинка!

Лагутин перелез через изгородь летнего театра, прошел мимо пустых скамеек к белой концертной раковине, занял место в первом ряду и стал смотреть на погруженную в полумрак сцену. Там, склонив головку, стояла тоненькая девочка в белом выпускном платье. Она вживалась в образ. Лагутину стало душно. Он снял пиджак, вынул из подмышечной кобуры пистолет и положил его на скамью. «Ах, Лелька, Лелька, проклятая и любимая моя стерва! За что же ты меня так? А знаешь, для чего мы с тобой родились и встретились? Для счастья! Но нам никто не сказал тогда, что жизнь — больший ад, чем сам ад. Пришлось доходить до этого самим. Мы потеряли время и проиграли. Я проиграл — это уж точно. Не думаю, что ты осталась в выигрыше… Почему молчишь? Скажи что-нибудь?..» Лелька не захотела дискутировать с ним. Она стала белым прозрачным облачком, а затем и вовсе исчезла.

— А я тебя узнал, — сказал кто-то сзади. — Лет пятнадцать назад ты приходил сюда ночью с девчонкой. Она тут такие номера откалывала! До сих пор не могу