Тяжесть венца - Симона Вилар

Радостно поскуливая, Пендрагон бросился к ней и стал ласкаться. Уильям подошел ближе.

– Вас ищут в Сент-Мартине, ваше сиятельство.

И только тут он заметил на лице герцогини следы слез. В смущении он извлек из-за обшлага рукава платок и протянул ей.

– Могу ли я чем-нибудь помочь вам, миледи?

Она приняла платок и благодарно улыбнулась ему сквозь слезы. Уильяму пришлась по душе ее улыбка. Это было странно, ибо он считал дочь Уорвика своим врагом. Но вместе с тем ему было жаль ее.

Юноша подал ей руку, помогая взобраться на склон.

– Вы слышали наш разговор с сэром Френсисом? – спросила Анна.

– Всего лишь несколько слов.

Пока они поднимались по осыпи, герцогиня несколько раз судорожно всхлипнула.

Неожиданно Уильям повернулся к ней.

– Я не знаю, о каком проступке говорил с вами Ловел, однако, клянусь Всевышним, миледи, вы не должны были позволять ему так разговаривать с собой. Он слишком высоко взлетел при герцоге Глостере, этот выскочка, и стал забывать, что ему дозволено, а что грех. И если меня он считает мальчишкой, который ничего не в силах поделать из-за опеки, то вы, миледи, госпожа и герцогиня, имеете полное право поставить его на место.

Анна грустно улыбнулась, невольно любуясь Уильямом. У юноши были пшенично-золотые, ниспадающие до плеч волнистые волосы, густые темные ресницы и задумчивые голубые глаза. Он был очень хорош в своем негодовании – разящий ангел, еще по-юношески хрупкий, но с мощным очерком плеч. Настоящий воин и истинный лорд со временем.

– Я благодарна вам за поддержку, Уильям Херберт.

Он взглянул на нее с мальчишеской заносчивостью.

– Ошибаетесь, миледи. Это не поддержка. Я не забыл, что вы носите имя Невиль, а я из Хербертов, и между нами не может быть союза. Однако вы в состоянии исполнить то, что не под силу мне, – унять фаворита вашего супруга, который возомнил себя первым лицом на Севере страны после герцога Глостера.

«По крайней мере он искренен, – подумала Анна. – Наши отцы были врагами, и он также пытается возненавидеть меня. Что ж, этот мальчик честнее тех, кто прячет душевные порывы под масками чести и традиций».

Когда спустилась ночь, она заказала в церкви монастыря еще одну заупокойную мессу по мужу и сыну. Сколько их было отслужено за то время, что Анна провела здесь в тоске и одиночестве, решившись посвятить остаток дней памяти близких!

В этот вечер она, как и прежде, осталась молиться до полунощной. Стоя перед распятием, она не узнавала себя, чуждыми казались ей и привычные слова молитвы. Вся в бархате, ниспадающий с головного убора фай[44] окутывает ее, словно дымкой, а на пальце поблескивает обручальное кольцо герцогини Глостер.

«Прости меня, если можешь, родной, – шептала Анна, оставив строгую латынь. – Я стала леди Севера Англии, и теперь у меня есть долг, а ведь ты, как никто другой, понимал, что это означает. Я больше не твоя жена, Фил, и отныне стану скрывать правду о нашем браке. Кэтрин будут считать моей приемной дочерью, как этого хочет Ричард, но обещаю, что никогда не забуду ни Нейуорта, ни того счастья, которое ты так щедро дарил мне. И я сделаю все, чтобы твоя дочь, Фил, ни в чем не нуждалась и была много счастливее нас с тобой!»

На следующий день она покидала затерянный в глуши монастырь. Монахини вышли проводить ее, и Анна тепло попрощалась с ними, пообещав не забывать их обители, так долго служившей ей домом, и не оставить ее своими заботами. Умиленные монахини вытирали слезы и низко кланялись, мать Эвлалия благословила Анну в дорогу. Однако сердце Анны было уже не здесь, и ей не терпелось поскорее покинуть Литтондейл.

Отказавшись от паланкина, в котором ехали ее дамы, она скакала верхом впереди кортежа, с интересом глядя по сторонам, отмечая каждую мелочь открывавшегося ее глазам весеннего пейзажа. Покрытые зеленью холмы, старые замки, колоколенки часовен, крытые тростником крыши селений, нивы с тщательно возделанными полосками наделов. С холмов, где белели спины овец, долетали звуки пастушьих рожков, гуртовщики, стреляя бичами, гнали быков на бойню.

Ранняя весна избавила крестьян от частого в конце зимы голода, дружно зазеленевшие всходы обещали обильный урожай, и люди надеялись на лучшие времена, невольно отождествляя их с неожиданным появлением в их краях молодой герцогини, дочери того самого Уорвика, который так долго был хозяином Англии и, как никто, умел поддержать порядок в королевстве.

Кортеж медленно двигался по долине реки Уорф. Широкая медленная река сворачивала на восток. Вскоре местность стала более низменной, просторные луга, оживляемые тут и там силуэтами мельниц, казались приветливыми, и их очарования не могли испортить даже стоявшие кое-где придорожные виселицы. Путники делали остановки в замках и монастырях, а иной раз, пользуясь хорошей погодой, устраивали пикники прямо на лугу у ручья, где на кострах жарили мясо свежедобытой дичи, расстилали ковры, вышибали днища винных бочонков.

Анне нравилось это путешествие. Хорошо ощущать себя богатой и почитаемой, выслушивать комплименты, принимать поклонение! Благодаря заботам Ловела и Дайтона она не испытывала в пути никаких неудобств, а Матильда Харрингтон следила, чтобы ночлег герцогини был обставлен с комфортом и чтобы каждый вечер ее ожидала лохань с горячей водой. Анна чувствовала себя словно молоденькая девушка, перебрасывалась шутками с оруженосцами, и их откровенно восхищенные взгляды говорили ей, что она хороша по-прежнему. Лишь Уильям Херберт держался особняком, был почтителен, но молчалив, хотя Анна нередко замечала, что он смотрит на нее с изумлением и любопытством.

По мере приближения к Йорку большинство молодых женщин кортежа пересели на коней, а самые смелые, вдохновляясь примером дам из куртуазных романов, пожелали ехать в седлах вместе с мужчинами. Вокруг царила атмосфера любовной игры, поощряемая герцогиней, правда, леди Матильда не преминула напомнить Анне, что ее супруг весьма строг и придерживается старых правил, когда дамы и рыцари обязаны следовать порознь.

Лишь одно обстоятельство омрачило поездку. Анна была совершенно уверена, что по прибытии в Йорк сейчас же сможет послать в Понтефракт за дочерью, ибо все время тосковала по Кэтрин. Однако, когда, уже приближаясь к Йорку, она заговорила об этом с Ловелом, тот сразил ее известием о том, что герцог Глостер увез своего сына Джона и ее дочь на Юг королевства. Анна была обескуражена. Ричард знал, что означала для нее разлука с девочкой, и не имел права без ее позволения действовать так.

Но вскоре впереди показались пригороды Йорка, а затем и древние светлые стены с навесными барбаканами.