Чудо-мальчик - Ким Су

Когда я дошел до этого места, дядя высказал мнение, что надо написать более жалостливо, тогда, мол, те люди ответят быстрее. Выслушав его и решив, что он прав, я дописал следующие строки:

Я не хочу быть сиротой. Я верю, что моя мать жива. Я хотел бы как можно скорее узнать о человеке, который окольцевал птицу с таким номером. Прошу вас обязательно дать ответ.

Искренне ваш, Ким Чжонхун.

Дядя сказал, что английское письмо, в котором нет приписки в виде «PS», похоже на блюдо объект без десерта, поэтому в самом низу письма он поставил «PS», дату «15 декабря» и адрес дома святого Петра, находившегося на окраине Сеула.

На следующий день, найдя центральное отделение почты, мы отправили письмо авиапочтой, чтобы хоть на немного сократить время доставки. Сотрудница почты сначала положила письмо на весы, потом убрала его в ящик и выдала нам квитанцию.

Все время, пока мы, выйдя из почтового отделения, шли в направлении улицы Чжонно, я вспоминал тот конверт, окаймленный красными и синими полосками. Я спросил дядю: «Почему по краям конверта были напечатаны такие полоски?» — «Потому что это авиаконверт», — ответил он.

Я подумал, что если бы у меня была одежда с чередующимися красно-синими полосками, наверное, было бы интересно. Как было бы здорово, если бы, надев такую одежду, мы могли подняться в небо; если бы могли перелететь море, как птицы; если бы могли летать в разные страны; если бы это было нашей жизнью. Я посмотрел в небо. С него, словно из бесконечности, падали бесчисленные белоснежные комочки.

— О, снег идет! Ух ты! — невольно вырвалось у меня.

— У тебя сейчас вид щенка, который впервые увидел снег, — улыбнувшись, сказал дядя.

— Правда! Нет, правда! Такое чувство, словно впервые вижу снег.

На мое лицо падали снежинки и тут же таяли. Я ясно чувствовал, как они из кристалликов превращались в воду.

— Сейчас было бы здорово выпить большую чашку чистого японского саке.

— Что? Выпить большую пушку? Чистую большую пушку?[57]

Произнеся это вслух, неожиданно для себя я взорвался громким смехом, запрокинув голову, уставился на небо и стал не отрываясь глядеть на эти белоснежные льдинки. Снежинки мягко падали сверху, но стоило подуть ветру, они снова взмывали ввысь. Они были похожи на белые лепестки цветов вишни, которые кружатся в весеннем воздухе; на июньских птенцов северного скворца, впервые взлетевших в небо; на летающие авиаконверты, которые, преодолев море и многие страны, находили птиц. Восхищаясь снежинками, я шагал, выпуская пар изо рта и не сводя глаз с неба.

«Здравствуйте. Меня зовут Ким Чжонхун. Я мальчик из Кореи. Мне семнадцать лет — так я здоровался с каждой снежинкой. — Я не хочу быть сиротой. Я верю, что моя мать жива. Я обязательно хочу найти ее. Ради Бога, прошу вас, помогите мне. Ради Бога».

ВИДЕТЬ ГЛАЗАМИ, СЛЫШАТЬ УШАМИ, ГОВОРИТЬ ОТКРЫТО

В тот день, когда я вошел в дом Святого Петра, была суббота. Все, что я мог забрать с собой из вещей, — это одежда, подушка, подзорная труба, не прочитанная до сих пор книга «Танцы Венеции», подаренная на память дядей Чжэчжином книга «Даже сейчас нельзя сказать» и справочник.

Уложив вещи в дорожную сумку, тоже подаренную дядей Чжэчжином, я уселся на диван и стал ждать брата Кантхо. Дядя Чжэчжин вынес из офиса всю мебель и книги, поэтому в нем было пусто. Я лег на диван и стал рассматривать вывеску бара «Ёнгун», видневшуюся через окно. Когда я смотрел на нее днем, она, точно лицо женщины из бара, смывшей косметику, выглядела блеклой, местами темной.

Каждую ночь в течение пяти месяцев моей жизни в офисе я засыпал, глядя на ту вывеску, мигавшую через равные промежутки времени. Сейчас я беспокоился лишь о том, смогу ли нормально спать в другом месте, где, возможно, не будет такого освещения, зато будут незнакомые ребята.

Размышляя так, я, еще не уехав, уже скучал по вывеске бара «Ёнгун». Я подумал: каким же все-таки прекрасным было время в моей жизни, когда я мог засыпать, глядя на мерцающий свет той вывески? Я понял, что отныне вернуться в это прекрасное время я смогу только в своих воспоминаниях. С этими мыслями я незаметно уснул.

Я проспал недолго, возможно минут пять. Проснувшись оттого, что меня трясли за плечо, я увидел брата Кантхо. Он был одет не как обычно — в брюки из хлопчатобумажной материи и широкую футболку, сейчас на нем были джинсы и коричневый свитер, а поверх него полупальто ультрамаринового цвета. Последний раз мы виделись с ним примерно две недели назад, поэтому я чувствовал себя неловко. Мне было грустно оттого, что мы расстаемся. Когда я вышел, закрыв за собой дверь офиса, то внезапно ощутил, как на сердце наваливается тяжкий груз.

— Если бы я знал, что так случится, то постарался видеться с вами чуть чаще, — сказал я, таща за собой дорожную сумку, пока мы шли прочь от запертой двери.

— Что значит «если бы я знал, что так случится»? — спросил брат Кантхо.

— Это значит, что теперь, если я перееду в дом Святого Петра, нам будет трудно встретиться снова. Вы создали книгу и теперь не нуждаетесь во мне. Наши лица тоже не то что не стали похожими, а даже наоборот: они постепенно изменяются и отличий становится все больше. В конце концов вы не сможете даже вспомнить, как я выглядел.

Когда я произнес эти слова, он остановился и обеими руками схватил мои плечи.

— Я не тот человек, который легко забывает окружающих. Все, кого я встречал в своей жизни, очень дороги мне, и я никого из них не забуду. Тебе же мне хочется сказать спасибо. Потому что ты помог мне понять, что я не один.

— Что я помог понять? — переспросил я.

— Я говорю о том, что страдала, — начал брат Кантхо, внезапно на минуту преобразившись в Хисон, — забыв любимого человека. У тебя есть способность передавать другим людям то, что ты чувствуешь, поэтому ты обязательно будешь нужен этому миру. Этот дар поможет многим. Даже если меня не будет… ты должен будешь отправиться в дом Святого Петра. Когда придешь туда, студенты, которые там живут, станут учить тебя. Набравшись от них знаний, обязательно поступи в университет. После этого измени этот мир с помощью своего умения читать в чужих сердцах. Построй другой мир, совершенно отличный от этого…

У меня исчезли мои способности, и я не мог понять, с каким чувством брат Кантхо говорил все это, но все равно ответил, что так и поступлю. Я еще не очень хорошо знал, что за мир он просил меня изменить, но слова «другой мир» не оставили меня равнодушным. Для меня они звучали как «другая вселенная», о которой говорил отец, вселенная, где могли произойти события, невозможные в этом мире. Я подумал, что создание нового мира, вероятно, похоже на путешествие в другую вселенную, когда летишь через бесконечное темное пространство.

— В переодевании в мужчину, — сказала Хисон, снова превратившись в брата Кантхо, — есть только одно преимущество — когда ты идешь по дороге и куришь, никто не сделает тебе замечание. Мужчины, в отличие от женщин, могут курить на улице, не оглядываясь ни на кого. Ты тоже мужчина, поэтому тебе сложно понять, что свобода бывает и такой. Ну, что, насладимся в последний раз нашей свободой? — предложил он, когда мы вышли из переулка на главную улицу.

Он протянул мне пачку сигарет. Мы остановились и стали курить.

— Теперь тебя не будет шатать.

— Перед любимым человеком нельзя показывать себя слабым.

Брат Кантхо выпустил сигаретный дым.

— Это вкус свободы, который можно ощутить только в 1986 году. Но скоро настанет такой день, когда никто ничего не скажет, если женщина закурит — пусть даже на середине улицы Чжонно. Твоя свобода тоже скоро закончится, потому что через год ты станешь взрослым. Поэтому теперь, сколько бы времени ни прошло, нам нельзя забывать, что мы наслаждались свободой в 1986 году, когда стояли на улице Чжонно 3-Га и курили сигареты перед зданием YMCA[58].

— Ну, стоит захотеть, всегда можно закурить еще раз, — заметил я.

— В любом случае эта сигарета — последняя из тех, что ты выкурил вместе со мной, — произнес брат Кантхо с легкой грустью в голосе.

— Почему вы все время говорите: последняя? — спросил я тихо; мне передалось его настроение. — Вы действительно больше не увидитесь со мной?

— Как бы это тебе сказать… я решился, — признался брат Кантхо.

— На что вы решились?

— Тебе не кажется, что я в чем-то немного изменился? — спросил меня брат Кантхо вместо ответа.

Я внимательно посмотрел на него и сказал:

— Я не знаю.

Было ясно, что брат Кантхо действительно в чем-то изменился. Но я ответил так, потому что отчего-то эти изменения рождали во мне нехорошее предчувствие.

С приближением к станции поезд начал постепенно снижать скорость. Пассажиры, сидевшие в вагоне, с облегчением вздохнули. Но в то же время сквозь просветы между столбами, стоявшими вдоль железной дороги, стала видна деревня, лежащая в руинах, словно после ковровой бомбардировки. В некоторых местах вился дым, и от этого местность напоминала поле боя. Лишь телеграфные столбы стояли нетронутыми. Оборванные провода, скрученные как попало, лежали на земле. Брат Кантхо, раскрыв рот, рассматривал эту картину.