Не могу молчать: Статьи о войне, насилии, любви, безверии и непротивлении злу - Лев Николаевич Толстой

Ну хорошо, вы, правительственные люди, перевешаете, перестреляете еще 5, 10, 30 тысяч, как, очевидно, вы, подражая прежним европейским подавлениям революций, и собираетесь сделать. Ну хорошо, вы сделаете это. Но ведь, кроме петли, виселицы, шпионов, винтовки, приклада, тюрем, есть еще силы духовные, самые могущественные, гораздо более сильные, чем всевозможные виселицы и тюрьмы. Ведь у всех задавленных вами веревками и застреленных вами, над вырытыми для них, живых, могилами, были и есть отцы, братья, жены, сестры, друзья, единомышленники, и если казни эти избавляют нас от тех, которые зарыты в могилы, то эти казни возрождают не только в их близких, но и в чужих людях вдвое больше и вдвое злейших врагов вам, чем те, которые вами убиты и зарыты в землю. Чем больше вы перебьете людей, тем меньше вам возможности избавиться от главного врага вашего: от ненависти к вам людей. Своими преступлениями вы только удесятеряете эту ненависть и делаете ее для себя более опасной.

Но мало того, что вы среди близких казненным увеличиваете врагов своих и увеличиваете их ненависть, вы этими самыми казнями увеличиваете и в совсем посторонних и вам и вашим врагам людях то чувство жестокости и безнравственности, с которыми вы думаете, что боретесь этими казнями. Ведь казни эти не делаются сами собою теми бумажками, которые вы пишете в своих судах и министерствах. Казни делаются людьми над людьми. Молодой, бывший солдат с явным недоумением о том, как надо относиться к этому, рассказывал мне, как его заставляли рыть траншею – могилу для 10 живых, приговоренных к расстрелу, и как заставляли одних солдат убивать этих приговоренных, а других стоять с заряженными винтовками позади убивающих и быть готовыми стрелять в этих, если они поколеблются в исполнении требуемого от них страшного, нечеловеческого дела. Разве может пройти даром для душ человеческих исполнение таких ужасных дел по приказанию всех властей, которых им внушено уважать и считать священными?

На днях я прочел в газете сообщение о том, как какой-то несчастный генерал-губернатор отдал приказ, в котором выражал похвалу и одобрение двум, по его выражению, молодцам городовым, назначив им по 25 рублей награждения за то, что они застрелили безоружного пленника, который, соскочив с повозки, хотел убежать от них. Я не поверил этому ужасному поступку начальства и написал в редакцию газеты, прося подтверждения. Мне прислали подлинный приказ и объяснили, что такие похвалы за убийства – самые обыкновенные явления, и самые высокопоставленные лица высказывают такие похвалы.

Разве могут такие дела и такие слова проходить бесследно? Не могут такие дерзко высказываемые, извращенные мысли и чувства не оставлять страшных следов развращения, безнравственности, жестокости в душах людей, участвующих в таких делах и читающих такие приказы. Не могут такие дела и приказы не вызывать в людях и недоверия и презрения к тем людям, которые предписывают эти ужасные, противные человеческой совести дела и хвалят и награждают за них. Так что, если казнены тысячи людей, то сколько десятков, сотен тысяч людей, участвовавших так или иначе в этих делах, развращены этим участием, лишены этим участием последних остатков религиозных и нравственных основ и подготовлены к тому, чтобы если не ненавидеть еще, то уже презирать людей, совершающих такие дела, и совершать при первом случае те же самые злодейства против тех самых людей, которые теперь заставляют делать их против врагов своих.

А влияние прочитываемых миллионами газетных известий о том, сколько казнено и приговорено к смерти, печатаемых каждый день, как известия о переменах погоды, которые должны и не могут не повторяться ежедневно и постоянно. Если читающие каждый день такие известия и не спрашивают себя, как примирить такие, совершаемые по повелению высшей власти дела, не говорю уже с Евангелием, но с 6-й заповедью Моисея, то не могут противоречия эти не отозваться в душе людей и пренебрежением к заповедям, к религии вообще и к власти, совершающей дела, явно противные и религиозному закону и совести.

Разве не ясно, что совершаемые правящими властями злодеяния, имеющие целью избавление себя и видимых врагов правительственной власти, подготавливают для себя вдвое, вдесятеро больше врагов невидимых и злейших?

Казалось, не может не быть очевидным всякому мыслящему человеку, что такая деятельность правительства не может улучшить положения. Это должно быть очевидным не только посторонним, но и самим правителям. Не могут они не видеть ясно тщету своей деятельности, не могут не видеть и всей преступности ее. Не могут не видеть потому, что то учение Христа о любви к врагам, которое так старательно скрывалось и скрывается людьми, живущими насилием, – хотя и не вполне, в полном и истинном его значении, а некоторыми частными проявлениями, но все-таки проникло уже в сознание людей христианского мира и думаю, что не ошибаюсь, – особенно живо воспринято было простым рабочим русским народом, который теперь так усердно развращается правительством.

Если Марк Аврелий мог, несмотря на всю свою кротость и мудрость, с спокойной совестью и воевать и распоряжаться казнями людей, то люди христианского мира уже не могут этого делать без внутреннего сознания своей преступности, и какие бы они ни придумывали лицемерные и глупые гаагские конференции и условные наказания, все эти лицемерные глупости не только не скрывают их преступлений, но, напротив, показывают то, что они сами знают, что то, что они делают, дурно. Сколько бы они ни уверяли себя и других, что они по каким-то высшим соображениям делают те ужасные преступления всех законов и божеских и человеческих, которые они, не переставая, делают, – они не могут скрыть ни от себя, ни от всех добрых людей всей преступности, порочности, низости своей деятельности. Ведь все уже знают теперь, что убийство, какое бы то ни было, гадко, преступно, дурно; знают это и все цари, министры, генералы, сколько бы они ни прятались за какие-то выдуманные высшие соображения.

То же самое и революционеры каких бы то ни было партий, если они допускают убийство для достижения своих целей. Сколько бы ни говорили они о том, что, когда власть будет в их руках, им не нужно будет употреблять тех средств насилия, которые они употребляют теперь, – поступки их столь же безнравственны и жестоки, как и действия правительств. И потому точно так же, как и злодейства правительств, производят такие страшные последствия: озлобления, озверения, развращения людей.

Отличается их деятельность только тем, – отчего она и представляется менее преступной, – что тщета деятельности стоящего во власти правительства очевидна, тогда как деятельность революционеров, проявляемая большею частью в теории и только урывками на практике – во времена