Собака снова человек! - Сергей Платов

— Это луговые спиногрызы, Тинки и Винки, — представил я зверят остальной команде. — Несмотря на то что они бывшая нечисть, ребята хорошие. В это, конечно, сложно поверить, но они совершенно безобидны и очень несчастны. Так что прошу любить и жаловать. — Глядя на то, как скривилась Матрена и с какой опаской смотрят на луговых ратники, я добавил: — Голову даю на отгрызание, что Тинки с Винки порвали со своим темным прошлым и уже много лет идут по нелегкой стезе полнейшего исправления.

— И я за них ручаюсь. — Селистена также не осталась в стороне от защиты прав исчезающих видов нечисти.

— Ну если и ты тоже… — протянула женщина-гора. — Тогда я Едрена-Матрена, а эти два субчика — ратники премьер-боярина Антипа, Фрол и Федор.

Луговые опять восторженно захлопали ресницами.

— Нам очень приятно, мы именно так вас и представляли.

Еще бы не представляли! Ведь именно я в свое время в точности описал луговым и Матрену, и братьев. Причем описание было настолько яркое, что и они вошли в великое эпическое повествование о моих прошлых подвигах. Матрена это использовала в коммерческих целях, а Фрол с Федором стали самыми известными на всю округу ратниками.

— Мы хотели бы засвидетельствовать… — продолжили гнуть свое Тинки и Винки, но тут сказала свое веское и очень громкое слово Матрена:

— Некогда нам тут свидетельствовать, того и гляди, обвиняемыми сделаемся. Так что быстро отвечайте на вопрос Даромира: какого вы тут делаете?

От такого напора дети любви и полевых цветов выстроились перед Матреной в струнку. Хорошо еще она дурно пахнущего лешего не вспомнила.

Говорили спиногрызы негромко, но очень старательно выговаривая каждое слово. Друг друга не перебивали, а, наоборот, закончив мысль, еле заметным жестом лохматой лапки предлагали высказатьса компаньону. Было видно, что простой слог дается им плохо, да и к тому же налицо было явное волнение.

— После того как нам посчастливилось встретить вас, уважаемый Даромир, и вас, прекрасная Селистена, мы не спали и не ели несколько дней.

— Да, мы день и ночь сочиняли оду в честь ваших великих подвигов, лишь изредка отвлекаясь, чтобы умыться и причесаться.

— По разным источникам, к нам стекались все известия о ваших новых победах. Наконец нам стало известно, что вы одержали победу над оборотнем и черным колдуном. Именно этой сценой мы и закончили свое повествование.

Конечно, это было не совсем правдой. Колдуна Гордобора завалил Серогор, но перебивать и без того трясущихся от волнения луговых спиногрызов я не стал.

— Вообще-то мы собирались закончить свое повествование свадьбой, но Даромир предпочел отложить ее, уединился и продолжил обучение в «Кедровом скиту».

— Такая поразительная скромность тронула до глубины души. И тут нам стало ясно, что повествование о великом Даромире обязательно надо продолжить и донести до всего народа.

— Правильно, герои не должны быть в тени их менее удачливых, но более нескромных коллег.

Хорошо излагают, ведь в самую точку попали! Вечно так: кто-то подвигов насовершает, врагов всех изведет, но из скромности промолчит, и имя его останется неизвестным широкому кругу общественности, а это для героя обидно. Или, наоборот, какой-нибудь прохвост прихлопнет зазевавшуюся пакость и примется на весь мир трубить о своих заслугах. Толпа у нас говорунов любит, глядишь, а он уже народный любимец.

Сущность Золотухи, которая всё больше становилась моей собственной (конечно, в неукушенном состоянии), пыталась нагло возражать мне и цинично напоминать про какую-то скромность, но эта провокация была задушена в зародыше.

— Всё оставшееся время мы посвятили распространению нашего произведения, посвященного подвигам Даромира. Все должны были узнать, кому именно обязаны избавлением от черного колдуна и его слуги-оборотня.

Тут меня, конечно, берут некоторые сомнения. Скорее всего, дело не в пропаганде даромировского образа жизни, а исключительно в желании пропихнуть свою поэмку в свет. Ну что ж, это их законное право. А если представить, с какими сложностями зверятам наверняка пришлось столкнуться, когда они несли правду в народ, то остается только мысленно похлопать в ладоши Тинки, Винки и их настойчивости. Подчеркиваю, только мысленно, а то слишком возгордятся.

— Дальше три года мы скучали, — с душераздирающим вздохом поведал Тинки. — Труд всей нашей жизни был закончен, а новых подвигов вы не совершали.

— И вот совсем недавно узнали, что вы вернулись. Мы нисколько не сомневались, что вы опять приметесь за старое, и со всех лап бросились в город.

— Ждать пришлось недолго. Самым сложным оказалось вычислить, откуда вы будете удирать на этот раз.

— Отступать, — машинально поправил я.

— Ой, простите, конечно же отступать. Но теперь самое страшное позади, мы рядом с вами и готовы и впредь оставаться верными летописцами.

— Если мы будем в гуще событий, то сказание получится еще более красочное и яркое.

— Вы не волнуйтесь, мы не причиним вам ровным счетом никаких хлопот. Будем сидеть где-нибудь в уголочке и слагать новую песнь о ваших подвигах. И нам ничего не надо… — Винки замялся, прокашлялся от волнения и выдавил из себя: — Разве только малюсенький кусочек сыра.

— Но каждый день, — вставил свой слово Тинки и покраснел от такой неслыханной наглости. Что поделаешь, сыр — это единственная вещь на свете, ради которой луговые спиногрызы могут пойти на нарушение этикета.

Послушайте, и откуда они могли знать, что я опять ввяжусь в историю? Я же, между прочим, в городе вести себя собирался смирно, степенно, согласно новому имиджу. И только коварная Сантана вынудила меня взяться за старое и показать, кто тут главный колдун в округе. Пока, конечно, мне этого не удалось, но как говорится в народной пословице: цыплят по осени считают. И этой осенью подсчетами займется именно Даромир.

Никаких возражений против присоединения к нашей и без того своеобразной компании луговых спиногрызов я не имел. И правда, не век же им по полям прятаться, пусть хоть мир посмотрят. Золотухина сущность окончательно взяла верх, и я моментально разнюнился.

Бедные, несчастные зверушки, они любят весь мир, а их никто. Мало того что не любят, но еще и при первом случае норовят проредить их увядающий род. Да как же я смею так безответственно относиться к уникальному виду нестандартной нечисти? Ведь знаю точно, что наше путешествие будет связано с опасностью. За нами наверняка погоня, впереди, скорее всего, будет засада, дать гарантии полной безопасности я не могу. Так какое же я имею право тащить этих милых очаровашек с васильковыми глазами с собой?!

От всего этого бреда, внезапно народившегося в моей многострадальной голове, я окончательно перестал сопротивляться нападкам Золотухиной сущности и поднял лапы, признавая свое полное поражение. Ну почему у нее так мало блох?!

— Я не могу взять вас с собой, — голосом, полным материнской любви и заботы, молвил я.

— Почему? — искренне удивились спиногрызы и остальные члены нашей команды.

— Да как вы не понимаете? Им вместе с нами будет угрожать опасность! Если с такими маленькими в пути что-то случится, я себе этого никогда не прощу.

— Уважаемый Даромир, — начал Тинки, чуть не плача от обиды. — Ради правды и искусства мы готовы пойти на этот минимальный риск.

Я хотел было ответить очередным резким отказом, но в моей голове раздался знакомый голосочек:

— Ты чего ребят обижаешь? Они не переживут отказа, пусть с нами идут.

— Вот от тебя такого легкомыслия я не ожидал! — возмутился я. — Они же могут погибнуть!

— А я не ожидала от тебя такого занудства! — фыркнула невестушка. — Помнится, раньше ты таким не был.

— Я не занудный, а рассудительный, — огрызнулся я, — нельзя совершать поступки, пока не просчитаешь, к нему они могут привести.

Судя по тому, как округлились глаза Селистены и приоткрылся ее рот, на этот раз я переплюнул сам себя. И откуда только такие бредовые мысли могут возникать в моей голове?! Это у меня-то, человека, который всю свою сознательную (и несознательную тоже) жизнь поступал с точностью до наоборот? Никогда не прощу Золотухе, что она довела меня до такого состояния.

— Мы даже можем отказаться от сыра, — подозрительно шмыгая лохматым носиком, еле слышно проговорил Тинки.

— И обязуемся ежедневно обеспечивать вас свежей крольчатиной.

Это был удар ниже пояса. Как и следовало ожидать, в моей голове тут же прорезалась Селистена:

— Даромир!

— Что, любимая?

— Ты что, и после этого запретишь им следовать с нами?

— Да пойми ты, это слишком опасно.

— Запретишь или нет?

— Запрещу.

— Даже если я тебя очень попрошу?