Бог огня - Telly

Бася пошарила под сиденьем, нащупала монтировку и протянула ее Б. О.

— Пригодится... Похоже, это веселое местечко.

Б. О. взвесил безотказный шоферский инструмент в руке, раз-другой легонько стукнул себя по голове и вернул на место:

— Хорошая штука. И очень убедительная. Но я не ношу с собой оружия.

Заплатив на входе, он проследовал в зал, забитый разношерстной публикой: тут были мужчины-проститутки, успевшие подработать на ближайшем бульваре, вальяжные господа лет сорока — пятидесяти с сальными глазами, ласково беседовавшие с юнцами, многие из которых, судя по всему, еще не вышли из пионерского возраста. На эстраде завывал какой-то сладкоголосый молодой человек и одаривал публику бархатным откровением:

— Ай ла-а-ав ю...

Компанию ему в этих трогательных признаниях составлял шарообразный мужичок, который лез на эстраду и, распахивая маленькие руки, провозглашал:

— Я всех вас хочу, мои любимые.

— Сударь, купите мне марочку...

Б. О. обернулся на голос. Говорил среднего роста парнишка лет пятнадцати: правильные черты лица, гладкая кожа, сладковатый, если не сказать, приторный взгляд из-под пушистых ресниц.

— А где у вас тут клуб филателистов?

— В туалете.

— Пошли посмотрим. Я в твоем возрасте тоже увлекался собиранием марок. Тебя как звать?

— Крошка Цахес.

— Что?! — изумился Б. О.

— Так меня один хороший человек называл.

Б. О. хотел было поинтересоваться, догадывается ли пацан о литературном источнике, из которого почерпнуто это прозвище, но передумал: пустое занятие.

В туалете перед кабинками слонялись человек шесть юнцов с туманными, плывущими взглядами. Один сидел на полу и лезвием миниатюрного перочинного ножичка подравнивал на круглом зеркальце тонкую насыпь белой пыли — спутник Б. О. с тоской взглянул на кокаиновую нить и вздохнул.

Дверка одной из кабинок открылась, и оттуда выплыли, держась за руки, два молодых человека. Они улыбались так нежно и умиротворенно, будто только что побывали в раю. На освободившееся место тут же устремилась очередная парочка.

— Душевное место, — кивнул Б. О., наблюдая за мальчишкой, медленно поднимавшим лицо от зеркальца. Глаза его были прикрыты, он улыбался, и казалось, из этой улыбки, как из источника с живой водой, по телу его стекает, омывая плечи и грудь, мягкая теплая волна.

— Так как насчет марочки? — печально напомнил Крошка Цахес.

— Не все сразу. Поговори со мной.

— О чем? — спросил Крошка Цахес, с тоской оглядываясь на ловившего кайф паренька.

— Ты давно в этой тусовке?

— Года два.

— Публику, стало быть, знаешь.

— М-м-м... — сложив губы трубочкой, протянул Крошка Цахес и склонил красивую голову к плечу, давая понять, что человек он в этой среде не новый.

Б. О. протянул ему распечатку. Такой реакции он не ожидал. Едва кинув взгляд на портрет, Крошка Цахес буквально вырвал лист из его рук, поднес его близко к лицу, словно хотел не просто рассмотреть изображенного на нем человека, но и услышать какие-то знакомые запахи. Продолжалось это трогательное общение с голубым этюдом довольно долго. Потом мальчишка, прижав лист к груди, тихо сказал:

— Подарите это мне, а?

— Да я тебе таких сотню подарю, — похлопал его по плечу Б. О. — Кто этот симпатяга?

— Это? — искренне удивившись, приподнял брови Крошка Цахес, как если бы речь шла о какой-то всенародно узнаваемой личности, вроде президента. — Это Илья Соломонович.

— Вижу, что не Борис Николаевич... И кто он такой?

Крошка Цахес еще раз взглянул на картинку, потупился, вздохнул:

— Это мой спонсор... Был.

— Спонсор?

Да, поведал Крошка Цахес, тут пацанов берут на ночь, как правило, но если повезет, эта короткая связь перерастает в длительные отношения, то есть у тебя появляется спонсор. Ему тоже как-то повезло, примерно с год назад Илья Соломонович стал его спонсором. Они жили примерно полгода, а потом Илья Соломонович пропал.

— Он сюда заходил? — спросил Б. О.

— Да что вы... Скорее его можно было найти в "Трех обезьянах".

— Я там был.

— Ну, тогда... — Крошка Цахес задумался, потом назвал несколько адресов.

— Спасибо, ты меня выручил. — На прощание Б. О. дружески похлопал мальчишку по плечу, сунул руку в задний карман джинсов, нащупал бумажник.

И вынул руку пустой.

— Хочешь, парень, совет? Не жри марочки, лучше пей водку. — Он вздохнул: — Да, пей водку, трахай девчонок и никому не подставляй свою задницу.

Мальчишка как будто его не слышал. Он смотрел на этюд в голубых тонах, и складывалось впечатление, что еще немного, и он заплачет.

Очухавшаяся лесбиянка стояла на четвереньках на асфальте и блевала.

— Так тебе и надо, дура, — заметила Бася, медленно проезжая мимо. — В другой раз будешь прислушиваться к советам тренера. — Она прикурила от встроенной в приборный щиток зажигалки и спросила: — Ну и что там интересного?

— Пацаны... — мрачно отозвался Б. О. — На марки задницей зарабатывают.

— Они марки собирают?

— Собирают... Что характерно, марки одного государства. Большого государства, — откинулся на спинку кресла и уставился в темное жерло улицы, туда, где далеко впереди таяли угольки автомобильных стоп-сигналов. — Точнее сказать, это целая империя.

— Сейчас на свете уже нет империй.

— Есть. Причем такая, что и Чингисхану даже в самых смелых снах не являлась.

— Как называется?

— ЛСД.

Доехали быстро. После двенадцати город остывал, отдыхая от раскаленных транспортных потоков, ни пробок, ни заторов не было, к тому же Басе везло и она ухитрилась все попавшиеся на пути светофоры проскочить на зеленый.

— Мне бы сейчас твое везение не помешало, — заметил Б. О.

— В том заведении, куда мы едем, на входе стоит светофор?

—Хуже. Там стоит фэйс-контроль.

— Ерунда. С таким фэйсом, как у тебя теперь, тебе ни один контроль не страшен.

Проблем действительно не возникло: если физиономия Б. О. и хранилась в каких-то банках данных, то только не в компьютерах этих кабаков.

Ильи Соломоновича в кабаке не оказалось. У стойки бара сидел трансвестит, наряженный столь пышно, словно он заглянул в бар прямо с бразильского карнавала. Голову этого игрушечного, невсамделишного какого-то существа украшал шарообразный шиньон из серых с золотистым проблеском перьев, достигавший в поперечнике чуть ли не метра. Огромный густо накрашенный рот, битком набитый белоснежной металлокерамикой, черные ресницы, весившие как минимум граммов двести. Из-под короткой желтой юбки торчали ноги, затянутые в серебристые колготки, фактурно и орнаментально в точности копировавшие змеиную кожу. Ансамбль завершали того же качества лифчик и высокие, до локтей, перчатки. Существо меланхолично потягивало коктейль и рекламно скалилось, выставляя напоказ свою ослепительную вставную челюсть.

Б. О. направился к выходу. У двери он оглянулся. Неподалеку от стойки в полном одиночестве за столиком сидела, закинув ногу на ногу, женщина и полировала пилкой ногти. На ней был роскошный белый пиджак и темные брюки.

Что-то в ее облике показалось Б. О. странным — что именно, он не понял. Впрочем, здраво рассудил он, в такого рода заведениях все странные. Женщина сидит, занимаясь маникюром, и плавно покачивает ногой в такт негромкой музыке — что здесь, в самом деле, такого?

Бася повернула ключ в замке зажигания, завела мотор:

— Куда теперь?

— Подожди... — Б. О. дотянулся до заднего сиденья, на котором валялись копии распечаток этюда в голубых тонах. С минуту он пристально вглядывался в портрет Ильи Соломоновича, потом поднял на Басю рассеянный взгляд.

— Какой размер обуви может носить женщина, — он прикрыл глаза и задумался, — чуть ниже среднего роста?.. Плотненькая...

— Ну какой, — почесала висок Бася. — Тридцать пятый. Возможно, тридцать шестой.

— А сороковой — сорок первый?

— Да ты что, шутишь?! В таком случае это не женщина...

— То-то и оно! — Он хлопнул ладонью по крышке бардачка и расхохотался. — В этом кабаке полно трансвеститов... У меня есть подозрение, что наш Илья Соломонович теперь — женщина!

Заплатив очередную сотню, Б. О. вернулся в бар и прямым ходом направился к столику, отодвинул стул, уселся и, подперев щеку ладонью, принялся наблюдать за тем, как тонкая маникюрная пилочка нежно облизывает ногти.

— Я вас не приглашала, — заметила женщина, не отрываясь от своего занятия.

— Должно быть, я ослышался... Ну раз уж я здесь, может быть, выпьем?

— В другой раз. До свидания.

— А мне друзья говорили, что я вполне ничего выгляжу.

Женщина навела последний штрих на безымянном пальце левой руки, отложила пилку и только после этого, взглянула на соседа по столику: