Цвет надежд — зелёный (сборник) - Карл-Юхан Хольцхаусен

Дедушка засеменил за ней. По дороге ему пришла на ум поговорка:

— Продолжай делать по-своему. Но помни: кто много зарабатывает, у того жестокий хозяин.

Густафссон не нашелся, что ответить. К тому же позвонили в дверь. Пришел Пружина с коробкой под мышкой.

— Вот, гляди. Тут одна зелень. Этот тон женщины кладут себе на веки. Мы опустошили весь его запас.

Густафссон колебался. По его мнению, эта затея у них не пройдет. По Пружина был исполнен энтузиазма. Он уже хотел приступить к делу, как в дверь снова позвонили. Это был доктор Верелиус, который хотел повидать Густафссона.

— Густафссон сегодня занят, — заявил Пружина. — У нас вечером выступление.

— Да, я слышал об этом. И мне это не нравится.

— Ваше дело. Нас это не касается.

Прежде доктор Верелиус избегал открытого столкновения с этим нахальным типом. Но сейчас он не собирался молчать.

— Послушайте, уважаемый, — сказал он. — В данном случае мое желание играет первостепенную роль. Не забывайте: Густафссон находится под моим наблюдением, потому что я его врач.

— А я его менеджер и как таковой контролирую все его дела.

— Мой контроль касается действия красящего вещества.

Пружина не мог удержаться, чтобы не осадить этого наглого докторишку.

— Красящее вещество? Дерьмо, а не красящее вещество! — выпалил он, ткнув пальцем в Густафссона, но тут же опомнился. — Он… Да он с каждым днем становится все зеленее и зеленее. Из-за этого вам нечего беспокоиться.

Густафссон хотел выйти на свет. Пружина быстро толкнул его обратно:

— Сядь!

Доктор объяснил, что должен каждую неделю хотя бы бегло осматривать Густафссона. По мнению Пружины, в таком осмотре не было никакой необходимости.

— Густафссон выступает на эстраде с песнями. Тысячи людей видят, что он зеленый, как лягушка. А сейчас, довдор, извините, у нас, к сожалению, нет больше времени. Если хотите осмотреть Густафссона, приходите, когда это будет удобно нам.

К удивлению, доктор Верелиус сдался перед их доводами.

— Ну что ж, не буду мешать, приду в другое время.

Пружина сразу успокоился. Пусть доктор не тревожится. Он самолично следит за Густафссоном, как заботливая мать за своим ребенком.

С этими словами он закрыл за доктором дверь, вытащил коробку с гримом, достал карандашик и стал пробовать грим на себе, не прерывая разговора с Густафссоном:

— Тебе следует остерегаться этого доктора. Самое лучшее — сменить квартиру. Переезжай-ка в другой конец города, пусть тогда рыщет да ищет, а мы тем временем будем разъезжать с выступлениями.

— Как же я буду выступать, если с меня сойдет краска?

— Будешь гримироваться! Взгляни на меня. Как я тебе нравлюсь? — Он повернулся к Густафссону. — Видишь, мы с тобой словно близнецы!

Густафссон отшатнулся:

— О черт!.. Неужели я так выгляжу?

— Конечно! — уверил его Пружина.

И снова раздался звонок в дверь.

Открыла Ингрид. Вошедший был ей незнаком. Зато Пружина, выглянувший в переднюю, сразу узнал его. Это был журналист. Тот, что ходил в берете. Берет поклонился Ингрид. Назвал свою фамилию. Ему хотелось бы видеть господина Густаф… Он не закончил.

— А, вот и он сам! Что с вами, господин Густафссон? По-моему, вы были гораздо выше.

— Я не Густафссон, — отрезал Пружина. — Густафссон в гостиной.

— Да, да, теперь вижу, — сказал Берет. — Я вас узнал. Вы тоже стали зеленым? А вы в чем провинились?

— Ни в чем. Меня в тюрьму не сажали. — Пружина был оскорблен. — Просто решил загримироваться. Зеленый цвет теперь в моде.

— Ясно.

— Хочу поддержать Густафссона, — прибавил Пружина. — А то ему как-то одиноко. Теперь мы с ним зеленые на пару.

— Да, да. После последней истории это, наверно, необходимо.

Ингрид молчала. Она не понимала, что происходит. Пружина гримируется, Пер прячется в тень. Доктора отсылают прочь. А теперь, в придачу ко всему, в дом является журналист.

Нужно разобраться, в чем дело. А для этого необходим свет поярче. Ингрид щелкнула выключателем, и гостиную залил яркий свет.

— Про какую это историю вы толкуете?

— Про ту, о которой напечатано в сегодняшнем номере «Квелльсбладет», — объяснил Берет.

— А что там такое? — полюбопытствовал Густафссон.

— Да ничего особенного, — испуганно вмешался Пружина. — Пустяки. Небольшая реклама. Мы лично так к этому отнеслись, господин редактор. А теперь нам пора, господина Густафссона ждут. Он у нас нарасхват. Все хотят его видеть, ангажементов полно. От некоторых приходится даже отказываться. Напишите об этом в своей газете! — Он хотел улизнуть вместе с Густафссоном, но Берет загородил им дорогу.

— Может, господин Густафссон сам что-нибудь скажет?

— А что вас интересует? — Густафссон остановился.

— Например, ваше мнение о такой форме наказания. Что вы об этом думаете?

— Что я об этом думаю? — Густафссон опустил глаза в землю. — Что думаю? Могу рассказать, о чем я думаю по ночам. Другие могут укрыться за стенами, думаю я. А я этого не могу. Другие могут бежать. А я не могу. Другие могут перелезть через ограду и переплыть рвы с водой. А я не могу. Разве можно убежать от самого себя? Скажите, можно?

Он глубоко вздохнул и продолжал:

— Зеленый цвет всюду преследует меня. Так зачем мне его скрывать? Почему не крикнуть: смотрите! Смотрите все, какой я зеленый! Пожалуйста, смотрите все… но извольте за это платить!

Тут Пружина не выдержал:

— Правильно, Густафссон! Пусть платят. А теперь идем.

И он потащил Густафссона за собой, сперва вниз по лестнице, а потом на стоянку такси.

Берет спрятал блокнот.

— Я и не подозревал, что ваш муж принимает все так близко к сердцу.

— А между тем это так, — сказала Ингрид. — Для него это очень трудное время.

— Не огорчайтесь, оно скоро пройдет, — утешил ее Берет. — Осталось каких-нибудь десять или одиннадцать месяцев.

— Одиннадцать месяцев — это вечность.

— Последний вопрос. Он знал, что напечатано в сегодняшней "Квелльсбладет"?

— Нет. — Увидев насмешку в глазах журналиста, Ингрид поспешно добавила: — Поверьте мне, господин редактор, я тут ни при чем. Это господин Фредрикссон не разрешил мне показать ему газету.

— Фредрикссон? Ах, это тот, который зовет себя Пружиной? Ясно, ясно. С этим типом мы еще когда-нибудь столкнемся.

"Только бы они больше ничего не писали про нас", — подумала Ингрид, закрывая за ним дверь.

Память, она как уж, который прячется под камнем. Листаешь однажды подшивку газет двадцатилетней давности и вдруг тебе на глаза попадается статья о капитане Карлсене. Многие ли теперь помнят о нем?