Жена моего любовника - Ирина Ульянина

Каталку за поручни схватила медсестра и увезла в отсек, занавешенный простыней с казенным штемпелем. Я семенила следом, убеждая девушку в мешковатом, плохо отглаженном халате:

— Сережа — спортсмен, организм у него крепкий. Посмотрите, какой он красивый и добрый. Он обязательно поправится! Да?

— Будем надеяться. — Она начала бесстрастно и бесстыдно раздевать моего мужчину. Вернее, кромсать ножницами его сорочку и майку. Отчекрыжила рукава по линии проймы. Я отвернулась, пугаясь смотреть, как девица с треском отрывает лоскуты ткани, присохшие к ранам наподобие второй кожи, но продолжала твердить:

— Сережа на соревнованиях по айкидо третье место занял… О, а если б вы видели, как он плавает! Не боится ни шторма, ни бури!

— И что?

— Он бесстрашный, у него воля к победе!

— Отойди! — внезапно гавкнула неглаженая медсестра. — Заколебала!

Не понимаю, с чего она взбеленилась? Противореча самой себе, тем же собачливым тоном приказала мне снимать башмаки и носки. Сергей не открывал глаза, но веки слегка трепетали, губы кривились. Совместными усилиями мы избавили его от брюк и кальсон, оставив трусы. Девушка, покрякивая от надсады, приподнимала Волкова, а я стягивала одежду, приговаривая: «Миленький, родненький, потерпи!» — а у самой мурашки по телу бежали. Пулевые отверстия были почти черными, словно обуглившимися, а вокруг расползлись багровые гематомы.

— Не рассусоливай, тяни быстрее, — командовала немилосердная сестра милосердия.

Не удержавшись, я поцеловала смуглое предплечье над локтевым сгибом, к которому пластырем была приклеена игла капельницы. И услышала за спиной веселый голос:

— Нехило чувака разворотили!

К каталке приблизился парень в голубом колпаке, похожем на увеличенную в размере пилотку. Я не упустила случая отрекомендовать близкого человека наилучшим образом:

— У Сережи организм крепкий, он айкидо занимался!

— Верю! Раз корчится, ежится, реагирует на боль, значит, сопротивляется… Борется за жизнь. Хороший симптом.

Врач был очень молодым — не иначе вчерашний студент, выпускник медицинской академии. Но мне он с первого взгляда внушил уважение и доверие, с которым я спросила:

— Скажите, Сережа ведь поправится, как вы считаете?

— Вообще-то я считаю раз, два, три. Ну и так далее. Я не математик, чтобы считать. Попробуем починить, конечно. — Парень в голубом колпаке обратился к медсестре: — Оксана, анализ крови у него взяли?

— Кто бы брал? У меня, по-твоему, десять рук? — огрызнулась она.

Похоже, она совсем не любила свою гуманную профессию. Из всех, кто мне встретился в приемном покое, только начинающий хирург относился к своим обязанностям по крайней мере без видимого раздражения и апатии. Он покатил тележку в отделение. И я за ним покатилась, как привязанная за веревочку игрушечная машинка. Распахнула дверь, пропуская транспортное средство.

— Все, девушка, вы свободны. Дальше посторонним вход воспрещен.

— Как, а… Я хочу быть донором!

— Хотите и будьте. Но неужели вы думали, что вас пустят в операционную? Узнаете в справочной о состоянии больного, он будет лежать в хирургическом отделении, — вполне дружелюбно объяснил парень. И увез с собой самое дорогое, что у меня есть.

Чтобы чем-то заняться, я стала разглаживать ладонями и складывать Сережкину одежду на свободном стуле. Хотя все это, за исключением практически новых штиблет на тонкой подошве, можно было выбросить. Лоскуты, клочки и ошметки, окровавленная рвань… Не станет же Серый Волк носить пальто с тремя заплатами или заштопанный пиджак с отрезанными рукавами? Кому все это нужно? Нужно мне… Сложив вещи стопкой и поставив сверху обувь, я села и задумалась: кто стрелял? Почему Волков шел ко мне пешком? Куда подевались его деньги и куда делась Ольга? Количество скопившихся загадок без разгадки преобразовалось в качество, способное свести с ума. Чем дольше думаешь, тем меньше понимаешь… Одно я знала точно: никуда из больницы не уйду, пока…

Плохо, конечно, даже очень скверно, что не захватила с собой мобильник. На то, что дежурная по приемному покою позволит сделать звонок со служебного телефона, рассчитывать не приходилось, оставалось верить, что Лидка и Евгений Павлович не обидят моих кукушат, которые и так чуть не остались сиротками… Я всхлипнула и сама себя окоротила: нет ничего глупее, чем лить слезы!.. Рискнула подойти к медсестре, занимавшейся обработкой ссадин побитого алкоголика.

— Оксана, скажите, пожалуйста, как фамилия того хирурга, который забрал моего… моего раненого? Кажется, Синев?

— Синев, Белов… Что это меняет? — проворчала она.

— Или Чернов, гы-гы-гы, — развил ее мысль пьяница.

Наверное, он желал таким образом понравиться девушке. Лучше бы молчал в тряпочку! Так нет же — объединились двое против одного, очень мило… Впрочем, у меня самой помалкивать никак не получилось.

— Просто этот хирург на вид слишком молодой… Справится ли он с операцией?

— А тебе зачем старый? — сощурил подбитый глаз прощелыжного вида пациент. — Старый не вспашет, не засеет!

Оксана оценила его кондовый юмор, резкие черты ее лица смягчила улыбка.

— Синев — интерн, никто его, бабника хренова, оперировать не допустит, не бойся. Езжай домой, твоего чемпиона еще долго будут латать. Часика через три позвонишь, узнаешь…

— Ой, нет, я дома не выдержу! Я…

— Эх, я не я, и шапка не моя, — раздухарился ханурик. Видно, мало ему наподдали.

— И я того же мнения, — подпела Оксана.

Они загоготали по-гусиному. Куда податься? Кругом сплошь невменяемые!.. Я снова переместилась на стул у стенки, сгорбилась, подперев ладонями щеки. Сидела в полном оцепенении, не двигалась, словно приросла к коричневому, потрескавшемуся дерматину.

Часа через два врачи и медсестры, разделавшись с пациентами, устроили чаепитие. К ним присоединился белобрысый охранник в камуфляже, который забавлял коллектив тупыми анекдотами. Мало того что громкий смех ударял по нервам, так еще каждая из «женщин в белом» (прямо сплошные героини романа Уилки Коллинза) сочла своим долгом попросить меня покинуть помещение. Не на ту напали!.. Я не спускала тоскующего взора с входа в заповедные недра больницы, стараясь представить, что сейчас испытывает Серенький.

Круглые настенные часы в приемном покое показывали половину второго ночи. Персонал разбрелся по разным углам, женщины, пользуясь отсутствием вновь прибывших больных, улеглись на кушетки. Охранник тоже облюбовал себе теплое местечко, отгороженное ширмой. Одна Оксана бодрствовала, читала «Комсомолку», но внезапно отбросила газету: