Ставка больше, чем мир - Чернов Александр Борисович

– Но, Серж…

– Не надо никаких «но». Слава богу, что тебя не угораздило замараться в той пакостной дряни, что едва не учинили Владимир с Николашей. А Балк в это время спасал Мишкина. И не один раз. Он сделал это ТРИЖДЫ! Трижды, Алеша! Причем – в бою. Просто задумайся об этом на досуге.

Первым человеком, которого доктора допустили в палату к Кате, была великая княгиня Елисавета Федоровна. Благодаря девушку за сохранение жизни своего мужа, она разговорилась с его спасительницей. Расстались они без пяти минут подругами. Супруга Сергея Александровича была просто очарована серьезностью и умом девушки, отметив про себя: «Удивительно, как правильно наш милый маленький принц ее описал. Все так: честна, не жеманна, начитанна, хороша собой. И восхитительно мила!»

На следующий день, когда они с Сергеем Александровичем приехали к Катюше уже вдвоем, возле центрального подъезда углового, женского корпуса Обуховской больницы великокняжескую чету ожидал сюрприз: навестить выздоравливающую приехал не кто-нибудь, а лично брат государя императора, Михаил Александрович.

Прискакал, вернее сказать. Поскольку по возвращении с Японской войны Михаил предпочитал передвигаться даже по столице не в экипаже, а верхом! Причем обычно с эскортом из двух-трех друзей-адъютантов, кавалерийских офицеров, с которыми сошелся достаточно близко во время войны. В этот раз вместе с ним были ротмистры фон Эксе и Маннергейм, а также поручик Плешков. Их благородные, холеные кони были заботливо укрыты руками больничных служащих теплыми байковыми попонами от холодного весеннего ветерка. Но что-то тут их не устраивало. Нервно косясь друг на друга и прядая ушами, они возбужденно перефыркивались у коновязи.

Но на регенте и его офицерах перечень посетителей не исчерпывался. Неподалеку от крыльца ожидали своих хозяев два весьма презентабельного вида пароконных экипажа, принадлежащие людям не среднего достатка.

– Ну, вот, дорогая, ты говорила, что едем слишком рано, – улыбнулся великий князь. – Как видишь, тут у Катюши уже почти десяток визитеров набрался. И как минимум один воздыхатель.

– Сережа, а это точно карета принца Чакрабона?

– Чья же еще? Пойдем скорей, иначе господа гости могут нашу Катеньку утомить. И эскулапы рассердятся. Могут нас с тобой к ней и не пустить. Как опоздавших.

В приемном покое с великокняжеской четой почтительно поздоровались адъютанты Михаила, которые до этого о чем-то оживленно толковали вполголоса. Старшая сестра отделения, по лицу которой можно было прочесть, что после появления в больничных коридорах Обуховки брата императора удивить ее может лишь прибытие Папы Римского на ковре-самолете, отвела оставивших свою верхнюю одежду в вестибюле Сергея и Эллу в палату к «выздоравливающей девице Десницкой».

Катюша выглядела уже довольно сносно, на щеках у нее даже играл легкий румянец. Хотя и не было ясно, что больше способствовало его появлению – крепкий организм молодой девушки, способный довольно быстро перебороть последствия даже серьезных ранений, или смущение от внимания и участия столь высокопоставленных особ.

В тот момент, когда в палату вошли новые посетители, Катюша довольно оживленно беседовала с сидящей рядом с ней молодой изящной дамой, по-видимому, подругой Десницкой. С другой стороны кровати на стуле сидел принц Чакрабон, с благоговением держа в своих руках правую руку Екатерины. Один из больничных столиков украшал огромный букет алых роз. И было без лишних рассуждений понятно, кто именно с ним сюда прибыл. А у окна о чем-то своем полушепотом переговаривались трое молодых мужчин. Один в форменном студенческом мундире, второй в форме капитана ИССП и третий, возвышавшийся над обоими своими собеседниками чуть ли не на голову, государь регент, великий князь Михаил Александрович.

Едва увидев вошедших, капитан опричников с коротким поклоном в адрес Эллы и Сергея поставил возле изголовья выздоравливающей еще один стул, жестом пригласив великую княгиню присесть и присоединиться к разговору с Екатериной.

«Умно, ловко и галантно, – отметил про себя великий князь, покосившись на свою недееспособную руку, покоящуюся на перевязи. – Видимо, это и есть тот самый Василий Александрович Балк. Вот уж, как говорится, где бы было встретиться…»

Глава 6

Альянс с видом на Финский залив

Териоки[20]. Апрель 1905 года

– Здравствуйте, любезный Сергей Васильевич! Примите глубочайшую благодарность за то, что откликнулись на мою просьбу. И тотчас решили приехать, не взглянув, что на дворе суббота. Да еще в этакую даль, – Петр Николаевич Дурново крепко пожал руку Зубатову, едва тот выбрался из своего экипажа, и с учтивой улыбкой осведомился: – Я не слишком отвлек вас от домашних дел? Вечерних планов не разрушаю?

– Здравствовать и вам, Петр Николаевич. Спасибо, что вытащили подышать свежим воздухом и на такую замечательную красоту полюбоваться. В Териоках я года три не был. Да и какие у меня могут быть домашние дела? Я же пока из Владимира никого сюда не перевозил. Некогда. Спать и то пока больше на службе приходится. Дел иного свойства, не семейных отнюдь, – просто невпроворот. Может статься, что только к середине лета мои в Питер переберутся.

– Значит, холостякуем пока? – начальник департамента полиции МВД с хитринкой подмигнул своему собеседнику. – Но тяжко, поди, приходится без домашнего-то супца-борщика? Как поживает ваша супруга, остальное семейство?

– Спасибо. У моих, слава богу, все в порядке. А ваши как?

– Тоже не болеют. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Кстати, а как там Владимир дышит? Я ведь, страшно подумать, четверть века, почитай, как уехал оттуда.

– Стоит Владимир-град. Все как обычно: грязь и пыль летом, сугробы да мороз-трескун зимой. Клязьма течет. Колокола звонят. Вишенка моя наверняка уже начинает цвести. Сейчас самая пора. Я ведь, грешным делом, как в 1903-м от господина фон Плеве полный афронт со службы получил, садоводством баловаться стал. И вы не поверите, но несуетное это занятие здорово увлекает. Вот, задумал и здесь кое-что посадить, опасаюсь только, что климат для хороших вишен и слив сыроват.

– Да, Сергей Васильевич, погоды здешние своеобразны. Вишенка, говорите… Но вы, мой дорогой, – романтик, как я погляжу. Дел-то у нас тут действительно – невпроворот. Нам сейчас с вами по большей части предстоит сажать не столько вишни да яблоньки-грушки, сколько фруктов-ягодок совершенно иного свойства. В Шлиссельбург да в Петропавловку в том числе. Думаю, что местные условия им скорее – в радость. Все приятнее, чем сибирские морозы.

– А вы шутник-с, однако, Петр Николаевич.

– Э, какие уж тут шутки. Развелось вокруг всякого… – Дурново тяжело вздохнул, в сердцах пристукнув по бордюрному булыжнику тросточкой. Вскинул голову, как бы освобождаясь от неожиданно догнавших тяжелых мыслей, и, улыбнувшись, с чуть заметным аристократическим полупоклоном предложил гостю первым войти в заведение. – Вот мы и на месте. Чувствуйте себя как дома. Это мой любимый ресторанчик. Его хозяина я знаю лет пятнадцать. Вид на залив, полагаю, вы уже оценили вполне. Я решил угостить вас домашней чухонской кухней. Горшочки по-карельски и тушеный окорок тут – пальчики оближете! И поговорить дадут вполне спокойно. Хоть до утра. Ни мои служаки нам досаждать не будут, ни ваши. А то ведь ни разу не удавалось нам по душам поговорить, с самого вашего возвращения. Кстати, хотите, покажу вам свой скромный уголок? В августе не удержался я, знаете ли, прикупил небольшую дачку. Спасибо государю, поддержал меня денежкой, после того, как мне именьице спалили. Это здесь, неподалеку. Пешком минут пятнадцать, не более. Там уж нам точно никто не помешает.

– Спасибо за приглашение, Петр Николаевич. Но тут уж – вам решать. Сегодня вы принимающая сторона, мое дело простое: кушать, да нахваливать. Да еще дивными видами любоваться… – рассмеялся Зубатов. – Думаю, что, глядя на вас, придется и мне здесь домик подыскивать. Ну, а пока – главное, утром в понедельник на службу не опоздать…