Огненная земля - Первенцев Аркадий Алексеевич

К первому ноября генерал Толбухин подошел со своими войсками к Чонгару, а западнее, на Перекопе, прорвался через Турецкий вал к Армянску. Один из корпусов Толбухина сумел форсировать Сиваш, или Гнилое море, и захватить плацдарм на южном его берегу. Толбухин закупорил горло «крымской бутылки», отрезав полуостров с суши и выйдя на подступы к Херсону.

Достаточно простого взгляда на карту, чтобы понять значение Крымского полуострова в общем ходе войны. Крым, огромный аэродромный узел, оказавшийся в тылу наших наступающих армий, угрожал нам не только вражескими войсками, но и авиацией. Захваченный немцами Крым стеснял операции нашего Черноморского флота: Севастополь находился в руках противника.

Форсирование Керченского пролива, то есть наступление на Крым со стороны Тамани, должно было оттянуть от Перекопа значительные силы врага и позволить войскам 4-го Украинского фронта свободнее решать свои задачи. Противник понял значение первого десантного броска и не жалел сил и средств, чтобы сбросить десант в море.

Немецкие генералы отдали приказ сжечь кусок земли, захваченный русским десантом.

К Керченскому проливу были притянуты добавочные войска. Кроме пехотной немецкой дивизии, защищавшей побережье, сюда подошли части другой пехотной дивизии немцев, кавалерийской и горнострелковой дивизий румын, морская пехота, а также подкрепления из Франции, перебрасываемые несколькими авиагруппами многомоторных транспортных самолетов. Сюда подошли эскадры самоходных артиллерийских барж, торпедные и сторожевые катера, базировавшиеся на Феодосию, Ялту и Севастополь.

Силы, с которыми должны были сразиться моряки и пехота десанта, были значительны.

Оперативный десант, высаженный в ночь под первое ноября, мог противопоставить противнику, кроме своего мужества, пока только пулеметы, противотанковые ружья, личное оружие и гранаты. Пушек почти не было, исключая, конечно, дальнобойную артиллерию поддержки, действующую с Тамани и Тузлы. Орудия, взятые десантниками на плотах, почти не достигли этого берега. Плоты разбросал шторм и унес в море или прибил там, где они не могли быть полезны.

Десантники не имели укреплений. Долговременные огневые точки, взятые штурмом ночью, были повернуты амбразурами к проливу и, конечно, не могли идти в расчет. Высоты, на которых можно было укрепиться, стояли в глубине, и к ним нужно было еще дотянуться. Единственным местом, куда можно было спрятаться и откуда вести огонь, был противотанковый ров, подготовленный немцами. Ров был захвачен в первой атаке; значение его понимали и немцы. Они решили вырвать эту единственную выгодную позицию и в середине дня начали штурм противотанкового рва.

Ров удерживался только моряками, и на них обрушилось все, чем располагал противник. Левый, армейский фланг в этот миг, хотя и меньше подвергался непосредственным атакам, не мог оказать поддержки. Армейцам нужно было укрепляться почти на открытой местности.

Высокие волны зыби, чуть подбитые гривками пены, казалось, навсегда отрезали десантников от «Большой земли». Ни суденышка, ни шлюпки, ни паруса. Чайки, отогнанные непрерывной стрельбой, носились далеко отсюда, собираясь в крупные стаи. Снаряды глушили рыбу, и птица ожидала затишья, чтобы выловить ее.

На берег выбрасывало трупы утонувших людей. Подхваченные волнами, они снова ныряли в море, пока какой-нибудь более высокий вал не забрасывал их за колья проволочных заграждений. Погребением нельзя было заняться до вечера: немцы обстреливали береговую черту.

Батраков послал людей к поврежденным кораблям за патронами. Матросы раздевались у крутизны и, мускулистые, меднотелые, стремительно перемахнув отмели, бросались в воду. Высокие и узкие смерчи поднимались из воды от разрывов немецких снарядов. К счастью, пока обходилось без потерь, а патроны и гранаты прибавлялись. Плохо было с противотанковыми ружьями. Расчеты ПТР подвергались атакам ударных групп немецких моряков, их пытались раздавить танки, их накрывал минометный и артиллерийский огонь. Пэтээровцы постепенно выходили из строя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Все несколько перепуталось и произошло не так, как решили перед десантом: не по тем линиям пошли суда и не совсем туда, куда намечалось; при атаке тот или иной взвод не выдерживал строго своего направления. Что поделаешь? Десант — наиболее сложная из всех операций, применяемых в современной войне, а ночная высадка тем более.

…Лейтенант Шумский продолжал сражаться. Немцы разгадали тайну высоты Шумского и обрушили на нее свою четвертую атаку. Люди батальона видели приближение трагического конца. Бойцы выползли к брустверам и, молча, в затаенной тревоге, наблюдали. Танки атаковали высоту, выбрались на ее вершину, покружили и снова исчезли. На холме появились немцы. Высота перестала числиться за батальоном. Оттуда теперь не дождешься синих язычков, вылетавших как раз тогда, когда нужно. Батраков сполз с бруствера, приник боком к сырой стенке траншеи, достал карандаш и вычеркнул из своей книжечки Шумского и парторга Шмитько.

От взрывов снарядов глухо подрагивала земля.

Дым от горевшей невдалеке скирды полз по траншее ленивыми клубами. Вот открылись чьи-то ноги, обутые в желтые ботинки и обмотки, забрызганные ржавыми пятнами глины; это был пулеметчик Брызгалов. Он что-то жевал, продолжая выжидательно глядеть вперед, где возле пулемета лежал Шулик. Немецкие саперные лопатки с приметными, новенькими черенками торчали в стенке окопа, и на них висели плащ-палатки, еще мокрые после ночной переправы. Сизый побег ползучей травы шпарыша, напоминавший арбузную огудину, опускался сверху, втоптанный в сырую глину глубоким следом кованого немецкого сапога.

Сняв фуражку, Батраков провел ладонью по вспотевшим волосам. Горбань вытащил из кармана зеркальце, протянул ему. Батраков взял зеркальце и увидел в нем свою вымазанную щеку с характерным провалом — худобой от скулы, голубой ободок расширенного зрачка и прожилки по белку. «Какие-то плохие глаза, — подумал Батраков, — и сам как черт грязный. Утереться? Кажется, был платок, если только не потерял в суматохе». Батраков вытащил из кармана аккуратно заглаженный «восьмеркой» и даже надушенный носовой платок. Свои «холостяцкие» платки Батраков обычно втихомолку стирал сам, прямо под краном, надеясь больше на свои кулаки, чем на горячую воду и мыло. Кто же постарался незаметно сунуть ему такой «легкомысленный» платок? Конечно, Татьяна. Она приходила к ним в хату, шепталась с Горбанем, разогревала паровой утюг… Батраков встряхнул платком и быстро окунул в него лицо. Сразу вместе со свежестью и чистотой ткани как бы возникли знакомые запахи магнолии.

Моторист с подбитого катера, огромный и неуклюжий парень, занимавший окопчик за Горбанем, вдруг сполз на дно траншеи и, уткнувшись головой в стенку, застонал. Моторист вел себя не совсем так, как нужно: все высовывался из-за прикрытия, балагурил. И вот, кажется, подцепила пуля. Он прижал к боку руку, и сквозь крупные пальцы, вымазанные тавотом, проступила кровь.

— Сашка, помоги!

Горбань бросился к раненому, бранчливо, но очень ловко перевернул его на спину, стащил кожаную куртку и, закатав поверх смуглого его живота тельняшку, принялся окручивать сразу же окровянившееся тело тонкой полоской розоватой марли.

Вскоре появилась сестра, девушка с круглыми, как у куклы, глазами и рыжими завитками волос, упавшими на воротник. Батраков знал эту девушку из пулеметной роты Степняка, прикомандированную к ним из бригады Потапова после новороссийских боев.

— Алло! Алло! Я у телефона! — неожиданно, с веселым девичьим озорством крикнула она, размахивая санитарной сумкой, чтобы разогнать дым. — А, вот, голубчик… Ай, ай, ай, какая неосторожность!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Девушка отстранила плечом Горбаня, вставшего с перепачканными кровью руками, и наклонилась над раненым. Заботливо взяла она в обе руки голову моряка, прижала к себе:

— Ничего, ничего, кудрявый… — и ловко принялась за перевязку.

Бой разгорался левее, там, где был стык с армейской пехотой.

Ухающие, тяжелые звуки летели оттуда. Батраков физически реально ощущал эти звуки, точно в стык вбивали и вбивали костыли каким-то чудовищным паровым молотом. Такого молота и на Кировском заводе у них не было. Оттуда неслось: ух-ух-ух. Земля тряслась, и чувствовалось это всем — грудью, коленями, локтями.