Последняя крепость Земли - Александр Золотько

– У вас тут есть аптечка? – как можно более равнодушным тоном спросил Гриф.

– Что? – вскинувшись, переспросил Горенко.

– Аптечка у вас тут есть?

– Зачем? – удивился капитан и потер переносицу пальцами. – Мы же в Клинике.

– Мы в заднице, – проворчал Гриф.

Уж он, свободный агент Гриф, точно в заднице. У него нет времени. И нет никакого желания попадаться в руки этих бравых ребят.

За кем они пришли?

За секретами Адаптационной клиники? Или непосредственно за ним – счастливым обладателем зародышей? Когда двое ворвались в кабинет, кого они хотели взять – капитана или свободного агента? Хороший вопрос. Очень хороший вопрос.

Глаза медленно, очень медленно наливались огнем. Еще не наступила боль, еще не корчатся и не обугливаются нервы под жадными прикосновениями боли, но Гриф знает, знает его тело, каждая клеточка его тела знает о том, что надвигается.

Гриф посмотрел на часы – семь сорок, как в песне.

– Во сколько прибывает поезд? – спросил Гриф.

– В восемь ноль-ноль.

– Кто обычно приезжает на поезде?

– Обычно – смена охраны. Начальство, посетители… Но они получают пропуска заранее. В этом поезде будет смена, ваш коллега и… – капитан вздрогнул, как будто просыпаясь, – и солдаты. Пятнадцать человек с офицером.

– И у нас нет связи с поездом?

– Почему? У дежурного на главном пульте – есть. А у нас есть сенсор на перроне. Посмотрим, что получится.

– В общем, посмотришь, что там получится, – сказал на прощание старшему лейтенанту Мараеву Старик. – Пятеро техников пусть там тестируют оборудование, а ты имей в виду.

Мараев не стал переспрашивать, что именно нужно иметь в виду. Старик в эту формулу вкладывал много чего: и то, что нужно за всем следить, и то, что нужно помнить о возможном наказании за глупость и нерасторопность. В общем – «имей в виду».

Солдаты сели во второй вагон поезда. Всего было два вагона, но на переднем была надпись: «Для персонала».

В семь десять группа Мараева села в поезд. В семь сорок шесть туша чужекрысы врезалась в окно вагона и отлетела куда-то в рыжие кусты, оставив на бронестекле жирный темно-желтый мазок. Сидевший возле окна рядовой Георгиади дернулся от неожиданности, слетел с сиденья и упал, гремя автоматом и снаряжением.

– Вашу мать… – простонал рядовой, немного отдышавшись.

Никто не смеялся.

Георгиади собрал свои вещи и молча сел в кресло возле прохода. Остальные тоже от окон отодвинулись. Шутки шутками, а если тварь прорвется… Прежде чем она умрет, много чего может произойти. Хорошо еще, что чужекрысы ходят небольшими стаями, и та, к которой принадлежала прыгавшая, уже находится далеко…

Еще один удар в окно, еще один мазок желчи, заменявшей чужекрысам кровь.

И еще один. И еще.

Мараев подошел к окну. Ему показалось, что за кустарником шевелится степь. Сотни чужекрыс двигались вдоль железнодорожного полотна, два сплошных потока бурой шерсти, красных глаз и желтых зубов.

Чужекрысы шли со стороны Территории.

Мараев по рации вызвал штаб.

Ему не поверили.

Мараев выматерился и повторил.

Майор Галищев, дежуривший сегодня по части, хотел обидеться, но решил, что старлей майора без веского основания матерно ругать не станет, и приказал поднять вертолет, заодно предупредив биопатруль.

Машинист поезда о крысах сообщил в Клинику. Попасть к перрону Клиники можно было только через бронированные ворота, поставленные именно на случай нападения чужекрыс. Впустить поезд – открыть ворота. Открыть ворота – открыть путь чужекрысам в Клинику. Оставить поезд перед воротами…

Никто и никогда не проверял, сколько времени поезд устоит под натиском стаи. Даже если в стае особей от десятка до двух.

Получив ответ из Клиники, машинист начал материться. Матерился до самой Клиники. До самых закрытых бронированных ворот.

– Все, – сказал он, останавливая состав.

На экране заднего обзора машинист видел, как падали за поездом деревья на рельсы. Уехать обратно не получится.

У него и помощника шанс уцелеть был: локомотив бронирован куда лучше вагонов, а окон не было вообще.

Машинист перекрестился. Помощник испуганно повторил его жест.

Раздался глухой удар в стенку.

Мараев приказал занять оборону – других вариантов просто не было. Стекла пока еще держались.

Удар. Удар. Удар.

На одном из окон остался след – белая точка с тонкими белыми линиями, отходящими в стороны. Похоже на снежинку.

Следующая крыса ударила именно в эту снежинку. Следующая. И следующая. Удар за ударом.

Снежинка становилась больше, каждый удар сопровождался хрустом, и уже нельзя было понять – трещат черепа чужекрыс или это растут трещины.

– Не стрелять! – крикнул Мараев, увидев, как дернулся автомат в руках одного из солдат.

– Поддержка будет через десять минут, – пообещали по рации. – Вертолеты уже в пути.

Треснуло другое окно, возле самого выхода. Следующий удар пробил его настолько, что желтые капли влетели в вагон и разбились о противоположное окно.

Десять минут, в общем, это не очень много. Три минуты треснувшие окна еще держались. Потом чужекрыса смогла зацепиться за дыру в дальнем окне.

Один из солдат подбежал к ней, сунул ствол автомата почти в самую пасть и выстрелил. Чужекрысу выстрелом отбросило, но прыгнула следующая.

Потом еще одна.

Ударил второй автомат, у другого окна.

В течение следующих шести минут треснуло еще четыре стекла.

Вагон наполнился вонью сгоревшего пороха, выстрелы гремели беспрерывно. У дальнего окна, от которого уже почти ничего не осталось, стояли трое, беспрерывно ведя огонь.

Прошла еще одна минута.

Майор Галищев ошибся – вертолет прилетел на две минуты раньше. Зависнув над поездом, вертолет выстрелил в стороны осколочные гранаты. Взрывы кольцом обежали вагоны, потом еще раз.

Заработал пулемет на подвеске, медленно описывая круги, пытаясь если не остановить, то хотя бы затормозить поток чужекрыс.

Вертолет, не прекращая огня, снизился почти к самой крыше вагона, к люку.

Пилот кричал на Мараева, который какого-то хрена мешкал, Мараев кричал в микрофон, что люк закрыт на замок, и стрелял по замку из автомата, не обращая внимания на рикошеты…

Наконец люк открылся. Один за другим на крышу вагона стали выбираться солдаты, сразу же открывая огонь по чужекрысам. Последним поднялся старший лейтенант Мараев и захлопнул за собой люк.

Крысы пытались запрыгнуть на крышу, но гранаты, которые продолжал выстреливать вертолет, и пулемет прореживали поток настолько, что автоматы на крыше пока справлялись.

Подчиняясь приказу пилота, Мараев повел своих на крышу первого вагона. Нужно было попытаться спасти остальных.

Появились еще два вертолета. Они прошли вдоль поезда, ведя беспрерывный огонь.

Все неоднократно отрабатывалось на учениях. И все шло как на учениях. Старик, полковник Жадан, любил погонять своих орлов, подбрасывая дополнительные вводные. Нужно быть готовым ко всему, говаривал Старик.

И его солдатам начинало казаться, что они готовы ко всему. А так не бывает.

Никто не ожидал, что чужекрыс может быть так много, но не это было самой большой неожиданностью этого утра.

Кто мог ожидать, что в самый последний момент, когда уже казалось, что удастся вытащить всех без потерь, от Клиники, из-за перрона, вынырнут два беспилотных перехватчика.

Две новенькие, еще лоснящиеся полутораметровые стрекозы нырнули к самой земле и, проходя под одним из вертолетов огневой поддержки, одновременно выстрелили.

Вспышка, лопасти полетели в сторону, вертолет швырнуло к земле. Высота была небольшая, у пилотов был шанс уцелеть.

Если бы не чужекрысы.

Перехватчики развернулись и пошли ко второму вертолету.

Мараев как раз сбивал люк на первом вагоне. Снизу кто-то тоже бил. Крышка откинулась, и в этот момент взорвался второй вертолет.

Трудно сказать, повезло ли его экипажу больше, чем экипажу первого вертолета, но живым до земли никто не долетел.

– Всем в Клинику! – проревел динамик от перрона.

Последний уцелевший вертолет заметил атаку перехватчиков, резко взлетел, уклоняясь от залпа. Трасса пулеметной очереди перечеркнула один из перехватчиков. Второй заложил вираж, метнулся почти к самой земле, пытаясь укрыться за вагонами.

Вертолет продолжал огонь. Вертолет боролся за свою жизнь, и времени на чужекрыс у него уже не оставалось.

– К воротам, – крикнул Мараев.

Солдаты и пассажиры первого вагона побежали по крыше к локомотиву.

Один из пассажиров вдруг остановился, достал что-то из сумки…

Вспышка.

Словно кто-то выплеснул на степь жидкий огонь. Деревья, кусты, чужекрысы, даже рельсы и шпалы полыхнули одновременно, разбрасывая искры. Еще вспышка. И еще.

Огонь поглотил и вагоны, и последний вертолет вместе с перехватчиком.