Проклят и прощен - Эльза Вернер

— Держите его построже, Экфрид! От отца он не видел хорошего примера, а мать баловала его; не поддавайтесь этой слабости. Детей надо воспитывать строго.

Маленький Тони, вероятно, почувствовал, что слова пастора отнюдь не выражали благодушного отношения, и пугливо прижался к дедушке. Поговорив еще то с тем, то с другим из крестьян, Вильмут ушел с Анной, а Лили с фрейлейн Гофер последовала за ними. Подойдя к пастору, Лили воспользовалась удобным случаем и объявила, что хочет прогуляться перед обедом.

— К чему? — спросил Вильмут голосом, в котором слышалось порицание. — Ты уже не ребенок, а молодой девушке неприлично бродить одной. И в саду достаточно воздуха и движения.

Лили испугалась, подумав о свидании в орешнике. Что будет с молодым бароном, который с тоской ожидает обещанных известий? К счастью, за нее вступилась старшая сестра. Грегор с мрачным лицом дал наконец себя уговорить, и Лили, довольная полученным позволением, поспешила убежать.

— Я также должен оставить тебя на полчаса, — сказал Вильмут Анне, когда они вошли в дом. — Пойду на мельницу навестить больного, но к обеду во всяком случае вернусь.

Лили между тем прошла через село, свернула с дороги и направилась к горе. Однако она была в затруднении, потому что миссия, которую она взяла на себя с такой спокойной уверенностью, потерпела полное поражение. Анна не захотела выслушать просьбу и доказательства Лили и, мало того, сделала ей выговор за неуместную доверчивость. Бедная девушка должна была, еще раз выслушать, что она еще ничего не смыслит в «таких вещах» и поступила, как неразумный ребенок.

С тех пор Лили не удалось больше заговорить об этом предмете: как только произносилось имя Верденфельса, сестра оказывалась совершенно недоступной. Этого, конечно, нельзя было сказать Паулю. Он был в состоянии тотчас зарядить пистолет, если у него отнимут последнее утешение. Лили понимала, что должна очень осторожно приступить к делу, если хочет спасти человеческую жизнь, а это-то и было ее горячим желанием. Вот почему она без малейших угрызений совести отправлялась на тайное свидание. Она не чувствовала за собой никакой вины, а согласилась прийти исключительно из человеколюбия и внимания к сестре, личные ее интересы не играли здесь роли.

Пауль стоял уже около получаса, ожидая ее, как условились, возле орешника. Он был в охотничьем костюме, с ружьем через плечо, считая необходимым ради молодой девушки придать свиданию совершенно случайный характер. По счастью, густой лес у подошвы горы, хотя и лишенный сейчас листвы, прекрасно скрывал их обоих от непрошенных взглядов. Они дружески пожали друг другу руки, как близкие союзники, а затем Лили искренне сказала:

— Как я рада, что вы еще живы!

— Мне было бы гораздо приятнее быть мертвым! — меланхолически ответил Пауль.

Лили взглянула на него: он был действительно очень бледен, но от этой бледности казался еще красивее и интереснее, чем когда бывал весел, и теперь в его глазах опять светилась надежда.

— Вы сдержали свое обещание? — спросил он. — Несете ли вы мне хоть какую-нибудь надежду и доброе слово от вашей сестры?

Молодая девушка покачала головой.

— Но, господин Верденфельс, этого нельзя так скоро ожидать. У Анны очень настойчивый характер, и не так-то легко переупрямить ее. Все-таки я с ней говорила.

— В самом деле говорили? О, вы — ангел доброты! — с воодушевлением воскликнул Пауль.

Лили была польщена комплиментом, это звучало совершенно иначе, чем вечное: «Дитя, ты этого не понимаешь». Теперь она ни за что на свете не призналась бы в своем поражении и твердо решила довести роль ангела-хранителя до конца. Она начала объяснять молодому человеку, что он должен иметь терпение, что еще не все потеряно, и думала, что приступает к делу очень умно. Но Пауль не дал себя обмануть. Он задал несколько поспешных вопросов, не ожидавшая их Лили ответила очень чистосердечно, и эти ответы выдали ему истину. Его лицо, только что радостно сиявшее надеждой, снова омрачилось.

— Не старайтесь щадить меня! — с горечью сказал он. — Я ясно вижу, что вы хотите скрыть от меня. Госпожа Гертенштейн неумолима в своем отказе, и я обречен на отчаяние.

Он сильно сжал приклад своего ружья; это было невольное движение, но Лили вскрикнула от ужаса и схватила его за руку.

— Не делайте этого, барон! Ради Бога, не делайте этого!

— Чего я не должен делать?

— Вы не должны стреляться, — рыдая, проговорила Лили. — И вы хотели это сделать на моих глазах! О, это ужасно!

Пауль вспомнил теперь слова, произнесенные им в первом порыве горя. Он видел, что они были приняты всерьез, и страх этой девушки за его жизнь глубоко тронул его. Напрасно старался он успокоить испуганную Лили — она не верила его обещаниям и воскликнула:

— Если я теперь и помешаю вам, вы сделаете это в замке. Отдайте мне ружье!

Пауль попробовал протестовать.

— Дайте мне ружье! — повелительно повторила Лили и, когда он исполнил ее приказание, решилась на геройский поступок: схватила обеими руками смертоносное оружие, осторожно пронесла его несколько шагов и с силой бросила в ров, тянувшийся вдоль подошвы горы.

Ледяной покров был пробит, и Лили, к своему большому удовольствию, увидела, как ружье погрузилось в воду. По ее мнению, несчастье было теперь предотвращено, ей не приходило в голову, что у барона может быть и другое оружие. Успокоенная этой уверенностью, она остановилась против Пауля и начала строгую проповедь. Девушка внушала ему, что он поступает безбожно, говорила о земном и вечном проклятии самоубийцы и наконец угрожала ему муками ада.

Пауль стоял и слушал девушку с возрастающим волнением. Он не мог понять, откуда у нее столь яркие назидательные слова, так как не знал, что это была проповедь Вильмута, которую тот недавно произнес на подобную тему и которую Лили свободно повторяла наизусть. Поскольку описание мук ада не производило на молодого человека особенного впечатления, то он занимался тем, что смотрел на юную проповедницу и сравнивал ее с сестрой. Свежее розовое личико, обрамленное темным мехом, было очаровательно. От сильного движения одна из ее длинных кос перекинулась через плечо; это были пышные светло-каштановые волосы, но где тот дивный блеск, который, как золотистое сияние, лежал на других волосах? И что значат эти светлые детские глаза в сравнении с теми лучезарными звездами, скрывающимися под длинными ресницами? Сравнение напоминало Паулю, чего он лишился, и его горе пробудилось с новой силой.

— Вы не знаете, что такое любовь, — с глубоким вздохом произнес он, когда проповедь кончилась. — Вы не знаете, что значит быть на краю отчаяния.