Я, ты, он, она и другие извращенцы. Об инстинктах, которых мы стыдимся - Джесси Беринг

Фере не обошел вниманием и лесбиянок. Врач был убежден (весьма по-фрейдистски), что лесбийская любовь возникает в раннем детстве, когда девочка одержима материнской грудью, а потом она начинает испытывать ревность и злость, когда видит, что отец уделяет особое внимание этой части тела и даже смеет прикасаться к тому, что она считала своей собственностью. Фере полагал, что эта враждебность к отцу, покушающемуся на грудь, служит толчком к отвращению к противоположному полу. Но все же он допускал, что к такой реакции должна быть и биологическая предрасположенность: “Сам факт, что такое обыденное явление, свидетелями которому становятся почти все дети… вызывает у нее шок, свидетельствует об особой склонности к такой реакции”. И, тем не менее, до конца дней мужчины будут в ее глазах похитителями, и именно к женщинам с пышным бюстом она будет испытывать особую страсть[97]. Поэтому верный способ разоблачить лесбиянку – внимательно наблюдать, куда устремится ее взгляд при виде фигуристой женщины. Если она смотрит на пышную грудь, она выдала себя с головой.

Как видите, многие рассуждения Фере о геях и лесбиянках были попросту нелепыми. Однако он распространял и весьма вредные стереотипы о моральных качествах гомосексуалов, точнее – о мнимом отсутствии таковых. “Нельзя забывать, – наставлял он читателей, – что у гомосексуалистов есть склонность ко лжи, они тщеславны, болтливы и бестактны. Некоторые из них не обращают внимания на одежду и чистоплотность тех, кого выискивают. Даже самые убогие существа не вызывают у них отвращения”. Да ладно! Ради всего святого, не все же мы поклонники Леди Гага. Слова Фере звучат сегодня, как отрывки из ежемесячника баптистской церкви Вестборо[98], но имейте в виду, что написаны они одним из самых уважаемых врачей и ученых своего времени. А в истории нашего биологического вида это совсем недавно. Даже Хэвлок Эллис, дружелюбно относившийся к гомосексуалам, провозгласил книгу Фере (опубликованную всего через пару лет после того, как на полках магазинов появились его собственные “Сексуальные инверсии”) “величайшим трудом о половых инстинктах, написанным на французском языке”. (Подозреваю, что французский Эллиса оставлял желать лучшего.)

С укором глядя на братьев наших меньших, Фере потчевал читателей байками о жеребцах-мазохистах, об осле, страстно увлеченном зебрами, курах-лесбиянках, горностаях-онанистах и насекомых-педерастах. Нет сомнений, что другие животные иногда вступают в не обычные для своего вида связи. Люди – не единственные извращенцы в царстве животных. Однако мы единственные, кто клеймит позором за девиантное поведение. Чтобы понять, почему мы так досадно уникальны, почему столько умных людей так долго спорило друг с другом из-за вопросов, поднятых в этой книге, вернемся в доисторические времена, когда Homo sapiens превратился в категоричного, нетерпимого гоминида, каковым является и сейчас. Так нам, возможно, удастся понять, как мы оказались в этой экзистенциальной неразберихе – и почему до сих пор не избавились от шаблонных представлений о сексуальных меньшинствах.

Мы, приматы, принципиально отличаемся от других животных тем, что у нас сильно развито социальное познание. Подобно системе ультразвуковой эхолокации у летучих мышей, позволяющей им ориентироваться в темной пещере и находить вкусных хрустящих насекомых, или хоботу слона, при помощи которого он может и дышать, находясь под водой, и подгонять детенышей на прогулке, самая заметная адаптивная черта человека как вида – это способность к эмпатии, пониманию эмоционального состояния другого человека. Это врожденная черта, она интуитивна, и мы ничего не можем с этим поделать: мы постоянно пытаемся понять, что на уме у других[99].

Такая адаптация известна как механизм понимания чужого сознания (theory of mind)[100]. Дэвид Премак и Гай Вудраф предложили этот термин в конце 70-х годов для обозначения того факта, что сознание по определению является теоретической конструкцией. Нейрохирург проводит операцию не на сознании, а на органе, который порождает различные психические состояния. Изображения, получаемые в результате МРТ и ЭЭГ, – это изображения мозга, а не сознания. Иными словами, что бы ни говорили вам эксцентричные персонажи (скорее всего, они стремятся что-нибудь продать), мы не способны буквально видеть, слышать, осязать, ощущать вкус или читать мысли[101]. Так что будь вы хоть когнитивный нейробиолог, пытающийся в лаборатории разобраться с закономерностями кровоснабжения мозга у больного эпилепсией, хоть прохожий, озадаченный странным поведением уличного торговца, – вы можете лишь догадываться, что в голове у других. У других людей есть сознание. Просто, как и в случае с силой притяжения, мы можем сделать вывод о его существовании, лишь основываясь на наших собственных органах чувств[102].

То, что мы получаем механизм понимания чужого сознания при рождении, еще не значит, что построенные модели всегда верны. Поскольку мы достоверно не знаем, что на уме у другого человека, скорее всего, мы угадываем его мысли лишь отчасти верно. И то и дело попадаем впросак. Представьте, например, что вы в переполненном вагоне метро. Вы не обращаете внимания на происходящее, потому что рассылаете эсэмэски, а в наушниках у вас музыка (может быть, вы даже насвистываете мелодию, – если вы, конечно, не женоподобный гомосексуал). И вдруг ни с того ни с сего бомжеватого вида пассажир напротив (когда он зашел в вагон несколько станций назад, вы сказали себе, что, наверное, он едет в приют для бездомных) бросается на хорошо одетого бизнесмена с приятной улыбкой и проседью в волосах. В возникшем хаосе (люди шарахаются в стороны, газеты летят на пол, раздаются визг и крики) вы не станете доставать бумагу и перо и спокойно описывать происходящее. У вас моментально включается механизм понимания чужого сознания. Ну, и почему же небритый джентльмен, вокруг которого кружат мухи, схватил за горло другого джентльмена?

Если вы думаете, как большинство сограждан, то ваша оценка будет такова: напавший психически неуравновешен. Но постойте-ка! Мы видим расстроенную женщину, обнимающую дочь подросткового возраста и выкрикивающую оскорбления в адрес симпатичного бизнесмена (не такой он теперь и симпатичный – со сломанным-то носом). Женщина обвиняет его (вы едва можете расслышать из-за суматохи) в том, что он лапал девочку. Вот в чем дело! Похоже, этот бизнесмен – практикующий фротеррист. Теперь понаблюдайте, как, получив такие оперативные данные, ваш “грязный сумасшедший” на глазах превращается в “хорошего парня, которому не повезло в жизни”. Хотя он облачен не в сияющие доспехи, а в воняющие мочой тряпки, он уже положительный герой.

Механизм понимания чужого сознания служил большим подспорьем нашим предкам. Чем лучше они понимали, что происходило в черепной коробке другого (намерения, желания, эмоции, знания, убеждения и так далее), тем вернее догадывались, почему он вел себя определенным образом и, что еще важнее, чего от него ждать. (Как говаривал мой научный руководитель в аспирантуре, “лучший способ узнать о поведении человека в будущем – оценить его поведение в прошлом”.) Способность объяснить и предугадать действия других полностью изменила правила игры для нашего вида. А когда речь заходит о сексе, становится ясно, что способность думать о том, что думают другие, имела колоссальное значение.

Вообразите, каким выглядел бы обычный половой контакт в отсутствие механизма понимания чужого сознания. Вот, например, “слепой” взгляд гетеросексуального мужчины, когда он входит в свою спальню. Крупный объект однородного бледного цвета, с заостренными концами на двух небольших выпуклостях, шевелится на простыне. Две тонкие палки, служившие опорой объекту в вертикальном положении, теперь раздвинуты в стороны и между ними видна розовая внутренняя часть, обрамленная черным шерстистым треугольником. Из отверстия, расположенного на противоположном конце объекта, выглядывает что-то красное: это похоже на покрытый сосочками организм, двигающийся у отверстия с неровными белыми краями. Чуть выше помещаются два подвижных синих стеклянных шарика с черными пятнышками посередине.

Описанное вовсе не похоже на то, что видят мужья, когда их взгляду предстают ко всему готовые жены в постели (во всяком случае, хочется на это надеяться). Не имея механизма понимания чужого сознания, позволяющего воспринимать “объект” как существо, обладающее сознанием, гетеросексуальный мужчина именно так обрабатывал бы полученную им визуальную информацию. Бытует мнение, что когда человек предстает перед другими нагим или в откровенной одежде, это ведет к тому, что его начинают воспринимать как объект. На самом деле созерцание обнаженного тела имеет обратный эффект на наше восприятие человека. Хотя (как обычно и бывает в науке) не все так просто. В 2011 году психолог Курт Грей пытался разобраться, что именно мы видим, глядя на людей без одежды. В ходе эксперимента, организованного Греем и его коллегами, 527 участников обоих полов (средний возраст – тридцать один год) рассматривали фотографии привлекательных моделей (также обоих полов). Участники должны были оценить способности каждой модели: “Насколько этот человек – по сравнению с обычным человеком – способен испытывать радость? Способен к планированию? К самоконтролю? Способен испытывать боль?” и так далее. Модели были либо полностью обнажены, либо полностью одеты – в этом заключалось единственное различие. Поза, освещение, выражение лица были абсолютно одинаковыми[103]. Хотя обнаженные модели оказались менее способны к “разумной мыслительной деятельности” (то есть к исполнительному функционированию), они в большей степени, судя по оценкам, продемонстрировали способность испытывать физиологические и эмоциональные состояния (боль, голод, удовольствие, страх, страсть, ярость, радость). Грей объясняет: “Особое внимание к телу человека ведет не к дементализации, а к перераспределению (redistribution) свойств сознания”. Наиболее значительный эффект достигается, когда обнаженные модели предстают в дразнящих позах, схожей с той, что приняла “опредмеченная” жена в будуарной сцене.