Охотники за пчелами - Густав Эмар

— Но чего же вы от меня хотите? Ради Бога, кто вы?

— Кто я? Вы сами это сказали: ваш враг. Чего я хочу? Спасти вас.

Дон Гусман не отвечал. Он пребывал в таком невероятном смятении, что просто не находил себе места.

Полковник нетерпеливо передернул плечами.

— Поймите меня наконец, — сказал он. — Проводника, на которого вы рассчитывали, не будет, потому что он мертв…

— Мертв? — удивился дон Гусман.

— Этот человек, — продолжал дон Бернардо, — вас предал. Явившись в Буэнос-Айрес, он стал искать, кому бы повыгоднее продать тайну, доверенную ему вашим братом. Случайно обратился он ко мне, зная, какую ненависть я выказываю к вашей фамилии.

— Выказываете! — с горечью повторил дон Рибейра.

— Да, выказываю, — повторил полковник, делая ударение на этих словах. — Короче, когда этот человек все рассказал мне, я щедро заплатил ему и отпустил.

— О, какое неблагоразумие! — не мог удержаться, чтобы не воскликнуть дон Гусман, чрезвычайно заинтересованный в этом рассказе.

— Не правда ли? — небрежно заметил полковник. — Но что же мне было делать? В первую минуту я был так поражен услышанным, что не подумал даже о том, чтобы задержать этого человека, потом решил его отыскать, но в это время на улице возник ужасный переполох. Когда я узнал, в чем дело, признаюсь, обрадовался, оказывается, этот негодяй, едва очутившись на улице, поссорился с подобным себе пикаро, и тот ударил его ножом и, к нашему удовлетворению, убил его наповал. Это просто чудо, не правда ли?

Полковник рассказал эту историю с присущей ему изящной непринужденностью. Дон Гусман не отводил от него проницательного взгляда, который он выдержал, нисколько не смущаясь. Наконец дон Гусман откинул нерешительность, он вскинул голову и, вежливо поклонившись, с волнением заговорил:

— Извините, полковник, извините, если я вас не так понимал, но до сих пор все, по-видимому, оправдывало мое поведение. Ради Бога, если вы действительно мой враг, если вы хотите утолить свою ненависть, отомстите мне, мне одному, и пощадите моего брата, к которому у вас нет оснований питать вражду.

Дон Бернардо задумался, потом, приняв, видимо, какое-то решение, сказал:

— Кабальеро, прикажите вашему слуге готовить лошадей, и я провожу вас, потому что без меня вы не сможете выехать из города, за вами установлена слежка. Вам нечего опасаться людей, сопровождающих меня, они надежны, я выбрал их специально. Впрочем, мы оставим их неподалеку отсюда.

Дон Гусман с минуту колебался. Полковник внимательно следил за ним. Потом, как будто вдруг решившись, выпрямился и, взглянув прямо в лицо полковника, решительно заявил:

— Нет, что бы ни случилось, я не последую вашему совету, полковник.

Тот, скрывая неудовольствие, воскликнул:

— Вы с ума сошли! Подумайте…

— Мое решение твердо. Я не сделаю шага из этой залы вместе с вами, пока не узнаю причины вашего странного поведения. Тайное предчувствие, при всем желании преодолеть его, говорит мне, что вы по-прежнему мой враг, и если сейчас делаете вид, будто желаете оказать мне услугу, полковник, то исключительно ради того, чтобы осуществить какие-то свои планы, но отнюдь не из желания сделать добро мне или моим родным.

— Берегитесь, кабальеро! Я шел сюда с добрыми намерениями, так не вынуждайте меня своим упрямством положить конец нашему разговору. Мне хочется лишь подтвердить вам еще раз: какими бы соображениями я ни руководствовался сейчас, я преследую единственную цель — спасти вас и ваших родных. Вот единственное объяснение, которое я считаю своим долгом вам дать.

— Однако этого объяснения мне недостаточно, кабальеро.

— Почему же, позвольте спросить? — надменно проговорил полковник.

— Потому что между вами и некоторыми членами моего семейства имели место коллизии, которые дают мне основания сомневаться в искренности ваших намерений.

Полковник вздрогнул, смертельная бледность разлилась по его лицу.

— Вот как! — глухим голосом сказал он. — Значит, вам это известно, сеньор Гусман?

— Я вам отвечу вашими же словами: я знаю все. Дон Бернардо потупился и гневно сжал кулаки. Наступило минутное молчание. В это время проходивший по улице сторож остановился возле дома и пьяным голосом возвестил который час. Потом его тяжелые шаги удалились, а вскоре и вовсе заглохли. Собеседники вздрогнули, словно бы вдруг очнувшись от тревоживших их мыслей.

— Уже полночь, — прошептал Рибейра не то с сожалением, не то с беспокойством.

— Хватит! — решительно изрек дон Бернардо. — Поскольку ничто не может вас убедить в искренности моих намерений, поскольку вы требуете, чтобы я раскрыл перед вами горестные тайны, касающиеся только меня…

— И другой особы! — многозначительно заметил дон Гусман.

— Пусть так, — с раздражением сказал полковник, — и другой особы! Ну, так и быть, признаюсь: именно потому, что я надеюсь встретить эту особу в асиенде дель-Пико, я хочу проводить вас туда. Я непременно должен иметь серьезный разговор с этой особой. Понимаете ли вы меня теперь?

— Да, я вполне вас понимаю.

— Следовательно, теперь я могу быть уверен, что у вас более нет оснований возражать мне?

— Вы ошибаетесь, кабальеро.

— О! Клянусь, я сказал вам все.

— Если так, я поеду один, вот и все.

— Берегитесь! — вскричал полковник, вскакивая с места. — Мое терпение иссякло!

— И мое тоже, сеньор полковник. Впрочем, повторяю, меня мало тревожат ваши угрозы. Поступайте, как знаете, кабальеро. Я уверен, что Господь мне поможет.

При этих словах презрительная улыбка появилась на губах молодого человека. Он приблизился к дону Гусману, неподвижно стоявшему среди комнаты, и спросил:

— Это ваше последнее слово, сеньор?

— Последнее.

— Да падет ваша кровь на вашу собственную голову! Вы сами этого хотели! — злобно вскричал полковник.

Не попрощавшись, вне себя от гнева, полковник повернулся, чтобы уйти. И в этот момент дон Гусман мгновенно сорвал с себя плащ, накинул его на голову полковника и так закутал его, что тот не мог ни пошевелиться, ни крикнуть.

— Нашла коса на камень, дон Бернардо, — сказал Рибейра не без сарказма. — Если вам так хочется проводить меня, вы поедете со мной, но не так, как вы, вероятно, предполагали.

Полковник всячески пытался высвободиться, но тщетно.

— Теперь дело за другими! — торжественно вскричал дон Гусман, глядя на барахтавшегося на полу в бессильной ярости полковника.

Минут пять спустя солдаты, остававшиеся на галерее, были обезоружены слугами, связаны веревками, принесенными самими же солдатами, конечно, для другой цели, и отнесены на ступени собора, находившегося неподалеку от дома, и оставлены на произвол судьбы.