Заблуждение велосипеда - Ксения Драгунская

Любили большевики на погостах детские парки устраивать!

Прихожу в ДК и спрашиваю у тетьки на вахте:

— Есть тут у вас самодеятельные музыкальные коллективы?

— Да вон, за сценой репетируют, по ушам ездиют, чертяки…

За сценой, среди наваленных красных транспарантов, дырявых барабанов и гитар пили чай с сушками человек пять парней и высокая девушка, бережно держащая в руках флейту. Еще ничего не успела сказать, а маленького роста человек с пышным бантом в горошек на шее уже радостно, гостеприимно улыбаясь, шагнул ко мне навстречу.

Да тут словно только меня и ждали!

— Мы студенты Института кинематографии, хотим снять фильм про ансамбль.

— А вы точно хотите про музыкальный ансамбль? — серьезно спросил человек. — Знаете, ведь бывают и архитектурные ансамбли.

Мы сразу подружились с Алешей Дидуровым, которого теперь часто называют русским Артюром Рембо, и его коллективом «Искусственные дети» тогда в составе Володи Алексеева, Бори Афанасьева, Вити Гаранкина, Алексея Кулаева и Ольги Ландшафт.

Фильм, двухчастевку под названием «Стоит лишь тетиву натянуть», иногда показывают по «Культуре». Кроме Леши Дидурова с командой, там «засветились» «Звуки Му», альтернативные художники и посетители «нехорошей квартиры», стихийного музея Булгакова. Получился фильм про подпольное искусство середины восьмидесятых. Сейчас это настоящий памятник эпохе.

Леша Дидуров после фильма стал называть меня «Мать всех искусственных детей».

Теперь это кажется дикостью и абсудрдом, а тогда московскими дискотеками ведал горком комсомола. Именно там утверждалось и запрещалось, что можно играть, а что нет. Огромные списки запрещенных отечественных коллективов.

Осенью восемьдесят шестого года, однако, именно горком инспирировал открытие московской рок-лаборатории. Это было в ДК института Курчатова. Собралось много всякого волосатого, обвешанного серьгами, затянутого в кожу музыкального народа, перед которым горкомовские «комсомолисты» держали речь — играть запрещенную музыку больше вроде бы не запрещалось, только предварительно надо было получить «визу», «лит» на тексты. Сущий пустячок.

Теперь, когда можно играть и слушать все что угодно, в том числе явную похабщину, невыносимую тупость, пошлость, безграмотность и бездарность, то и дело вспоминается тетя с золотыми зубами, с прической типа «хала» и комсомольским значком на внушительной груди. Где ты, тетя? Почему не запретишь росчерком пера всю эту ахинею?

Наша съемочная группа носилась по чердакам и подвалам, боясь, что в любой момент нагрянет милиция прикрывать подпольный концерт, и в первую очередь накостыляют нам с нашими камерами и осветительными приборами.

А «Звуки Му» дислоцировались на Каретном, в подъезде, соседнем с моим, на втором этаже. Когда после съемки вышли на улицу, культовый Мамонов напутствовал съемочную группу плевком из окошка. Как и подобает подлинному властителю дум поколений.

Через какое-то время Дидуров получил помещение в ДК энергетиков на Раушской набережной, возле старой ГЭС. Возникло рок-кабаре Алексея Дидурова «Кардиограмма». Итогом нескольких лет существования кабаре стал толстый том в черной обложке, «Солнечное подполье», собравший всех авторов и участников «Кардиограммы». Много пурги, чернухи, голодных амбиций, но как ни крути, содержимое этого тома в значительной степени тоже поспособствовало пробиванию стены, завоеванию свободы высказывания.

Небольшой зал с символической, невысокой сценой набит битком. Витя Коркия читает поэму про Сталина. Когда он забывает текст, ему подсказывает с первого ряда его юная жена.

Группа «Несчастный случай» поет что-то социально значимое, острое и злободневное и очень смешное. Шендерович едко шутит.

Вадим Степанцов и будущие куртуазные маньеристы заставляют публику падать от хохота.

Нежная Ирина Богушевская поет под фортепьяно.

Пламенная Инна Кабыш звонким голосом учительницы читает умные стихи о судьбах родины и «женской доле»…

Число в грубом сером свитере стоит в дверях, привалившись к косяку, типа «шел мимо, заглянул», не заходит в зал и не усаживается, стоит, скрестив руки, смотрит исподлобья и снисходительно усмехается, когда зал взрывается хохотом — ну да, конечно, он бы мог гораздо лучше песни петь и стихи сочинять, да не досуг как-то, поважней дела есть. К тому же то, что исполняется в открытую, то что «разрешено» — уже «компромиссно», а следовательно, по убеждению Числа, неинтересно.

Рядом со мной сидит девушка в павлово-посадском расписном платке на плечах. Напряженно вслушивается, не все понимает, но очень всему радуется. Голова огурцом, вытянутая кверху, нос бананчиком, восторг в близко посаженных глазах.

На моей мешковатой сумке красуется круглый пластмассовый значок с надписью «Перестройка — да!» Изделие первых «кооператоров».

— Где купила? — с сильным акцентом спрашивает соседка.

— На вернисаже в Измайлово.

Антракт. Подходит Число. Соседка просит показать по схеме метро, как добраться до вернисажа, где продают такие замечательные значки.

Число принимается объяснять.

Девушку зовут Зина, американка с русско-еврейскими корнями, приехала на стажировку в Институт русского языка имени Пушкина…

Когда Число привез Зину на дачу, Зоя Константиновна запекла антоновку из их сада, со старой черной яблони, пупырчатую, почти дикую антоновку, и долго и громко, словно с глухой, разговаривала с Зиной про внешнюю политику…

Знаменитая ВГИКовская революция восемьдесят седьмого года началась, когда комитет комсомола предложил провести аттестацию педагогов по общеобразовательным дисциплинам.

Результаты шокирующие — из всего преподавательского состава едва набралось человек пять или семь, с которыми студентам интересно. Это Владимир Яковлевич Бахмутский и Ольга Игоревна Ильинская по зарубежной литературе, Ливия Александровна Звонникова по отечественной литературе, Паола Дмитриевна Волкова по истории изо и несколько других.

Собрали общеинститутское собрание в актовом.

Объявлена травля педагогов. Да что же это такое, в самом деле? Это же начало китайской культурной революции, вот это что! Зачинщиков травли — к ответу! Вон из этих стен, взрастивших не одно поколение классиков отечественного кинематографа!

В таком настрое выступила педагог одной из актерских мастерских.

— Высказывайтесь, товарищи, — предложил ведущий.

На трибуну вышел Миша Алдашин, ныне известный седовласый мультипликатор, а тогда — черноглазый красавец-брюнет с язвительной улыбкой на румяных устах.

— Если ребенок, едва появившись на свет, станет дышать отравленным воздухом, он погибнет, — образно начал он. — Здесь, во ВГИКе, мы рождаемся как художники, и от того, в каком воздухе мы здесь растем, зависит наше будущее моральное здоровье, состояние духа тех людей, которые в скором времени смогут влиять на состояние духа общества…

Может быть, правда, это был не Миша Алдашин, а Настя Ниточкина с киноведческого факультета, ходившая тогда в его невестах.

Больше двадцати лет прошло…

И началось.

В институте процветает осведомительство, принимают заведомых бездарей и бездельников известных фамилий, которым все спускается, их перетаскивают с курса на курс.

Мастера режиссерского факультета, настоящие классики, месяцами, а то и годами не появляются в институте, занятые съемками своих фильмов. Не обучение, а профанация.

Техническое оснащение института и учебной киностудии находится ниже мыслимого уровня, вообще недостойно обсуждения.

Неугодным, не пользующимся доверием деканатов и парткома, отказывают в финансировании съемок курсовых работ, что, впрочем, уже никого не пугает — студенты и так давно снимают учебные работы за свои деньги.

Требования: обновите преподавательский состав, уберите осведомителей и филеров, минимизируйте власть и давление парткома, пригласите преподавать тех, кто делает погоду в кинематографе, в культуре, кто интересен молодежи.

Слово берет Наташа Звяга из Перми, студентка киноведческого факультета:

— Я учусь на втором курсе, когда я поступила, увидела себя в списках, я от счастья расплакалась, не поверила, такой институт… А теперь могу честно сказать, что за два года я отупела. Мы хотим учиться, но нас не хотят учить, или некому. И похоже, что руководство института абсолютно устраивает это положение, им безразличен уровень преподавания. Посмотрите, в зале сидит ректор! Он спит…

Спал ли Виталий Николаевич Ждан или просто сомкнул веки от ужаса — неизвестно. Но он сидел с закрытыми глазами — это факт.

Ропот, волнение в зале, все глядят на ректора.

Звяга под бурю аплодисментов спускается в зал.