Две Дианы - Александр Дюма

– Еще бы не заметить! – усмехнулся кардинал. – Наш доблестный коннетабль, командовавший армией, решил прийти на выручку осажденного Сен-Кантена… Не поднимайтесь так быстро, виконт, у меня ноги не двадцатилетнего… Да, так я говорю, что сей бесстрашный полководец предложил неприятелю бой. Было это третьего дня, десятого августа, в день святого Лаврентия. Войска у него было приблизительно столько же, сколько у испанцев, да еще была и превосходная конница. И не угодно ли – этот опытный военачальник так умело распорядился, что потерпел на равнинах Жиберкура и Лизероля страшнейшее поражение, сам ранен и взят в плен, а с ним и все те офицеры и генералы, что не полегли на поле брани. От всей пехоты не уцелело и сотни солдат. Вот чем объясняется, виконт, всеобщее смятение… а также, очевидно, и мое приглашение к королю.

– Великий боже! – воскликнул Габриэль, потрясенный этим ужасающим известием. – Неужели Франции суждено снова пережить дни Пуатье и Азенкура?[33] А что же слышно про Сен-Кантен, монсеньор?

– К моменту отъезда курьера Сен-Кантен еще держался, и племянник коннетабля, адмирал Гаспар де Колиньи, обороняющий город, поклялся искупить ошибку своего дяди и скорее дать себя похоронить под развалинами крепости, чем сдать ее. Но я очень боюсь, что адмирал уже погребен под ними и что рухнул последний оплот, прикрывавший подступы к Парижу!

– Но это же грозит гибелью государства!

– Спаси Францию, боже! – перекрестился кардинал. – Вот и покои короля. Посмотрим, что он собирается делать, дабы спасти самого себя!

Стража, отдав честь, пропустила кардинала. В сопровождении Габриэля он вошел к королю и застал его в состоянии полной растерянности. Рядом с королем сидела в кресле госпожа де Пуатье. Увидев кардинала, Генрих поспешил ему навстречу.

– Добро пожаловать, ваше высокопреосвященство! – проговорил он. – Ведь вот какая ужасная катастрофа! Кто бы мог ее предвидеть?

– О, ваше величество, если бы вы спросили меня месяц назад, когда господин де Монморанси уезжал к армии…

– Не нужно запоздалых уроков, кузен, – остановил кардинала король. – Речь идет не о прошлом, а о грозном будущем, о гибельном настоящем. Покинул ли Италию герцог де Гиз? Идет ли сюда?

– Да, государь, сегодня, вероятно, он уже в Лионе.

– Хвала господу! – воскликнул король. – На вашего доблестного брата я возлагаю спасение государства, господин кардинал. Передаю вам и ему для этой благородной цели всю свою верховную власть. Будьте равны королю… будьте даже выше короля… Я только что сам написал герцогу де Гизу, чтобы он поторопился. Вот письмо. Пожалуйста, напишите вы ему тоже, ваше высокопреосвященство, обрисуйте наше страшное положение и объясните, что нельзя медлить ни минуты. И непременно скажите, что я только на него и полагаюсь! Пройдите сюда, в этот кабинет, там есть все, что нужно для письма. Внизу ждет уже готовый в дорогу курьер. Идите же, кузен, умоляю вас, идите!

– Подчиняюсь воле вашего величества, – ответил кардинал, направляясь в кабинет, – как подчинится ей и мой достославный брат. Однако одержит ли он победу или потерпит поражение, не забывайте, государь, что власть вы ему доверили в отчаянном положении.

– Скажите – в опасном, но не говорите – в отчаянном. Ведь Сен-Кантен еще держится!

– Во всяком случае, держался два дня назад, – отозвался кардинал. – Но укрепления были в жалком состоянии, а изголодавшиеся горожане уже поговаривали о сдаче. Если же испанец овладеет Сен-Кантеном сегодня, то через неделю в его руках будет Париж. Но как бы то ни было, ваше величество, я напишу брату.

И кардинал, поклонившись, прошел в кабинет.

Габриэль, никем не замеченный, задумчиво стоял поодаль. Его потрясла постигшая Францию катастрофа. Этот благородный и великодушный юноша уже не думал о том, что побежден, ранен, взят в плен его злейший враг, коннетабль Монморанси. Теперь он видел в нем только французского полководца. Словом, грозившие отечеству опасности причиняли ему такую же боль, как и мысль о страданиях отца. Когда кардинал ушел, король бросился в кресло и, сжав ладонями лоб, воскликнул:

– О, Сен-Кантен! Там решается теперь судьба Франции. Сен-Кантен! Если бы ты мог продержаться еще только неделю, пока не подоспеет к тебе герцог де Гиз! Если же ты падешь, враг пойдет на Париж, и все погибнет. Сен-Кантен! О! За каждый час твоего сопротивления я наградил бы тебя особой льготой, за каждый обвалившийся камень – алмазом! Продержись же только неделю!

Тогда Габриэль, наконец решившись, вышел вперед и заявил:

– Он продержится дольше недели, государь!

– Виконт д’Эксмес! – воскликнули в один голос Генрих и Диана: он – удивленно, она – с презрением.

– Как вы здесь очутились, виконт? – строго спросил король.

– Меня привел с собою кардинал, ваше величество.

– Это другое дело, – сказал Генрих. – Но что вы сказали? Сен-Кантен сможет продержаться? Не ослышался ли я?

– Нет, государь. Но вы сказали, что наградили бы город льготами и драгоценностями, если бы он продержался, не так ли?

– И я повторяю это еще раз.

– Но тогда, наверно, вы не отказали бы человеку, который вдохновил бы Сен-Кантен на оборону и сдал бы город не раньше, чем рухнет под неприятельскими ядрами его последняя стена? Если бы этот человек, подаривший вам неделю отсрочки и, значит, сохранивший вам престол, попросил бы у вас милости, оказали бы вы ее ему?

– Еще бы! – воскликнул Генрих. – Такой человек получил бы все, что во власти короля.

– Тогда договор заключен! Ибо король обладает не только властью, но и правом прощать, а человек этот просит у вас не золота и не титулов, а лишь прощения.

– Но где же он? Кто этот спаситель? – спросил король.

– Он перед вами, государь. Это я, простой капитан вашей гвардии. Но в душе и в руке своей я ощущаю сверхчеловеческую силу. Она докажет вам, что я без похвальбы берусь спасти свое отечество и вместе с тем своего отца.

– Вашего отца, господин д’Эксмес? – изумившись, спросил король.

– Меня зовут не д’Эксмес, – сказал Габриэль. – Я Габриэль де Монтгомери, сын графа Жака де Монтгомери, которого, должно быть, вы помните, ваше величество!

– Сын графа де Монтгомери? – привстал в кресле побледневший король.

Госпожа Диана, охваченная страхом, тоже отодвинулась назад.

– Да, государь, – продолжал Габриэль спокойно, – я виконт де Монтгомери, просящий у вас в обмен на услугу, которую он вам окажет, всего лишь освобождения своего отца.

– Но, сударь, – ответил король, – ваш отец не то скончался, не то исчез… Я сам не знаю… Мне неизвестно, где ваш отец…

– Но мне это известно, государь, – возразил Габриэль, преодолев приступ страха. – Мой отец восемнадцать лет томился в Шатле, ожидая смерти от бога или прощения от короля. Отец мой жив, я в этом уверен. А какое он совершил преступление, я не знаю.