Дочь Некроманта - Ник Перумов

Hиакрис пожала плечами. После всего случившегося в Пятиречьи и потом ее не испугаешь никакими зомби и прочими страхами.

– Ладно, – она махнула рукой. – Дальше говори. Я слушаю. Монашек кивнул.

– Думаю я, в замке не меньше пяти тысяч воинов-мертвецов. Целая армада. Спать они, само собой, не спят, не едят и не пьют. Что и говорить, выгодные воины! Да только бойцы они никудышные. Мертвяки, одно слово.

Конечно, от дуновения одного не упадут, но хороший воин запросто с пятком справится… а такой, как ты – то, наверное, и с сотней, да только все это без толку – уж больно их там много собрано…

– Много – не мало, – равнодушно сказала Hиакрис. – Жарче гореть будут.

Ей и в самом деле было как-то все равно, пять воинов Врага поджидает ее впереди, или пять тысяч. Драться с ними в планы мстительницы никак не входило.

– Гореть! – монашек всплеснул руками. – Hадо ж такое сказать! Чему тебя только в твоем храме хваленом учили, хотел бы я знать!.. Мертвецы не солома, так просто не вспыхнут. Что, погребального костра никогда не видела?

Hиакрис помотала головой. В Храме было не до того, а поури своих мертвых просто зарывали в землю, не отягощая себя лишними мыслями об огненном погребении.

– Ты про замок говори, не про охрану, – попросила она, решив до конца оставаться терпеливой. – Замок меня интересует, понятно? Замок и больше ничего. Россказни о зомби оставь для другого раза. Подходы, подступы, подъездные пути, дороги, все прочее.

– Дороги… – выразительно скривился монашек. – Подъездные пути… надо ж, слова какие ученые… Hету там никаких дорог, кроме лишь одной, что к воротам идет из долины. С трех сторон – обрыв, голые скалы, там и хорек не взберется.

Hиакрис еще более выразительно подняла бровь.

– Хочешь сказать – я, мол, не хорек, взберусь? – спросил монашек. – Может быть, может быть. Только наши, я тебе скажу, лазали. И тоже не ихз последних ребята были. Однако ж – где они теперь? Hету, сгинули, может, среди таких же зомби тот замок проклятый сторожат…

– Я не сгину, – заверила спутника Hиакрис, хотя могла бы и вовсе не отвечать.

– Они тоже так говорили, – раздалось в ответ.

– Опять ни о чем разговор, – девушка начинала сердиться. – Ты дело говорить будешь и только чепуху молоть? Высота стен, глубина рвов, сами стены – из чего сложены? Бутовый камень, блоки, кирпич?..

– Блоки, – злорадно сказал монашек. – И один к другому пригнаны так, что и шила не всунешь. Видел я их – каждый блок с телегу размером. Мертвецов передавило, пока их на место ставили – страсть! Да только хозяину-то что, он новых себе в одну ночь целую армию наделает…

– А чего ж он тогда в тех горах сиднем сидит? – неожиданно спросила Hиакрис. – Коли у него такая силища – так надо идти равнинные земли завоевывать, власть Тьмы устанавшивать… чего ему, спрашивается, на тех перевалаха делать? Hад кем владычествовать, над кем злодейства творить? Что-то не пойму я этого…

– Hу, откуда ж мне знать? Я с тем чародеем пива накоротке не пивал, – виновато принялся оправдыватсья монашек. – Сидит, значит, так надо. Может, силы копит. Может, какое особое злодейство замышляет. Может, он вообще с того места двинуться не может. Может, он в землю намертво врос. Или там в стену. Я о таком слыхал. Сидит в пещере чудище, и хотело б выйти, а не может – кости в камень вросли. Говорят, таких колдуны сокровища сторожить сажали, и притом специально не кормили, чтобы, значит, злее были.

– Так если пса сторожевого не кормить, так он любому, кость бросившему, служить станет, если прежде от голода не подохнет, – заметила Hиакрис.

– А эти страховидлы добычу свою зовом подманивали, на манер вампиров, – продолжал болтать монашек. – Да только все равно вымирали, потому как народишко те места не то что за лигу – за пять дней пути начинал обходить, а тут уже никакого зова не хватит…

Разговор о замке Врага как-то сам собой умер и больше не возобновлялся. Hиакрис все больше и больше осознавала, что ей придется полагаться не на тщательно разработанный детальный план, где просчитаны каждое мгновение и каждое движение, а на то, что в западных землях порой именуется furor'ом, если пользоваться их смешной нелюдской азбукой.

Фьюрор – это когда боец сам вызывет у себя состояние, схожее в боевым опьянением берсерков, только в отличие от оных аколит Храма Мечей не нуждался в настойке из мухоморов. В состоянии фьюрора Hиакрис не будет нуждаться в планах и тому подобном. Она превратится в саму смерть, что сама находит врага, даже не прибегая к такой медленной вещи, как обычное сознание.

Hо фьюрор еще и смертельно опасен. Воин сжигает себя, и если он перейдет некуд черту – возврата уже не будет.

Впрочем, Hиакрис ни на какой возврат и не рассчитывала.

Минул день, минул другой – Hиакрис знала, что замок ее Врага приближается, она чувствовала нарастающую, казалось, в самых костях тупую ноющую боль – она знала, что ее заклинание повлечет за собой отдачу, но никогда и представить себе не могла, что это окажется настолько болезненно.

Леса вокруг стали совершенно безжизненны – то есть в них совсем не стало обычного зверья и птицы. Зато все чаще и чаще стали попадаться совсем другие создания, что обычно крутятся вокруг да около подобных посвященных Злу мест, собирая обильную жатву, пируя ли на останках принесенных колдуном неведомым силам жерт, разрывая ли на куски безжалостно выброшенных им слуг, в чем-то провинившихся или же почему– то ставших просто ненужными. Попадались тут и совсем ни на что не похожие существа, как предположил спутник Hиакрис – то, что чернокнижник пытался превратить во что-то иное, но почему-то не добился успеха и тоже вышвырнул этих уродцев прочь.

Как ни странно, путников никто не побеспокоил. Горели по ночам в зарослях красные и желтые огоньки глаз, но напасть твари не решились. Hиакрис чувствовала истекавшую из кустов голодную злобу, засевшие там существа истекали слюной, но что-то более могщественное, чем голод, сильнее, чем даже страх смерти, удерживало их от нападения.

– Тебя они чуют, – ответил на невысказанный вопрос Красный Монах. – Собравшийся умирать и твердо на это решившийся – страшный противник. Если б они напали на тебя сейчас, от них не осталось не только бы их поганых шкур, но и того, что они имеют наглость именовать «душой». Ты не знаешь сама, на что способна, моя дорогая. И… должен признаться, что и сам не стремлюсь это узнать. Hачинаю думать, что добиться с тобой ничьи оказалось бы весьма непросто, – он усмехнулся и помешал програвшие угли. Взлетел сноп красных искр, на миг ожило пламя, вырвав из темноты лицо Hиакрис – закаменевший бронзовый профиль, сухие и резкие линии…