Джура - Георгий Тушкан

Потом Кучак далеко запрятал свои богатства, о которых он не говорил даже Джуре. Ему хотелось есть, а Джура все не шел. Кучак верил, что завтра он будет есть печенку архара. Ведь Джура — первый в мире охотник. Где другим до него! В расчете на верный успех завтрашней охоты он засыпал в кипяток последние три пригоршни муки и запел:

Завтра буду есть печенку в жире…

Но тут прибежала Бабу и совсем некстати завыла.

Кучак от неожиданности вздрогнул, швырнул в нее поленом и выругался, призывая на помощь добрых духов.

«Не случилось ли чего-нибудь с Джурой?» — подумал он. Но идти искать его побоялся.

Три раза Кучак приносил в пещеру дрова, прежде чем пришел Джура. Кучак от радости даже не заметил отсутствия карамультуков.

— У, дурная! — Он возмущенно плюнул на Бабу, с лаем прыгавшую вокруг хозяина.

Тэке лег у огня и немедленно заснул.

— Плохо, — сказал Джура, — медведи дупло разломали. Все из дупла вытащили и попортили. У карамультуков деревянные ложа разбиты в щепы, а стволы погнуты… стрелять нельзя.

— Ай-ай-ай! — в отчаянии завизжал Кучак. — Это не медведи, это хозяин зверей Каип не хочет дать нам добычливую охоту!

— А твою Рыжую медведи убили камнями.

— Ай-ай! — крикнул Кучак. — А у меня в тайнике крысы все ложки изгрызли.

— Ты синий ишак! — выругался Джура и, сердитый, сел у костра сушить ичиги.

Кучаку не терпелось обсудить случившееся, но Джура так упорно молчал, что Кучак не решался заговорить. Так же молча они стали пить аталу.

— Плохо, — сказал Джура и лег спать, с головой закутавшись в шкуры.

V

Опять голод. Время тянулось бесконечно. На казан кипятку бросили крохотную щепотку чаю, чтобы был хоть какой-нибудь навар, а не просто вода.

Бабу ждала, когда Джура пойдет на охоту. А он сосредоточенно и долго пил чай, пиалу за пиалой, и не торопился.

Бабу обегала и обнюхала всю пещеру, но ружья нигде не было. Стоя у входа, она взвизгивала от нетерпения. Джура не двигался. Тогда она умчалась к заповедной арче.

Охотники все еще пили чай, когда Кучак сказал:

— Смотри!

Бабу, закусив кусок ремня, тащила в пещеру погнутый ствол карамультука. Положив его у ног Джуры, она заглянула ему в глаза и ждала благодарности. Но глаза Джуры засверкали от злости.

— Поломан, не годится! — сердито закричал он.

Бабу отошла. Она улеглась у входа, на солнышке, и искоса наблюдала за хозяином.

В полдень, поручив Кучаку насушить гульджана, Джура пошел в горы, гремя железными капканами. Он решил попытать счастье, поставить капканы на архарьих тропинках через ледник. Тэке привязали в пещере.

Кучак пошел копать корень гульджана.

На южных обрывистых склонах гор тянулись к солнцу его свежие всходы. Кучак шел и, размахивая топориком, постукивал обушком по камням. Сурки, завидев его, со свистом мчались к норкам и застывали на задних лапках у входа. На горах среди пятен снега пробивалась зелень. Рыжие скалы пахли солнечным теплом. Внизу зеленели высокогорные тундровые болота. Усевшись на корточки у всходов гульджана, торчавшего между камнями из щебенистой почвы, Кучак принялся копать. Он вырыл пятнадцать корней, обмыл их и просушил. Корни надо было стругать. Кучак вынул нож и понюхал его. Уходя из кишлака, он еле отмыл его от прилипчивого запаха, и ему не хотелось опять его пачкать.

Кучак оглянулся. Снежные грифы летали низко, над самой горой; от взмахов крыльев катились камешки, сорванные воздушным потоком. Засмотревшись, Кучак не заметил прибежавшую Бабу. Она потянула его за полу халата.

— Ох-хо-хо! — крикнул он радостно и, бросив корни в пропасть, быстро побежал за Бабу.

Кучак сопел от радости и любопытства. Он знал, что Джура без дела не позовет. Бабу отбегала вперед и, поджидая его, лаяла от нетерпения.

«А вдруг живой медведь?» — подумал Кучак и остановился. Бабу залаяла снова. «Радостно лает», — решил он и побежал опять.

На подтаявших остатках старой лавины, на одном из разбросанных ею камней, сидел Джура, поставив ногу на неподвижную тушу маленького киичонка. Он кивнул на тушу. Кучак понял без слов. С трудом отрубил он кусок твердой, как камень, шкуры, обнажив высохшее мясо.

Много лет пролежал киичонок во льду.

— Яман, плохо, — сказал Кучак, горестно вздыхая.

По старинному обычаю, мясо животного можно было есть, только выпустив кровь. Джура вынул охотничий нож, разрубил тушу на несколько кусков. Часть он дал Бабу и взял для Тэке, остальные разложил по капканам.

Спускаясь с горы, Кучак раздраженно щелкал языком. Его сердили близкие, но недоступные архары и киики, пасшиеся на склонах гор. Он искренне пожалел, что отказался от козленка. Кучак сказал Джуре, что гульджан еще не просушился и для муки не годен. Джура не рассердился. Он ненавидел этот корень, как только мог его ненавидеть охотник, любящий мясо.

Вечером снова пили чай. Тэке сварили кусок киичонка.

А на другой день голодный, еще более ослабевший Кучак накопал гульджана и положил его сушить. Джура после обхода капканов принес орленка. Кучак испуганно посмотрел на него. Орел — священная птица. Джура молча достал нож. Кучак в ужасе закрыл лицо руками, чтобы не видеть святотатства. Когда он открыл глаза, орел был мертв. Кучак решил, что лучше раз в жизни попробовать немного запретного орлиного мяса, чем снова есть гульджан.

Прошло еще несколько дней. Джура потемнел, ослабел. Кучак молчал целыми днями. Наконец он не выдержал и настругал тонкими полосками сушившийся на камнях гульджан. Бабу и Тэке ели сурков.

На шестой день ветер переменился. Холодало. Днем Джура несколько раз взбирался на скалу, в которой была их пещера.

— Тучи кипят! — кричал он сверху Кучаку.

Меж горных вершин метались и клубились тучи; они падали по склону вниз, чтобы, промчавшись у пещеры, взлететь снова вверх.

Если бы сильно похолодало, архары пошли бы на южную сторону ледника и, может быть, хоть один попался бы в капкан.

Джура ушел в горы. Кучак недалеко от пещеры перетирал меж камней гульджан. Ему казалось, что весь мир пропах гульджаном.

«Уйти? Но куда? Домой? Там тоже голод. А кроме того, гордый Джура скорее умрет, чем возвратится без мяса. Одному идти невозможно: страшно», — грустно размышлял Кучак о своих неудачах.

Вдруг прибежала Бабу и потянула его за халат. Кучак обрадовался, однако гульджан на этот раз не выбросил, а спрятал его под камень и поспешил за Бабу.

Кучак твердо решил: что бы ни нашел Джура — пусть это будет орел, старый архар или мертвый киик, — он, Кучак, его возьмет, сварит и будет есть. Даже сурка, в котором живет душа ростовщика, тоже будет есть.