Жар-книга (сборник) - Татьяна Москвина

Человек-примечание. Эрдман был женат три раза, и все три раза – на балеринах.

Она. Заявление в партию пишется не по трафарету, искренне. Главный смысл: почему решил вступить. Прилагается биография, возможно подробная. Если подающий – интеллигент, нужны поручительства трех рабочих и двух служащих. Поручители пишут характеристики о подающем, которые тоже прилагаются. Еще заполняется специальная анкета, которую дает партячейка. Вопросов в этой анкете очень много, и ответы должны быть исчерпывающими.

Любименький мой, напиши, что с пьесой, над чем работаешь, что задумал, что тебя занимает. Была у нашего театрального электротехника, он делает мне фонарь, типа карманного, но больше, только нужны батарейки. Когда будет готов – пошлю!

Он. Не мучай себя и не старайся изменить мою судьбу. Судьба – это человек, а я не могу меняться. Летом буду проситься на прииски, хочется написать пьесу о золоте. Собираюсь посидеть со старыми приятелями за бутылкой водки. Старики уже есть – водки пока нет. Милая, хорошая, нежная, чудесная, тоненькая, замечательная, внимательная, длинноногая, трогательная, красивая, пятое-десятое – не нужно больше посылок. Ты переезжаешь, Тебе нужны деньги и гораздо больше, чем их удается достать, а Ты посылаешь мне, как будто я здесь умираю с голоду. Ты хочешь возразить мне и не можешь, потому что в этот момент я Тебя целую.

Она. Пожалуйста, не сердись за посылки. Ты знаешь, как радостно мне было всегда делать тебе подарки, а сейчас, когда жизнь устроила так, что я особенно чувствую беспомощность своей любви, свою бесправность по отношению к тебе – будь милосердным. Обещай мне дать возможность заботиться о тебе.

Сегодня торжественный день, первая репетиция «Булычева» на сцене. Вчера была на уроке по диалектическому и историческому материализму. Осенью, во время своего длительного гриппа, читала книги по философии и решила образовывать себя, сколько возможно. Хочу быть умной и ловкой, хоть немного походить на тебя, родной. Какой ты? Не похудел?

Он. Если Ты будешь тратить на меня деньги, я уеду в Туруханск – туда посылки не доходят. Поймите вы, чудаки, что я не институтка и не рождественский мальчик (и даже вообще не мальчик), что я не умираю с голоду и что в Енисейске люди живут с самого рождения. Завтра иду на охоту. Если встречу медведя – жди посылку. Даю Тебе слово, что любой медведь ляжет у меня от одной пули два раза: первый раз – на снег, второй раз – у ножек Твоей кровати. Не смейся, пожалуйста, я выиграл часы в ялтинском тире, а Маяковский после стрельбы всегда оставался мне должен бутылку вина!

Лежу в темноте с открытыми глазами и мучительно долго не могу заснуть. Со мной Твой портсигар… Я выкуриваю в день пятьдесят папирос.

Она. В прошлом году Кончаловский начал писать мой портрет, сегодня придется позировать часа два-три. Я достала тебе семь пачек свечей. В Москве нет свечей даже в Торгсине, мне удалось достать через добрых знакомых с помощью театра… Получив посылку, не сердись – она осветительная и потому просветительная.

Он. Москва. Проезд Художественного театра. Художественный театр Союза ССР имени Горького. Ангелине Осиповне Степановой. 19 декабря 1933 года. Сегодня день моего падшего ангела. Не говори Бабелю, но после Твоих открыток я стал к нему относиться с меньшим восторгом. Самый большой мастер самых коротеньких рассказов – это, конечно, Ты, моя длинноногая. Быть внимательным другом, исполнительным секретарем, оставаться Пинчиком, рассказать о себе, о других, о театре, о Москве, выполнить поручения, ответить на вопросы, задать свои, послать тысячу поцелуев – и все это на крохотном листке бумаги – пусть этот старый еврей умудрится сделать что-нибудь подобное! Спасибо Тебе за нежность, за ласку, которыми Ты меня одариваешь каждый день.

Она. Собираешься летом на прииски, а я что же – собака? Объявляю Вам совершенно официально и заблаговременно, дорогой товарищ, что я летом жду Вашего приглашения, что свободна я буду только месяц или полтора, что, конечно, я готова приехать и на прииски, и куда Вам будет угодно. Но приглашение Ваше мне необходимо, потому что по несчастливой судьбе моей, нахожусь в таком положении, что сила моих желаний не решает дела.

Вчера был просмотр в Камерном театре «Оптимистической трагедии» Вишневского. Говорят, хорошо и большой успех. Прости свою дуру за назойливую любовь.

Он. Я не знаю счастья, я не знаю, есть ли у меня право желать счастья Тебе, но если даже тень его сможет промелькнуть по Твоему лицу, когда Ты подумаешь обо мне, она будет для меня самым огромным счастьем в жизни.

Она. Милый… ты написал мне много чудесных ласковых слов, определений… но там нет самого главного слова. Там нет слова «любимая». Жить, думая, что ты нелюбимая, трудно, а если получить запрещение посылать посылки, станет еще труднее. В театре начали репетировать новую пьесу Киршона. «Булычев» должен быть готов в конце января к 17-му съезду. Я должна отослать тебе фонарь (он уже готов), и я утихомирю свои желания заботиться о тебе. У меня капают слезы – это от грусти. Я неудачно набивалась в любимые.

Он. Не писал Тебе несколько дней, потому что писал о прорыве на енисейском лесном заводе. В десять дней я должен написать пьеску для местной партийной конференции. Это вам не «Булычев». Не уставай, радость моя, и побольше отдыхай. Изредка пьянствуй и не грусти.

Она. Очень хочется быть до конца любимой. Очень трудно вспоминать твои отказы от меня, уходы – страшно, что это будет опять. Совершенно ясно, что жить без тебя не смогу, уйти от тебя мне самой невозможно… Милый, я знаю, что эти эгоистические бабьи мучения и мысли уйдут, что любовь моя шагала и будет шагать через них, что я сумею смыть с ее знамени эти грязные пятна. Я донесу тебе свою любовь, и, если когда-нибудь она понадобится тебе, ты возьмешь ее чистой, большой и глубокой. Прости меня за исповедь. Твоя дура Ангелина.

Он. Несколько дней стояли порядочные морозы – около шестидесяти градусов. На первый день Рождества Христова у моих хозяев было зверское пьянство. Вернувшись вечером домой, я не досчитался у себя в комнате одного окна. Некий молодой человек, заблудившись в квартире и приняв одно из моих окон за дверь, высадил на улицу обе рамы. Я просидел всю ночь на кровати и читал «Демона». Не считая битья окон, жизнь моя не знает событий. Возлагаю маленькую надежду на Пасху. Даст бог, вместо окна мне разобьют голову.

Живу я хорошо – здоров, сыт. О работе лучше не говорить. Если бы я был певец, я мог бы сказать, что я потерял голос, но я все больше и больше сомневаюсь, что он у меня когда-нибудь был. Нет дня, чтобы не думал о тебе, радость моя.

Она. Сегодня послала тебе мой фонарь! Лампочки быстро перегорают – там положена запасная. Каждая батарея должна дать сорок часов горения, у меня есть еще три батареи, я их пошлю завтра или послезавтра. Лампочки ввинчиваются очень легко, надо только развинтить обод, вынуть стекло, ввинтить новую лампочку и завинтить все вновь. Я пробовала, у меня получилось.

Я очень беспокоюсь за свою роль в «Булычеве». Где же мне достать, где мне найти эту чертову жизнерадостность, этот запал, просто ума не приложу!

Она (в образе Шуры). Стой! Говори: отца в городе уважают?

Человек-примечание (в образе персонажа Горького). Богатого везде уважают. Озоруешь ты все…

Она. Уважают или боятся?

Человек-примечание. Не боялись бы, так не уважали.

Она. А – любят за что?

Человек-примечание. Любят? Не знаю.

Она. А – знаешь, что любят?

Человек-примечание. Его? Как сказать? Извозчики – как будто любят, он с ними не торгуется, сколько спросят, столько и дает. А извозчик, он, конечно, другому скажет, ну и…

Она (притопнув ногой). Ты смеешься?

Человек-примечание. Зачем? Я правду объясняю.

Она. Ты стал злой. Ты совсем другой стал!

Человек-примечание. Ну, где уж мне другим быть! Опоздал я.

Она. Ты хвалил мне отца.

Человек-примечание. Я его и не хаю. У всякой рыбы своя чешуя.

Она. Все вы – врете. (Повторяет.) Все вы врете, все вы врете… Стой! Говори: отца в городе уважают?

Она. Замечательный мой, твой выезд на охоту пугает меня. Спасибо за медведя, милый! Но может быть, лучше мы его купим в будущем в одном из мосторгов?

Он. Линушенька, оказалось, что я имею право ходить на медведя только со столовым ножом или, в крайнем случае, с безопасной бритвой – ружье нашему брату не полагается! Чудачка Ты, просишь прощения за свои посылки, как будто я делаю Тебе огромное одолжение, получая их. Спасибо Тебе, тоненькая, за папиросы. Спасибо Тебе, худенькая, за свечи – я могу теперь не экономить и читать по ночам в кровати. Спасибо Тебе, длинноногая, за «Вечерку» – с нового года Восточная Сибирь лишена московских газет. Будь веселей, милая, печаль, которую приносит жизнь, превращай в радость, которую несет работа – не знаю, но, может быть, в этом и заключается один из секретов искусства.