Хранители пути - Карина Сарсенова

— Опять сейчас начнется… Быдло оно и есть быдло. Цивилизованно общаться не умеют. Дикие люди, — недовольно взглянув в плотно закрывшуюся за Дамбаллой дверь, презрительно вымолвил Эрик. Достав из ящика стола круглые стильные наушники, он подсоединил их к компьютеру и прибавил звук. — Чего мараться, не пойму. Чуть что, сразу резать. А чего резать, когда само отвалится… — посмеявшись над собственной шуткой и вооружившись пинцетом, он снова предался увлеченному изучению собственной внешности в зеркале на обратной стороне изысканного медальона.

— Ну? Где контракт? — воинственно выпалила Анника, едва переступив порог продюсерского логова. — Что вы делаете? — недоверчиво буркнула она, пристально следя за Геннадием, поплотнее занавешивающим и без того невидимое за толстыми портьерами окно.

— Я делаю все, что нужно делать в данный момент, — железным голосом отчеканил Дамбалла. — А контракт ты сейчас получишь.

Предчувствие опасности никогда ее раньше не подводило… Вот только оказывается, важно вовремя на него реагировать… В том, насколько это умение важно, Аннике пришлось научиться быстро… Слишком быстро… Она и не думала, что обычный вроде бы человек может перемещаться в пространстве с такой молниеносной, нечеловеческой скоростью… Скоростью, значительно превосходящей скорость ее мысли…

Удар кулака внезапно оказавшегося перед ней Дамбаллы был так неожиданен и силен, что Анника не успела ни почувствовать боли, ни вскрикнуть, ни уж тем более отскочить в сторону. Туда, то есть в сторону, она просто отлетела, молча и тупо, словно лишенная жизни гигантская кукла. Взрыв красных огней у нее в голове был столь ярок, что Анника почти ослепла, причем не физически, но душевно. Не в состоянии хоть как-то осознавать происходящее и реагировать на него, она, тем не менее, прекрасно видела все, что вершилось с ней и вокруг нее. Но видела странно, будто она являлась не живым существом, а неодушевленным предметом, механически фиксирующим окружающую реальность. Кто знает, может быть, такое оглушение души сильнейшим ее потрясением есть не зло, а истинное для нее благо? Что может быть более эффективным анестетиком, чем потеря чувства себя, памяти и сознания?

В ее широко распахнутых остекленевших глазах ясно и четко отражался Геннадий, связывающий клейкой лентой ее руки и привязывающий ноги к тяжелым антикварным креслам, стоящим по бокам стола. Оторвав кусок ленты, он залепил им приоткрытый из-за безвольно отвисшей челюсти рот девушки. Вынув из ящика стола массивные латунные ножницы, Дамбалла ловко вспорол ими одежду Анники, не оставив на сокрытой под ним коже ни одной царапины.

Сотрясаясь под его ритмично двигающимся длинным телом, Анника то и дело проваливалась в кроваво-алую бездну, раскрывающуюся у нее в голове. Отблески ослепительно яркого красного ледяного пламени душили и обжигали ее, врываясь вместо воздуха в легкие, но она не сопротивлялась им. Она не чувствовала ни страха смерти, ни желания жить. Она не чувствовала вообще ничего. Ледяной огонь, вливающийся извне в оглушенную душу, поглотил ее почти полностью, когда крохотное белое облачко белого сияния, все это время болтающееся где-то на периферии ее сознания, влетело в его угасающую суть…

— Борись! — прямой и короткий, как одиночный выстрел, приказ пронзил умирающее сознание острой болевой вспышкой. Облако белого сияния окружило ее сердце глубоким умиротворением и покоем. И из этого покоя, как ни странно, родилась боль.

— М-м-м… — простонала Анника сквозь клейкий пластырь, разрываемая изнутри внезапно переполнившей ее болью. Все страдание, которое она отказывалась переживать в ходе свершаемого над ней насилия, вдруг стало для нее единственно доступной реальностью.

— М-М-М-М-М…. — стонала Анника, слабо извиваясь под ритмично двигающимся Геннадием. Боль, рожденная вернувшимся к ней осознанием, срывала гипнотическое влияние страха и пробуждала одно-единственное, но такое искреннее желание — ЖИТЬ. А что в действительности оказывается решающим фактором при свершении или несвершении какого-либо желания? Конечно, степень его искренности.

В ужасе она смотрела в равнодушное лицо насилующего ее мужчины. Пустота, застывшая в глазах Дамбаллы, вселяла в Аннику ощущение панического отчаяния. Он насиловал ее не потому, что испытывал к ней хоть какое-либо чувство: страсть, гнев, ярость, стремление унизить, подчинить или отомстить. Нет. Он насиловал ее, потому что так было надо. Не ему, а кому-то другому, кто не отражался в зияющей пустоте взгляда Дамбаллы, но сам являлся этой невыносимой пустотой…

Она смотрела вовнутрь себя и пугалась еще больше, осознавая, что основная линия раздирающей ее боли пролегает между невероятно сильным желанием вырваться, оттолкнуть от себя, вытолкнуть из себя этого чудовищного нелюдя и не менее страстным желанием отдаться невыразимо облегчающему успокоению владеющей им неземной пустоты…

— Шлюха она и есть шлюха, — пнув по ребрам распростертую на полу Аннику, Геннадий деловито привел себя в порядок.

Наклонившись к умоляюще глядящей на него девушке, он грубо схватил за волосы и силой приподнял с пола ее голову.

— Мадемуазель все еще желает расторгнуть контракт? — подчеркнуто вежливо поинтересовался он и холодно улыбнулся.

В невыразимом ужасе от возможности вновь испытать боль осознания собственного душевного раскола, Анника замычала и отрицательно замотала головой.

— Понятное дело, не хочешь. Но, может быть, тебе понравилось расторгать контракт? — злорадно ухмыльнувшись, Дамбалла сверлил девушку изучающим взглядом. Силясь донести до мучителя степень своего нежелания страдать, Анника еще более отчаянно замычала и затрясла разметанными волосами.

— Отлично. Хотя, если еще раз захочется что-нибудь расторгнуть, обращайтесь, — оглядев истерзанное тело певицы, Геннадий презрительно поморщился и добавил: — Чтоб до следующего выступления вернула форму. Сука долбанная.

И непрозрачной тенью исчез за бесшумно распахнувшейся перед ним тяжелой дубовой дверью.

— Эрик, — обратился он к секретарю, с закрытыми глазами мерно раскачивающемуся в такт слышимой лишь ему одному музыке. — ЭРИК!!! — угрожающе нависнув над ним, проорал Дамбалла и громко хлопнул ладонью по столу, свалив все стоящие на нем предметы. Не успев открыть глаза, насмерть перепуганный обладатель сего имени одним движением сорвал с головы наушники и расплылся в профессиональной угодливой улыбочке.

— Слушаю вас, Геннадий Андреевич.

— Мы закончили там… с контрактом. Все разногласия улажены, — буравя секретаря злобным взглядом, произнес Дамбалла.