Железнодорожный мир - Люциан Котлубай

Какъ молнія пролетѣли мимо одной станціи эти поѣзда, одинъ уходящій, другой настигающій. Впослѣдствіи служащіе па этой станціи разсказывали, что это было нѣчто дотолѣ невиданное, что мимо станціи пролетѣло что-то, какъ вихрь. Когда же Ефремовъ замѣтилъ, что онъ ѣдетъ съ такою же быстротою, какъ и вагоны, то сталъ незамѣтно уменьшать ходъ своего поѣзда; такъ-что, когда вагоны настигли его, то произошелъ самый незначительный толчокъ, и когда эти два поѣзда слились въ одинъ, Ефремовъ мало-помалу совсѣмъ остановился.

Итакъ, онъ торжествовалъ: онъ спасъ два поѣзда, хотя при этомъ самъ рисковалъ страшно. Уходя такимъ образомъ отъ настигающей опасности, онъ могъ наскочить на другой поѣздъ, сзади его идущій, и тогда бы произошло — страшно подумать — столкновеніе трехъ поѣздовъ. Но ничего подобнаго не случилось; сама судьба ему благопріятствовала, и съ тѣхъ поръ онъ сталъ героемъ дня.

Но всей линіи только и было разговора, что объ этомъ небываломъ въ желѣзнодорожныхъ лѣтописяхъ событіи, и всѣ эти разговоры носили на себѣ самые различные оттѣнки: тутъ было и злорадство, и одобреніе, и похвала, и зависть — но болѣе всего зависть. И въ самомъ дѣлѣ, здѣсь были и образованные, и опытные машинисты, а между тѣмъ подобный подвигъ пришлось совершить безграмотному, бывшему помощнику Ефремкѣ.

Вскорѣ послѣ этого открылась вакансія па мѣсто машиниста. Были такіе помощники, которые и по своему образованію, и по времени службы, и даже по протекціи, имѣли болѣе правъ и шансовъ на полученіе этого мѣста, чѣмъ Ефремовъ; однако Бурманъ разсудилъ, что онъ скорѣе можетъ поживиться съ Ефремова, чѣмъ съ кого-либо другого, такъ-какъ онъ отлично зналъ, что у Ефремова водятся деньжонки, и что ему легко будетъ обойти другихъ помощниковъ и представить Ефремова, въ виду его недавней заслуги. И вотъ, улучивъ удобную минуту, Карлъ Ѳедоровичъ подошелъ однажды къ Ефремову, когда тотъ былъ занятъ чисткою своего паровоза, и сказалъ:

— Ну, што, какъ у васъ, все карашо?..

— Ничего, все хорошо, Карлъ Ѳедоровичъ, — отвѣчалъ Ефремовъ.

— Ну, а што ви смотрѣйтъ на эта парафозъ? — спросилъ Бурманъ, и указалъ на стоявшій тутъ же рядомъ паровозъ, только-что вышедшій изъ ремонта, заново отдѣланный и ожидавшій своего повелителя.

— Да ничего, паровозъ очень красивый.

— А ви посмотрѣйтъ на эта краска. Правта, што краска очень карошъ?

— Какъ же, краска очень хорошая, — отвѣчалъ Ефремовъ.

— А какъ ви полагайтъ, дорога эта краска? — продолжалъ допытываться Бурманъ.

— Не могу знать, — нѣсколько недоумѣвая, отвѣчалъ Ефремовъ.

— О! ви не думайтъ, што эта краска дорогой. Эта краска ошенъ, ошенъ карошъ, а только совсѣмъ не дорогой; она только сто руплей стойтъ.

Сказавъ это, онъ ушелъ, оставивъ Ефремова въ сильномъ смущеніи.

Ефремовъ уже довольно наторѣлъ на службѣ; онъ зналъ отчасти тѣ интриги, которыя практиковались въ желѣзнодорожномъ быту, и потому сразу понялъ смыслъ намека.

Хотя ему жаль было разстаться съ накопленными долгимъ и упорнымъ трудомъ деньгами, но, какъ человѣкъ неглупый, онъ хорошо понялъ, что инымъ путемъ ему никогда не добиться машиниста, и что эти деньги впослѣдствіи возвратятся ему сторицею. Итакъ, долго не думая, въ тотъ же вечеръ онъ отдалъ конторщику сто двадцать пять рублей, почти весь свой сбереженный капиталъ, для передачи по принадлежности; изъ этихъ денегъ двадцать пять рублей поступили собственно въ пользу конторщика, за его хлопоты и посредничество. Черезъ недѣлю послѣ этого, Ефремовъ былъ уже машинистомъ.

Сдѣлавшись машинистомъ, Ефремовъ чуть не обезумѣлъ отъ радости. Дѣйствительно: жалованья онъ сталъ получать болѣе ста рублей въ мѣсяцъ; работа его уменьшилась болѣе чѣмъ на половину; ему былъ врученъ во владѣніе «регуляторъ» — этотъ запретный плодъ для помощниковъ[10]; положеніе его стало болѣе или менѣе независимымъ; онъ имѣлъ подъ своею командою помощника, которымъ могъ распоряжаться по своему усмотрѣнію — все это для человѣка неграмотнаго, безъ роду и племени, было зенитомъ блаженства. Однако, нельзя сказать, чтобы Ефремовъ былъ машинистъ, не знающій паровознаго дѣла: если онъ и не въ совершенствѣ постигъ паровозную премудрость, то зналъ дѣло настолько хорошо, что съ успѣхомъ могъ исполнять свои обязанности. Конструкцію паровоза онъ зналъ достаточно для того, чтобы безошибочно опредѣлить порчу, случившуюся на паровозѣ, и записать нужный ремонтъ, а управлялъ паровозомъ онъ не хуже, а можетъ быть и лучше самаго ученаго машиниста. Между тѣмъ, его усердіе къ службѣ ничуть не уменьшилось, такъ-что у начальства онъ былъ всегда на хорошемъ счету. Теперь самымъ горячимъ, самымъ пламеннымъ желаніемъ Ефремова, самою завѣтною его мыслью, было получить пассажирскій или такъ — называемый легкій паровозъ.

Въ отношеніи прохожденія службы, машинистовъ можно раздѣлить на нѣсколько категорій. Есть машинисты счастливые и несчастливые. Къ первымъ можно причислить такихъ, которые на службу смотрятъ сквозь пальцы; сами ни за чѣмъ не наблюдаютъ; во всемъ полагаются на своихъ помощниковъ; ѣздятъ ужасно рискованно; никогда ничего не боятся, — а между тѣмъ, имъ все удается, все сходитъ съ рукъ, никогда не случается съ ними никакихъ катастрофъ. Другимъ, напротивъ, несмотря на то, что задѣломъ они смотрятъ въ оба, помощникамъ своимъ ни въ чемъ не довѣряютъ и постоянно за ними присматриваютъ, всегда дрожатъ, всего боятся, — ничего не удается, и постоянно какая-нибудь катастрофа случается съ ними: то поѣздъ оборветъ, то поломка какая-нибудь сдѣлается въ паровозѣ, то, глядишь, пробки расплавитъ[11]. Есть такіе машинисты, которые, прослуживши безупречно нѣсколько лѣтъ, вдругъ ни съ того, ни съ сего начинаютъ портиться, какъ будто судьба ужъ такъ опредѣлила, и тогда почти никакая ихъ поѣздка не обходится безъ бѣды. Сначала начальство, во вниманіе къ ихъ прежней безупречной службѣ, смотритъ на это снисходительно, но потомъ ихъ или увольняютъ, или разжаловываютъ въ помощники. Нерѣдко такіе разжалованные машинисты опять выслуживаются, и опять успѣшно продолжаютъ свою службу.

Ефремовъ не принадлежалъ ни къ одной изъ этихъ крайностей, а представлялъ собою, такъ-сказать, среднее явленіе. Онъ и за службою смотрѣлъ хорошо, и никакой бѣды съ нимъ никогда не случалось, и вообще онъ слылъ за машиниста хорошаго. Своимъ мѣстомъ онъ дорожилъ пуще всего. Для того, чтобы не осрамиться, чтобы не попасть какъ-нибудь въ бѣду, или выпутаться изъ нея, если по какому бы то ни было случаю она предвидѣлась, онъ готовъ былъ пожертвовать всѣмъ. На его вѣку было разъ такое приключеніе. Везъ онъ тяжелый поѣздъ, угля израсходовалъ много, и на обратную поѣздку осталось его маловато. Но въ поворотномъ депо набрать угля Ефремовъ не захотѣлъ, а можетъ быть и полѣнился. «Этого угля мнѣ за глаза хватитъ, думалъ себѣ Ефремовъ; — до своего депо доѣду, тамъ лучшаго наберу, а здѣсь уголь — одинъ мусоръ». Такъ и поѣхалъ онъ обратно, не набравши угля — и доѣхалъ, но какою цѣною!.. На обратный путь поѣздъ ему попался тоже тяжелый, да еще, на бѣду, и вѣтеръ былъ встрѣчный; такъ-что, несмотря на то, что всю дорогу онъ старался расходовать угля какъ можно меньше, не доѣзжая верстъ трехъ до мѣста прибытія, тендеръ его какъ помеломъ вымело — ни одной углинки!.. Видитъ Ефремовъ, что не доѣдетъ онъ до станціи съ тѣмъ огнемъ, который былъ у него въ топкѣ… Что дѣлать? Неужели остановиться? Неужели требовать помощи, когда оставалось всего какихъ-нибудь десять минутъ ѣзды? Неужели онъ потерпитъ такой срамъ?.. Нѣтъ, никогда!.. И Ефремовъ, не долго думая, скинулъ съ себя свою шубу (дѣло было зимою), облилъ ее керосиномъ, и бросилъ въ топку. Шуба запылала, паръ удержался, и Ефремовъ доѣхалъ, но… въ одной курткѣ. Впослѣдствіи этотъ фактъ перешелъ въ преданіе. О немъ часто говорили въ дежурной, и всѣ вновь поступающіе помощники и машинисты непремѣнно въ него посвящались.

Когда Ефремовъ сдѣлался уже машинистомъ, то подумалъ, что теперь пора ему и семействомъ обзавестись. И дѣйствительно, онъ женился на дочери одного стараго машиниста. Получая жалованье сравнительно большое и живя очень бережливо, если не сказать скупо, Ефремовъ каждый мѣсяцъ откладывалъ часть своего жалованья, и съ теченіемъ времени скопилъ денегъ столько, что выстроилъ себѣ небольшой домикъ. И зажилъ Ефремовъ въ своемъ собственномъ домѣ сравнительно комфортно, размножая свое поколѣніе.

Помощникъ его, Воронинъ, представлялъ собою новѣйшій типъ помощниковъ. На службу онъ поступилъ слесаремъ, кончивъ курсъ техническаго училища. Онъ имѣлъ хорошую протекцію, и съ машинистами уживался плохо. Ефремовъ былъ вторымъ машинистомъ, съ которымъ онъ ѣздилъ; и съ нимъ, какъ и съ прежнимъ, Воронинъ не ладилъ, въ чемъ отчасти былъ самъ же виноватъ, — хотя, по правдѣ сказать, машинисты вообще не любятъ молодыхъ помощниковъ, и въ особенности помощниковъ-техниковъ. А не любятъ они ихъ по многимъ причинамъ: ихъ надо учить и слѣдить за ними; нѣкоторыя работы приходится исполнять за нихъ самимъ; паровозъ они чистятъ плохо, да кромѣ того, они не такъ услужливы, какъ старые помощники, и кичась своимъ образованіемъ, смотрятъ на своихъ машинистовъ нѣсколько свысока.