Смятение сердца - Эми Фетцер

Когда он накинул полушубок на ее трясущиеся плечи, Сэйбл вложила во взгляд всю благодарность, которую чувствовала. Жар его тела оставался внутри одежды, согрев ее, словно пламя невидимого костра.

— Теперь вы сами можете окоченеть, — робко возразила она, при этом торопливо просовывая руки в рукава.

Вот это взгляд, подумал Хантер, разом забыв всю свою досаду. Она смотрела так, словно и впрямь о нем беспокоилась, словно его состояние что-то для нее значило! Желание, которое он только что почти похоронил, сразу заявило о себе.

— На этот случай у меня где-то есть пыльник и пара шкур, — ответил он и поплотнее запахнул на ней куртку, держась за ворот (на миг костяшки его пальцев коснулись округлого подбородка — Фиалковые Глаза едва заметно отпрянула, словно прикосновение обожгло ее).

— Вы очень добры, — прошептала Сэйбл, все сильнее смущаясь.

Было что-то невыразимо интимное в том, чтобы, будучи босиком, находиться совсем близко от мужчины. Мак-Кра-кен снова коснулся ее подбородка, на этот раз кончиком большого пальца. Движение не было случайным, и, Бог знает почему, оно обжигало. Против воли она сделала шаг назад.

— Интересно, этот суп когда-нибудь сварится? — спросил Мак-Кракен небрежно, сунув руки в карманы. — Такой запах способен с ума свести!

— Думаю, он давно готов. — Похвала заставила Сэйбл вспыхнуть от удовольствия. — Начинайте ужинать, иначе в котелке ничего не останется.

Сама того не замечая, она терлась щекой о мягкую овчину ворота. На фоне белой овечьей шерсти кожа ее казалась особенно нежной и яркой, дуги бровей более темными, а губы… губы ее в сумерках были цвета переспелой вишни и заставляли думать о сладком винном вкусе, об аромате весенних полевых цветов. Искушение — вот как называлось то, что испытывал Хантер, а искушение должно быть безжалостно подавлено. Так нашептывала совесть, но тоска по настоящей близости, накопившаяся за годы намеренного одиночества, подталкивала к безрассудным поступкам. В глубине лавандовых глаз тлела искорка, которая — он знал — умела разгораться в пламя цвета темного индиго. Однажды увидев это, он мог желать лишь одного — чтобы все повторилось.

Кто знает, думал Хантер, не откроет ли он, держа эту женщину в объятиях, что еще способен любить, любить в полном и высшем смысле этого слова.

Что тогда будет с ним?

Какая разница?

— Знаешь, — начал он, стараясь повернуть мысли в более безопасное и более обыденное русло, — я подумал: мы ведь еще не скоро доберемся до цели, так, может, разумнее будет перестать ссориться? Может статься, от взаимного доверия будут зависеть наши жизни, — И он добавил, мучительно преодолевая непривычку признавать свою не правоту:

— Мне очень жаль, что я наговорил всякого…

— Полагаю, я предстану не в лучшем свете, если в ответ тоже не расшаркаюсь, — заметила Сэйбл довольно скептически.

— Если не считаешь нужным, можешь не утруждаться.

— Я заметила, что вам нелегко далось извинение за свое невозможное поведение.

— Нелегко, — признал Мак-Кракен, обретая свой обычный насмешливый тон, — но не настолько нелегко, как тебе дается говорить правду.

— Так вы хотите заключить мирный договор? — поспешно спросила Сэйбл, меняя тему.

— Можешь называть это так.

— В таком случае обговорим условия.

На это стоило бы ответить резкой отповедью, но у Хантера не повернулся язык: она выглядела такой уморительно рассудительной!

— Неужели тебе было так трудно, а, Фиалковые Глаза?

Он вложил в имя, придуманное на индейский манер, всю нежность, которую испытывал, произнося его мысленно. Глаза ее широко раскрылись, взгляд затуманился, губы затрепетали. Вся его кровь отхлынула в низ живота, оставив в голове звенящую пустоту: он словно оказался в непосредственной близости от пламени, источающего невыносимый жар.

— По правде сказать, я и представить не могла ничего подобного, — услышал он бархатный, пришептывающий голос.

Странное дело, любопытство пробилось даже сквозь желание, разрушая чары. Вопрос вырвался едва ли не раньше, чем Хантер осмыслил его:

— Значит ли это, что раньше ты никогда не бывала на индейской территории?

Сэйбл опомнилась. Глаза Мак-Кракена смотрели по-прежнему ласково, но в их серебряной глубине таилось нетерпение — нетерпение знать, — которое заставило ее закрыться, как раковину. Кроме того, ей очень не нравилось, что в опасной близости от этого человека воля ее начинала стремительно слабеть.

— Когда я сочту нужным, мистер Мак-Кракен, я немедленно сообщу вам все подробности своего прошлого, — сухо ответила она и скрылась за развешанным одеялом.

Перед Хантером не осталось ничего интереснее вышитого на одеяле узора, и он вынужден был вернуться к костру. Подумать только, всего минуту назад между ними царили мир и взаимопонимание! Пусть ненадолго, но Фиалковые Глаза опустила щит, за которым скрывалась от него днем и ночью. Но что заставляло ее скрываться за щитом? Что такого было в ее жизни, во что нельзя было посвящать никого?

— Итак, ты предложил мир, но его не приняли, — сказал Быстрая Стрела с усмешкой.

— Перестань ко мне цепляться! — прошипел Хантер, достал жестяные тарелки и, наполнив их из котелка, протянул одну индейцу.

— Я только хочу спросить: что, с самого первого дня все так и идет?

— Как это — «так»? У нас все в лучшем виде.

— Ну конечно! — Быстрая Стрела подцепил ложкой кусочек моркови и изящно положил в рот. — Вы ведете себя так, словно каждого из вас что-то мучает. Находиться в вашем обществе — все равно что в открытом поле во время грозы.

— Я могу тебе объяснить, что мучает меня. Эта особа вытащила меня сюда путем обмана, и я имею право злиться.

— Ты хочешь сказать, она воспользовалась тем, что ты был пьян и не мог мыслить здраво?

Хантер пропустил шпильку мимо ушей. Он ел так, что за ушами трещало. Быстрая Стрела откинулся на седло, деликатно жуя и глядя на приятеля с улыбкой, полной благодушной насмешки. Когда ложка Хантера застучала по дну тарелки, тот заметил взгляд индейца и нахмурился.

— Я что, не ответил? Ну да, она так и сделала.

— Занятно, что это хрупкое, воздушное создание сумело справиться с медведем вроде тебя.

— Ты не все знаешь, друг. — Хантер покачал головой и улыбнулся, вспоминая. — Порой она сгибает меня в бараний рог, и я только что не пресмыкаюсь в пыли.

— Тебе известно, что она белая? — не удержался Быстрая Стрела.

— А ты как думаешь? Я хоть и недоумок, но не полный дурак.

— Ага. Теперь мне становится понятнее, почему ты так бесишься по поводу и без повода. Хочется одержать верх, не так ли, друг мой, Бегущий Кугуар? — Взгляд индейца недвусмысленно говорил о том, с каким удовольствием он доводит свои мысли до сведения Хантера. — Но пока ты добился лишь того, что с тобой обращаются так, как ты этого заслуживаешь.